[600x450]























Ты слышишь наши стоны, зришь несчастья,

Невидим Ты, но всё, что видим м

Померкло бы без Твоего участья.

Григор Нарекаци



За столом, накрытым в уютном кафе с большим старанием, заставленным разнообразной снедью, винами и соками, киселём, блинами, пирогами мясными, рыбными, фруктовыми, мы сидели растерянные: с нами не было всегдашней радостной хозяйки. Той, которая нас за такими же богатыми изобильными столами встречала, с любовью угощала… Это был поминальный стол. Человек шестьдесят, не меньше, нас собралось, чтоб помянуть Тамару. Было грустно, что Тамара не сидела с нами, не бегала, привычно подавая всем недостающее: вилки, ложки, соль… Не слышно её голоса, лишь отголоски Томиных интонаций в речи её дочери – переклички материнских сходных звуков… Умерла… Это слово так не подходит Тамаре – живой, весёлой, всегда спешащей услужить… Странно, что не было скорби на лицах родственников, они были покойны, хранили молчание… На всех лицах недоумение, будто в головах у всех только один вопрос: «Почему так, Господи?» Необычайной доброты человеком была Тамара. Многие её любили в этой жизни за открытость, простоту, готовность принять любого в свой дом, поделиться всем – одеждой, едой, горячей ванной, свежим полотенцем… В этом раньше не было ничего особенного, а сейчас, когда людей на порог пустить боятся, это кажется уже особо высоким подвигом. Страшные муки она перенесла перед смертью – Господи, помилуй! Бывает, праведники умирают тихонько, лёг и помер, перекрестясь… В традиционное понимание праведности, когда чистенькая богомольная старушка или дедок, молитвами которых сохраняется посёлок или даже город, Тамара не вписывается. Она жила обычной жизнью, радовалась пышным застольям, могла выпить и курила - все, сидящие за последним, прощальным её столом, это знали. Поэтому поначалу и удивились моим несколько пафосным словам о высоте Тамариной души… Но я не преувеличиваю. Каждый из сидящих за столом потом вспомнил, сколько лично он доброго получил от Тамары – совет, деньги, еду, одежду – кто в чём нуждался, то и получал в её доме, щедрость её не отдыхала никогда… И утешение словом… Тамара на дух не выносила лжи. Это, пожалуй, было её главным достоинством. Возле гроба, перед могилой, прощаясь с подругой, я сказала: «Господи, упокой душу новопреставленной рабы Твоей Тамары, она была Твоей истинной рабой. Всем и каждому, кто вошёл в её дом, кто обратился к ней, она прислуживать не гнушалась, не ленилась, делала это с готовностью и радостью, уподобляясь Тебе, Господи». «…Сын Человеческий не для того пришёл, чтобы Ему служили, но чтобы послужить» (Мк.10,45). В части служения Тамара уподобилась Господу – вот в чём её особенность… Обрести подобие и цельный образ – не это ли задача каждого человека земли? Хотя Тамара и святое крещение приняла незадолго до смерти, хотя и соборовалась, и причастилась второй раз в жизни за несколько дней до перехода. Но она, бывало, из дому не выходила, не попросив заступления у Пресвятой Богородицы. Живая вера в ней жила. Её мать Анна была необычайной, скрупулёзной честности. Всегда, прежде чем принять решение, Тамара приводила на ум, как поступила бы её мать. Пример жизни простой её «мамки», русской неграмотной женщины, работавшей истопником, которой даже в голод ворованный кусок в рот не лез, всегда сиял в жизни Тамары. Впроголодь жили, но, когда Тамара шла к подружкам на праздники, то её мать Анна заставляла поесть то, что было в доме - картошки в мундире из чугунка: чтоб не позорила её там, куски хватая… Или, когда Тамара, ещё девчонкой, набегавшись, мыла руки из общего умывальника, Анна наказывала, чтоб брала только свой обмылок, не приведи Бог, помыть чужим – вдруг соседки проверяют её честность, глядя в окно… Мудрость и Тамары, и самой Анны - обе отличались большой рассудительностью - не была только житейской… Возможно, именно потому, что они ориентированы были на вечную жизнь… Отдельно надо сказать о том, как Тамара перед смертью, истаяв от боли, которая мучила её последние годы, а особенно оставшиеся месяцы, почернев и утратив две трети веса, утешала крепким и даже зычным голосом нас, своих подруг; утешать, когда сам нуждаешься в утешении - это высокая жертва. Только за одно это, надеюсь, её помилует Господь. Звонким голосом смеялась с нами, открыв шкафы: «Девки, разбирайте кто что хочет - на память». А «девки» и обрадовались, давай примерять-хохотать, как вдруг остановились, потрясённые высотой происходящего, перестали смеяться и давай плакать: «Господи, не забирай её от нас, она нам так нужна». Просто - как история с Тавифой…

…День похорон был холодный, мороз и хиус, мы промёрзли, ожидая отпевания. Гроб привезли и нас пригласили прощаться. В гробу лежала иссохшая женщина в платке, вдруг ставшая похожей на грузинку. Совсем не Тамара, которую мы знали и любили… Другая. «Царица Тамара, - подумала я, - святая царица грузинская – она не оставила мою Томочку»… Торжественность тишины после отпевания… душа моя замерла в созерцании… это как только что срезанные цветы…

… А в сам момент смерти её дочка Вика, сорока лет, кричала: «Господи, слава Тебе, наконец-то! Наконец-то Ты забрал её!», - душа единственной дочери была истощена, измотана, словно выскоблена страданиями мамочки, «мамки». Они вдвоём с Тамарой, бывало уже, кричали: «Господи, облегчи хоть немного боли, помоги!» Тамара, зажав полотенце зубами, терпела, а то кричала – так, что на остановке внизу было слышно, с седьмого этажа… Вика вопила к Богу – от боли матери, воздевая вверх руки. Боль, отступая на некоторое время, возвращалась приступами с новой силой. Тамара не роптала. Молилась. Потом курила. Из песни слов не выкинешь. И всё же песня её жизни получилась красивой – раз столько людей о ней искренне плакали, простых, с какими она жизнь провела. Вика села у гроба, не плакала, не радовалась. Усталая, тихо прощалась после отпевания. Священник молодой. Волновался, сглатывал комок – странно. Он её впервые видит. Почему волнуется? Не привык ещё? А можно ли привыкнуть, если душа жива… Сказал несколько слов о том, что придёт и наш час. Ушёл. В воздухе осталось не только благоухание ладана. Осталось Присутствие. Тихое веяние вечности…

… Когда затянулось молчание у гроба (никто не читал псалтирь, никто не молился), решилась поддержать Вику, сказала твёрдым голосом: «Вика, ты хорошая дочь, очень хорошая, но не только в том, что твоя мать была ухожена, обеспечена лекарствами, вниманием и заботой окружена – нет, это само собой разумеется, у нормальных людей всегда так. Ты молодец во всём. Но особенно в главном: заботой о вечной душе матери. Молодец, что пригласила не один раз священника – для напутствия мамы в Вечность. Мама теперь будет с небес помогать тебе всегда». Вика встрепенулась: «Я прошу её об этом. Мамочка! Я одна осталась, я не знаю – как жить, ты наставляй меня, мама».

Тихонько взяв за руку нашего бывшего директора, что стояла поодаль, боясь приблизиться (когда-то давно мы проработали вместе с ней и Томой много лет), подвела её к гробу и прошептала: «Хотела тебе при Тамаре вспомнить её слова, сказанные незадолго до смерти: «Таня, как хорошо, что мы с тобой никогда Аллу не обманывали! У нас было много возможностей. Она нам не верила, а наша совесть чиста, Таня, как хорошо, правда?» Алла задрожала и заплакала. Она вдруг всё поняла, вспомнив, оценив мгновенно годы, прожитые вместе – мы же основное время, не жалея себя и семьи, проводили на работе… И уже за прощальным столом, сдерживая наступающие рыдания, раскаиваясь, с сердечным трепетом, глядя вверх, в пространство, обращаясь к душе Тамары, сказала: «Пусть простит меня Тамара Борисовна, я только сейчас поняла – кого потеряла в своей жизни. Тамара Борисовна – свет всем нам, пример жизни». Чтоб оценить Тамарину честность, ей понадобилось не только прожить 23 года, но и увидеть Тому в гробу… Раскаяние в подозрительности – вот как долго мы к нему можем идти… Я сидела, молча благодаря Господа, удивляясь Его промыслительному долготерпению и силе покаяния Аллы. Она, директор, при всех просила прощения у Тамары, бывшей у неё в подчинении…

…Соборовал Тамару отец Виктор. Он немного растерялся и огорчился, увидев её в таком печальном положении. Тамара за два месяца с момента крещения совсем высохла, почернела. Батюшке стало жалко, что такой больной ей придётся терпеть долгое соборование, молитвы… А ведь несколько месяцев назад он крестил ещё бодрую ходящую женщину. «Томочка, - целуя её в щёки, сказала я, - вот ставлю тебе икону твоей Заступницы, это «Нечаянная Радость», запомни». Скоро день памяти – 22 декабря. А это тебе кусок мыла, тебе понравится…

- Тань, ты скажи – откуда такие красивые батюшки – один лучше другого? Стройные, подтянутые красавцы. Да какие умные! Откуда такие берутся у нас? – смутила она вопросом отца Виктора. Она также говорила и про отца Валерия, который, особоровав Тому, готовя к смерти её, преставился сам через несколько недель – так случилось. Неисповедимы судьбы Божии… Упокой, Господи, приснопоминаемого протоиерея Валерия…

- Тома, десантом с неба – прямо к нам с тобой, - засмеялись все вместе.

Отец Виктор молился, читал Евангелие, помазал маслицем, мне доверил читать Апостола. На Тамарины воздыхания: «Скорей бы прибрал Господь», он сказал слова Феофана Затворника, в день памяти которого Томочка родилась: «Господь не возьмёт душу раньше времени так, как хозяйка не вынет сырой пирожок из печи».

- Батюшка, вы не знаете, кому говорите эти слова: начальнику кондитерского цеха! – сказала я с улыбкой. А Томочка приподнялась. Обрадовалась, говорит: «Эх, как бы я сейчас испекла рыбного пирожка. Вас угостила!» В этом была вся Тамара. Угощать ей было много вкуснее, чем есть самой...

…Помню последний Тамарин взгляд, прощальный… Обувалась в прихожей, откуда была видна кровать больной. Она перекрестила меня, чуть подняв руку – маленьким таким крестиком. Сказала: «Иди с Богом, девочка моя». Так она уже однажды благословляла меня, четверть века назад – с этого благословения, может быть, и обрела я Господа… А теперь, ведая Его, священника перед смертью привезла для напутствия в Вечность. Господи, упокой рабу Твою Тамару, устрой её в селениях праведных по молитвам всех, кто испытал на себе её заботу, ласку, тепло души. Благодарю Тебя, Господи, за дар дружбы с ней, за радость общения. За Любовь».
[270x190]