[138x208]
С любовью о Господе Солдатову Валерию, протоиерею.

- Томочка, родная моя, ты хочешь собороваться? Я могу тебе сделать такой подарок – привезти священника, с которым много лет работаю в храме. Мы дружим, он очень хороший и добрый человек. Только вот, если захочешь, то заранее договориться не удастся – наш батюшка не всегда в форме, он, бывает, уходит в запой… Тома, не спеши осуждать – ты о нём ничего не знаешь.

… Умирает моя добрая приятельница, мы много лет вместе работали. Она за год с небольшим высохла, от человека осталось хорошо, если одна треть от того, что было. А вот ум сохранила ясный и трезвый. Голос тоже на умирающий не похож – зычный, сочный, окрашен разными интонациями, заботой не о себе, часто даже весёлый – мы смеёмся с ней, вспоминая прежнюю жизнь. Она такая рассказчица, что сравнить её этот редкий в наше убогое время дар, можно только с талантом Ираклия Андроникова. Талантов у этой простой женщины полно, но главный из всех – святая и честная совесть. Всегда. Вот, например, так случилось в её жизни, что став однажды невесткой генерала, она, скромная девчонка, наполовину татарской крови, прожила много лет с мужем, вырастили дочку. А когда он ушёл к другой, когда его родители умерли, и генеральская квартира стала её собственностью, то она решила её продать. Большая квартира в центре стоила дорого. Купить удалось на вырученные деньги целых три меньшей площади. Она одну из них сразу отдала бывшему мужу с его новой семьёй. Сама, без его намёков. По совести, говорит, должна так сделать. И генералу на могилу носила цветы: я, говорит, ему обязана жизнью в хороших условиях. Не знаю – вдруг кто-то, прочитав эти слова о ней, скажет: ничего особенного, я таких много знаю. Если так, то прошу о них и мне рассказать.

…Томочка моя умирает, она это знает. Когда несколько лет назад ей назначили МРТ, а там ведь надо ложиться как в гроб, она насмешила докторов: «Генеральная репетиция?», - спросила. Да и сейчас утешает меня рассказами: «Пришли ко мне «девчонки» (читай – бабушки), я им говорю: «Девки, открывайте шкафы, там у меня полно добра, платья, костюмы, шубы, сапоги - каждая возьми себе, что только душа захочет – на память ". Они все в вой, слёзы: «Господи, да не забирай Ты её, она и нам здесь нужна». Прямо как в Евангелии. Может, их воплями её и держит Бог, не знаю. Знаю только, что лежит она вся с наркотическими пластырями и под непрерывным действием наркотика. И даже в таком печальном положении, когда боли через наркотик такие, что, сжав полотенце зубами (чтоб не кричать, а то на остановке слышно), она Бога не хулит словами «за что мне это», а просит: «Боженька, миленький, дай вытерпеть», а как приступ боли пройдёт, опять бодрый и даже часто весёлый голос. Привезли нотариуса, чтоб оформить на дочь квартиру уже покойного её мужа Александра. Он родился 22 июля, на Колочскую икону Богородицы. Умер 22 августа, Собор Соловецких святых и апостола Матфея. Умер потому, что не смог вынести её страданий – так любил её. Был намного младше, жили в «гражданском» браке. Но преданней его только псы. Когда Тома ложилась на очередную операцию, безсчётно их перенесла, то Саша, боявшийся уколов просто как огня, немедленно «заболевал» и оказывался лежащим этажом ниже. В своей палате его редко кто мог застать, он буквально жил в той, где лежала она: носил утки за всеми женщинами, промывал судна с хлоркой лучше любой санитарки, ухаживал вместо медбрата – лишь бы от Томочки его любимой не отгоняли. Да – и терпел уколы. Когда узнал, что у неё рак, пришёл к своей племяннице, бухнулся на колени, руки воздел к Небу, стал кричать: «Господи, Тома умирает – как мне быть? Я ж не могу руки на себя наложить, а как я без неё буду?» Бог услышал его. Умер от менингита – в два дня свернулся.

Осталось его жильё. Надо оформлять. Нотариус, приглашённый домой – Тома уже не встаёт, трудно в это поверить, привыкнуть – она всегда на ногах в хлопотах о домашней экономии и красоте, вдруг - не встаёт. Нотариус знает, что она на наркотиках. Чтоб проверить, в своём ли уме, задаёт простые вопросы. Её дочь Вика смеётся: «Мамка не в своём уме? Да вы что, мы тут поминки Сашке нашему готовили, так она нас всех притомила своими покрикиваниями, типа: «Вика, ты колбасу куда нарезала? В то блюдо, большое, с голубыми цветами, плоское?» Мы на кухне, а она лежит здесь и команды отдаёт.

- Мамка, лежи уж ты спокойно, какая разница тебе? Другое взяла.

- Вика, слушай-ка, это поменьше тебе пригодится для рыбы, а то достань, оно как-то привычно – колбаска всегда на том блюде была..

Вика смеётся, рассказывая нотариусу примеры Томиной заботы - невозможно представить мать, не занимающуюся хозяйством, не вникающую во все тонкости приготовления и сервировки. Всё в порядке должно быть. Там нет особой духовности в привычном понимании. Там была колоритная жизнь – с любовью и большим вкусом ко всему земному. Но утром и вечером неизменная молитовка: «Мать Пресвятая Богородица, не оставь меня и моих, благослови!» Потому, что Тамарина мать, Анна, простая бедная русская женщина, истопницей работала, была праведницей. Ворованного куска не съела. Если собирались в гости, то детям наварит чугунок картошки: «Наедайтесь дома, чтоб меня не позорили у людей голодными глазами, куски хватая». Время было такое – скромное. И такая вот Анна – скромная Божья раба.

- Знаешь, набегаемся, а во дворе умывальник один на всех, обмылочки в мыльницах. Схватишь, не разбирая, первый попавшийся. А мамка скажет: «Томка, вот ты взяла Нюрин обмылок. А вить она стоит у окна и смотрит: не взял ли кто. Своим кусочком мой в другой раз-то. – Тамара мне, бывало, много рассказывала о своей «мамке». Сколько же истинной любви в этом неласковом с виду слове. Её неграмотная мамка никогда дважды не повторяла сыну, чтоб воды принёс. Сказав единожды, тут же брала коромысло, а сын начинал скулить, отбирая: «Мамка, да чо – я уж собрался». Вот такая педагогика. К слову, спросила сегодня у внучки о первых уроках религиозной культуры – нравится ли ей. Она говорит: «Половину урока учительница на мальчиков кричит, а потом я не понимаю, о чём она говорит». А у учительницы образование высшее. Далеко пойдём…

Но вернусь к началу: Томочка согласилась собороваться, когда узнала, что прощаются все забытые грехи. Тем более, что совсем недавно она крестилась и впервые в жизни причащалась. Отец Валерий, слава Богу, был в норме, мы с сыном заехали за ним. Оказалось, что батюшка помнит моего Сашу, он десять лет назад возил больным старикам священника. Такой незначительный эпизод вспомнить – а вот. Неверующий бы сказал: мир тесен. Скажу иначе: Божий Промысл.

…Тамара лежала прямая и тихая-тихая. Строгая. Непривычно. Она впервые внимала словам священника с такой любовью и так старательно. Потом говорила: «Таня, как батюшка всё ясно читал – даже я много поняла!»

- Да, Томочка, он у нас очень талантливый. Всё ему дано: красивая внешность, приятный голос, большой ум, образование, кроме семинарии, университетское, психологический факультет. Через него многие учёные люди обратились к Богу, недаром он служит в Татианинском храме, покровительнице студентов. Правда, студенты мало ходят, а вот преподаватели многие к нему шли беседовать.

Больше я о том соборовании ничего особого сказать не могу – молились и всё. Сели в машину, я говорю: «Как я устала!» Батюшка с долей иронии засмеялся: мол, ты устала! Мол, я читал, мазал, Бога призывал, а ты устала! Но промолчал. А вид у него уже тогда был переутомлённый. Даже отрешённый несколько. Я потом вспомнила. Когда батюшка преставился. В сорок два года - никто не ждал. На святого Пантелеимона, 9 августа. Он успел построить великомученику и целителю Пантелеимону храм – при городской больнице, отдельно стоящий. Но это уже другой рассказ. О дорогом батюшке. Если Бог даст, конечно.

20 сентября 2012.
[270x180]