[700x525]



Наденька моя родная, здравствуй! В прошлый раз обещала написать для детской странички твоего журнала что-нибудь хорошее об отце Викторе и его семье, вот исполняю, только не знаю, понравится ли тебе, подожду твоего впечатления, слушай. Дочке отца Виктора Симочке в то время, о котором хочу рассказать, было десять лет. Кстати, она родилась на преподобного Серафима Саровского в то время, когда батюшка служил в Серафимовом храме, но чудо ещё и в том, что он знал, что родится у них Серафима – так и случилось. Она гостила у меня несколько дней, мы сподобились с ней причаститься на Крестовоздвижение, подустали в храме, и дома, слегка закусив, я прилегла, а Сима уселась удобно на диван напротив, чтобы мне рассказывать о том, как не выдержала до конца сезона в лагере, соскучилась по маме с папой. Обычно вот так кто-то из детей болтает, а я мирно подрёмываю, нет сил слушать, так делаю хотя бы вид, а сама на ходу засыпаю. Приготовилась и в тот раз, да не тут -то было! Чем больше я слушала, тем интереснее мне становилось, сон совершенно пропал. В итоге смотрела я во все глаза и слушала, внимая, с открытым ртом.
Однажды, в два Симиных годика, я наблюдала её танец. Тоненькая тростиночка с солнечным водопадом волнистых волос до пояса (златовласка, думалось мне), с красным газовым шарфом в руках, без музыки (!) танцевала передо мной минут сорок вдохновенный танец огня. Только с пламенем пляшущим можно было сравнить те легчайшие, изящнейшие движения малышки, имя которой так и переводится: огненная. А на этот раз было вот что: Сима показала мне целый спектакль, импровизируя, в лицах. Вот, например, девочка, развязная и наглая, дерзит матери и отцу. А вот другая, она скромна и послушна: глазки вниз, коленочки вместе, сидит полбочком с прямой спинкой, загляденье, а не девочка. А какая точность в воспроизведении жестов, мимики, в тончайших поворотах интонаций. Сима на сей раз оказалась внимательнейшим наблюдателем, психологом , мимом – сколько талантов приоткрылось мне в ней сразу – восторг! Вот Мангуст из детского спектакля, так высоко поднимает согнутые в коленях лапки, что сразу ясно, кто перед тобой. Вспомнила Сима девочек, которые ссорятся и обижают друг друга, правда, слава Богу, потом мирятся...
Заметив, что смена лиц происходит мгновенно, без усилий, буквально от одной мысли, я сама дала Симе задание посложнее. А потом мы с ней придумали целый спектакль под названием «Вечер в семье Теплицких». Сима должна была изобразить каждого члена семьи за разными занятиями. Вот сидит Симин папа (наш отец Виктор), он за столом, сильно погружен в книгу, тут к нему Алёша: «Папа, можно посмотреть телевизор?» Дети прекрасно знают, что в такой момент подходящий у папы можно выпросить всё, он ничего вокруг себя не замечает, просто автоматически говорит: «Спроси маму». «А мама велела у тебя спросить». «А, тогда да, конечно, можно», – папа даже глаз от книги не отвёл. А Сима с Лёшей наперегонки бегут к телевизору или компьютеру с воплями: ура! Сима в этой сценке изобразила всех – легко! Сцена вторая: отец Виктор на кухне трёт морковку и свёклу на тёрке и спрашивает жену: «Таня, мы вот огурцы с помидорами посолили, а когда капусту-то будем?» «Да я уже нарезала вилки, очистила их, банки приготовила – сразу будем в банки укладывать». Отец Виктор с полной готовностью соглашается – семье же нужны запасы на зиму.
Смена декораций. Комната, в ней папа учит басню Крылова (он ещё пока студент филфака). Отец Виктор ходит из угла в угол, повторяя строки из «Тришкиного кафтана». Тришка, видя рваные локти, «берётся за иглу», в этот момент просовывается голова Серёжи, старшего сына Теплицких, и он вроде очень ехидно спрашивает: «Папа, почему за иглу, он что, наркоман?», и тут же скрывается за дверью. И последняя сцена с папой. Он смотрит по телевизору хоккей, отрываясь от экрана, кричит: «Лёша, принеси кофе, я не допил... Гол! Гол!!!» – Вопит Сима, но я не сомневаюсь, что это отец Виктор, так похоже, потому что Сима подробно изображает все эмоции не только, когда «наши», но и когда «нашим». Все жесты, интонации, повороты – всё очень похоже на отца Виктора и на Лёшу тоже..
Следующие четыре «этюда» с мамой. Вот мама учит английский, рядом магнитофон. «A desk, a pen, a table» якобы повторяет мама быстро. Чик – и уже диктор повторяет те же слова, но это уже интонации совершенно дикторские, голос размеренный, учительный, произношение чёткое, от маминого резко отличается – вот так-то! Следующая сценка: мама любит кошку Мусю. Сначала она ровненько сидит на диване, потом склоняется: «Мусечка, моя девочка». Берёт Мусю на руки, потом кладёт на плечо: «Пойдём, я тебе куриную голову дам». Далее голова кладётся на газету, и Муся, кстати, уже знает, что, если мама берёт газету, то жди головы куриной! А вот уже другая сцена: мама с Симой идут по магазину. Рассмотрев что-то внимательно, прочитав и подумав, наморщив лоб, мама кладёт обратно на полку что-то, нам невидимое, но Симе хорошо известное. «Ой, доченька, смотри – кошечка.. ты что, конечно нельзя! Вдруг у неё блохи?» Симе от этого так грустно, что кошечку нельзя гладить, она чуть не плачет. «Мамочка, купи чокопай!». Мама , подумав секунду, говорит: «Ладно, сегодня причащались , праздник у нас, можно и чокопай».
И последняя сценка с мамой. Она что-то режет на кухне и одновременно играет с Симой в Бемби. Сима, конечно, и есть Бемби – тонкий, на длинных изящных ножках оленёнок, а мама в этот раз собой являет папу-оленя, он очень грозный, с огромными ветвистыми рогами: «Тфу-фу-фу», – рычит он страшно, грозясь поддеть на рога всех врагов своего сыночка. А я умираю от хохота, потому что Сима представила Таню в роли этого оленя так комично, что мёртвый бы рассмеялся. Теперь пришла очередь изобразить бабулю, она в доме не живёт, поэтому звонит: «Аллё, чего трубку-то не берёте? Не дозвониться вам. Сима, у тебя насморк, что ли, опять без кофточки ходила. А колготки? Тёплые хоть, или опять в тонких? Смотрите там, дети, в газете вон написано, что медведь по улице ходит, будьте осторожны». После этого Сима гуляет с бабулей, та тщательно проверяет что надето, закрыта ли шея, теплы ли носочки, не старые ли сапоги, чтоб не промокли ножки. Движения, жесты, интонации таковы, что это именно бабуля, узнаю.
Следующий на очереди у нас Серёжа, Сима неутомима, она показывает, как Сергей играет на гитаре, и перед моими глазами предстаёт высокий, тонкий, длинноволосый подросток, не понимаю даже, как именно это Симочке удается, она же небольшого роста! Вот пришла учительница по музыке и трепетным голоском спрашивает: «Ты выучил ноты?» Потом Серёжа отжимается раз, другой, с криком падает: «Папа, ты хоть посмотрел, как твой сын отжимается».Серёжа без зрителей не может, это скучно отжиматься одному. И ещё Сима показывает, как они уже все вместе борются с папой и мамой, получается огромная куча-мала. Да как же этого достигает девочка, я уже просто в восторге наблюдаю за всей этой «борющейся кучей» и верю! Теперь уж и не могу представить, чего бы эта девочка изобразить не могла!
Она показала, как Алёша разговаривает со мной по телефону, как он с ней дерётся, причём, больно-то бьёт не он Симу, а она его, а он очень деликатно, потирая при этом ушибленные места, с криком к ней: «Сима, ну больно же, ты чего делаешь-то?» Трёхчасовой спектакль внезапно прервался телефонным звонком, в трубке был голос Симиной мамы. Я не сдержалась, засмеялась от удовольствия. «Ну и что за смех?» – матушка Татьяна в недоумении ждала ответа. «Таня, хочу тебе сказать, что в вашем доме нет ни стен, ни крыши, кругом стёкла, и ваша жизнь проходит на глазах у всех, скрыть ничего невозможно – дети всё выдадут». И тут же подумалось мне: а ведь такой вот, совершенно открытой (чего скрывать-то такую красоту?) и должна быть жизнь всех христиан.
Ну вот, Надюшка, вроде и всё для журнала. А тебе лично пишу на другом листочке, хоть и там нет ничего секретного.
11 июня 2011