[400x518]
Я сижу на подоконнике. Я живу на пятом этаже. Если кому-то интересно – живу один. В небольшой квартире, напоминающей раковину улитки в том смысле, что в ней всё по одному: одна входная дверь, коридор, кухня, комната с одним телевизором, диваном и окном, выходящим на обычную городскую улицу.

Мои будни – будни маленького человека. Днём, как все, – суечусь: переливаю из пустого в порожнее, карабкаюсь потихоньку, выгребаю помаленьку, возмущаясь, цокаю языком, качаю головой, встреваю в пересуды, поддакиваю в перекуры, дарю тюльпаны на восьмые марта, болтаюсь в автобусах, наступаю на ноги – в общем – всё как у всех. Но это днём. И ещё немного вечером. А после скромного (хотя и не всегда) холостяцкого ужина с прочтением двух газетных полос, после просмотра-прогляда очередных новостей, десятка страниц Марселя Пруста, ежевечернего телефонного разговора с мамой… После того как утихнет дневная круговерть, успокоится запыхавшийся город, и сумерки, чуть разбавленные светом фонарей и витрин, поглотят в себе всё и вся – я подхожу к окну. Оно, напоминаю, находится на пятом этаже. Я сажусь на подоконник, предварительно потушив в квартире свет. Сажусь к чистому квадрату всегда вымытого стекла, облокачиваюсь спиной на одну из оконных боковин, обхватываю ноги руками или просто их вытягиваю и… смотрю. Смотрю, и больше ничего. А ещё я – слушаю. Случается, даже закрываю глаза. Закрываю и вслушиваюсь в заоконную жизнь: о, эта несмолкающая ни на минуту пыльная музыка! Случается, я растворяюсь в этих заоконных сумерках, в непрестанном качании тополиных веток, в провисших троллейбусных проводах, мигании светофора, даже в подсветке глупых рекламных щитов. Иногда я даже забываю, что сижу на подоконнике. Просто сижу, обхватив ноги руками или вытянув их.

Сегодня идёт дождь. Свет фонарей отражается в подергивающихся лужах. Небо заволокло что-то тёмное, необъятное, холодное, вязкое. Капли нещадно секут жёлтые светящиеся электрические круги, прозрачный пластик автобусной остановки, расположенной как раз под моим окном. Капли уныло и как-то неторопливо и будто нехотя выстукивают что-то грустное на металлической полоске, закрывающей карниз. В эту монотонность органично вливается то нарастающий, то затихающий шум одиноких проносящихся машин, разбрызгивающих грязную воду. Уже довольно-таки поздно (за час перевалило точно), и потому на улице – никого. Или почти никого. Так, иногда появится съёжившийся под дождём прохожий, сторонящийся дороги (а кому ж хочется быть обрызганным) и, не смотря на старания, явно промочивший ноги.

Я зеваю и уже собираюсь покинуть свой пункт наблюдения, но вот откуда-то сбоку появляются двое: парень и девушка. По всей видимости, они не спешат, но и не прогуливаются (кто ж будет гулять в такую погоду, когда хозяин... ну, дальше вы знаете). Парочка переходит дорогу и идёт к остановке. Парень в клетчатой рубашке и джинсах. Он широко перемахивает через лужи, но как-то слишком бодро это делает. Девушка идёт сзади и чуть в стороне. В лёгком, светлом платьице, обхватив руками мокрые плечи, но как-то не спеша, заторможено, что ли. Они молча подходят к остановке, прячутся под прозрачным куполом. Девушка садится на узкую скамейку. Парень стоит поодаль, всматривается в освещённую фонарями дорогу. Оба не проронили ни слова. Из моего окна всё замечательно видно. Неужели не знакомы? Да нет, что-то не похоже. Но она смотрит только перед собой, не меняя положения рук, он же, выйдя под дождь, пытается остановить проезжающие машины (я замечаю его короткие взгляды в её сторону). Наконец забрызганная иномарка с шашечками останавливается возле парня. Тот, быстро нырнув в салон автомобиля, не торгуясь, договаривается с водителем и, не оглядываясь, располагается на переднее сиденье. Уже почти захлопывая дверцу, он всё же оборачивается к ней. Следует короткая реплика. Вопрос? Пожелание? Его лица мне не видно и потому трудно что-то предположить. Но она никак не реагирует: только продолжает смотреть перед собой, не меняя позы. Я слышу короткий щелчок, и иномарка срывается с места, разбрызгивая мутные подёргивающиеся лужи.

Я в замешательстве – такой странный, нерадостный финал: одиноко сидящая девушка ночью на остановке и, по-видимому, без копейки денег (сумочки я у неё не увидел). Какое-то время она так и сидела – опустив голову, обхватив плечи. Потом осмотрелась по сторонам, поёжилась и… приняла такое же положение, какое принял я, устраиваясь на своём подоконнике, а именно: поставила ноги на скамейку, ссутулившись, натянула край платья на колени и обвила их руками.

Ей наверняка страшно. Её совсем мокрые, закрученные от влаги волосы растеклись по плечам, которые, как мне показалось, чуть подрагивали. От холода? От плача? Или это дорисовало моё воображение?

И тогда я решил слезть с подоконника, быстро одеться, взять зонтик, деньги, может быть даже какой-нибудь свитер (жалко, что ли!) и помочь брошенной среди дождливой ночи продрогшей девушке. Я могу вызвать такси или остановить какую-нибудь машину (предварительно, запомнив номер, конечно; я ж всё прекрасно понимаю). Да это совсем не трудно. Конечно, не трудно для неспящего человека. Вот я одеваюсь, беру всё необходимое, прыгаю из тапочек в сандалии. Я спешу. Спешу помочь одиноко сидящей, наверняка напуганной и уж точно обиженной девушке. Вот я уже в подъезде. Ах, как медленно поднимается лифт! Ну скорее же! Так, зонтик не забыл? Деньги? Ключи? Нет, всё в кармане. Вот я уже на улице. Быстро шагаю по тротуару, мимо застывших автомобилей. Капли что-то выстукивают несуразное по натянутой клеёнке зонта. Довольно-таки прохладно. Но я не обращаю внимания на такие мелочи. Я спешу. Спешу к девушке, брошенной этим… (не знаю даже, какое подобрать словцо покрепче). Я поворачиваю за угол дома, прохожу мимо чахлых кустов сирени, и вот впереди маячит прозрачный купол остановки. Еще немного, и я внезапно появлюсь из сирени неким спасателем… Стоп!!! А как это вообще будет выглядеть со стороны? За какого маньяка меня примет одиноко сидящая, погружённая в свои думы девушка? И что я скажу ей: «Извините, я подсматривал за вами из окна»? Вопросы, как капли по зонту, стучат в моей голове. Мысли, внезапно собравшись в одной точке, вдруг стали чем-то ощутимым, тяжёлым… ещё немного, и, кажется, они бурным потоком хлынут, прорвутся наружу… Я вздрагиваю. И вдруг понимаю, что сижу на своём любимом подоконнике, что я даже не опустил ногу, даже не сдвинулся на миллиметр. Да уж, спасатель! И тут меня осеняет: чего же я так волнуюсь, я ведь могу просто открыть окно. Как это просто – повернуть ручку, открыть створку и крикнуть вниз, что вот, мол, не пугайтесь, сейчас спущусь, помогу. Она поймёт. Да не похож я на насильника! Сейчас поверну ручку, отворю створку, почувствую ночную свежесть, наберу воздух в лёгкие, крикну. И ни что мне не помешает. Ничто! Сейчас. Только вот поверну ручку. Сейчас… Но почему я всё же продолжаю сидеть на подоконнике и моя рука не сдвинулась ни на миллиметр? Моя рука даже не пошевелилась. Я просто продолжаю сидеть.

Дождь не перестаёт ни на секунду. Капли стучат по жестянке карниза. Лужи дёргаются и пузырятся. Я сижу в темноте своей квартиры-раковины. Я отстранённо наблюдаю жизнь за окном. Я вижу изредка проносящиеся машины, качающиеся провода, мигающие вывески закрытых магазинов, одиноко бредущую женскую фигурку в светлом платьице, всё дальше и дальше удаляющуюся от моего окна, от моего поля зрения. Скоро я вовсе теряю её из вида. Я сижу на подоконнике.