В детско-подростковой литературе есть такие "общие места", которые если всунешь в книгу, у нее сразу повышается шанс на одобрение и публикацию. Со времен перестройки это, например, проблемы наркомании и преступности (я не шучу), ну и несколько в меньшей степени - школьные проблемы. И по жанру это должен быть скорее реализм, ибо классовую ненависть к фантастике среди редакторов еще не истребили)).

Сейчас, в последнее время, очень полезно для публикации еще вносить струю "семейных ценностей" и патриотизма. Семейные ценности обычно заключаются в том, что у ребенка большая, полная, изо всех сил любящая друг друга семья.

В принципе, это как раз неплохо (особенно по сравнению с наркоманией). Однако тут выходит существенный затык.

Дело в том, что герой ребенок-подросток редко в начале книги представляет собой процветающего, раскованного и беспроблемного человека: чаще всего он, наоборот, неудачник, в классе с ним не разговаривают, а еще он закомплексован и считает себя дико страшным... Нет, понятно, что это делается, чтобы было о чем писать и герой мог как-то развиваться. И я так зачастую делаю. Единственное что у меня семья, которая окружает такого героя, не любящая и поддерживающая, а скорее наоборот. Да и вообще, думаю, может создаться ощущение, что я почему-то ненавижу всех родителей и нарочно пытаюсь изобразить их в черном свете.

В том-то и дело, что нет. Просто когда я придумываю образ затюканного, забитого и неуверенного молодого персонажа либо читаю книгу про кого-то похожего, у меня сразу же возникает вопрос: а кто, собственно, "помог" ему стать таким? Что, свалить все на плохую школу и учителей-садистов? Не покатит: нормальные родители из такой школы ребенка бы забрали, а не смотрели годами, как его там гнобят. "плохая" компания друзей? Вообще смешно. Вот и выходит то, что выходит. Если ребенок забитый, неуверенный, считает себя уродом и т. д., у меня перо не поднимается создать вокруг него улыбчивую любящую семью, потому что ну не растут на осинке апельсинки! Тем не менее, видела уже несколько повестей, написанных по такому принципу: забитый подросток в окружении офигительно любящих и понимающих родичей. Фальшивит - сил нет, но понятно, что авторы хотят кушать и прислушиваются к "генеральной линии партии". 

"Мои" же родители закомплексованных неуверенных подростков, что поделаешь, выглядят не то чтобы прямо жутко, но примерно так, как вот в этом отрывке (из повести "Меня никто не знает").

Мыслей у меня в голове слишком много. Когда я, наконец, вытираю всю пыль, распускаю и

переплетаю косы (они у меня почти до колен, правда, я и ростом-то всего метр пятьдесят три),

снимаю пижаму и надеваю белый халатик в голубой горошек, в большой комнате родители уже

заканчивают завтракать. Шторы там тоже задернуты (мало ли, кто заглянет с улицы, всяких

ненормальных полно), но свет не горит: надо экономить электричество. Я к полумраку привыкла, у

нас всегда так было.

Папа дожевывает бутерброд и задумчиво водит тапкой по паркету, а мама пьет кофе, оглядывая наш

большой светло-голубой диван с пухлыми подушками, накрытыми кружевными салфетками. На ней

сегодня красное домашнее платье-кимоно (еще есть синее), а тонкие рыжевато-коричневые волосы

уже уложены для выхода на работу. Этот цвет у мамы ненатуральный, она, как и я, на самом деле

русая, но ей такой унылый мышиный оттенок к черным глазам не идет, да и седина... А вот мне

мама красить волосы не советует: испорчу, а она ведь столько намучилась с моими капризами и

причесываниями, пока мы их отращивали… И глаза у меня не черные и даже не карие, а так… серо-

желтые. И лицо треугольное, и губы тонкие, и нос как будто сразу изо лба растет, как у мраморной

статуи… Только брови ничего: хотя бы темные, и ресницы густые, но серого цвета и прямые, как

палки! В общем, сама понимаю: не красавица. Ну и что! Внутреннее содержание гораздо важнее. Не

хватало мне, как моим дурындам-одноклассницам, мазаться хуже индейца на тропе войны и даже по

морозу ходить в мини-юбках…

- Варвара, ты здороваться разучилась, что ли? - интересуется мама.

- Доброе утро, - спохватываюсь я и сажусь за стол.

- Если его можно так назвать, - усмехается папа.

- А что такое?

- Да у нас тут, в некотором роде, форс-мажор… - папа, по своему обыкновению не торопясь,

отпивает чай, и мама успевает рассказать все за него:

- У нас тут получаются одновременные командировки: папе от его НИИ — на север, а мне от моей

компании — в Германию. Отказаться нельзя, я и так уже сколько раз отказывалась, так что…

- Я останусь одна?! - спрашиваю я испуганно.

Я ведь, стыдно сказать, почти ничего не умею: к технике вроде стиральной машины и дорогого

пылесоса мама не то что меня: она и папу не подпускает, а на кухне тоже не любит, чтобы ей

мешались. За их командировки я же такого в квартире напорчу, что когда они вернутся, мне

останется только из дома уйти!

- Другой бы ребенок в такие годы только порадовался самостоятельности, - укоряет мама, глядя на

меня устало. - Но я-то тебя знаю, поэтому позвонила в Липецк. Они тебя там ждут.

Мои сведенные от неожиданной ответственности и стыда лопатки понемногу расходятся, я потираю

сама себе плечо. В Липецке мне всегда очень нравилось. Там я жила в большой прохладной

квартире у своей двоюродной бабушки, Ираиды Валентиновны. Бабушка происходила из древнего

дворянского рода и чем-то напоминала мою маму — наверное, уложенной прической и длинными

шелковыми халатами, - но была более молчаливой. Целыми днями мы с ней, пристроившись в

разных углах квартиры, мирно читали, хотя в детстве я еще много бегала по самому городу —

играла, гуляла, каталась по ближним улицам на старом, пронзительно скрипящем велосипеде с

огромными колесами... Часто к нам заходил мой двоюродный дядя с женой и тихой воспитанной

дочкой Галей, и тогда мы отправлялись по магазинам или выезжали на дачу: в дощатый домик,

окруженный аккуратно разлинованными грядками. Дядя давал мне водить свою машину… Лучше

не буду вспоминать про это: после вчерашнего-то позора. Рядом с дачей было Матырское

водохранилище, огромное, с настоящими волнами, и я плавала там до тех пор пока… Нет, и про это

тоже не буду.

- Для кого я сейчас это рассказываю? - нетерпеливо повторяет что-то мама, и я с готовностью киваю:

- Да, я поняла. Я сейчас пойду собираться.

- ...Когда ты не изволила меня слушать, Варвара, я говорила, что наши родственники сейчас не в

Липецке, а в Адлере, и вернутся только через неделю.

- А как же тогда…

Папа отставляет допитую чашку, крякает, потягивается, весело говорит «Я пошел» и уходит

одеваться в коридор. Я с отчаянием и злостью смотрю ему вслед, но тут мама продолжает:

- А ты пока побудешь с другими родственниками, они не против. Ты их не видела: это дочь брата

Ираиды Валентиновны… В общем, считай, твоя тетя. Ее зовут Елена Степановна. Женщина

ненамного постарше меня, но у нее уже есть внуки! - мама приостанавливается, бросает на меня

укоризненный взгляд, и я сразу чувствую себя виноватой, что у нее пока еще внуков нет. - В общем,

она охотно согласилась тебя приютить, но ты ее гостеприимством не злоупотребляй. Помогай, в чем

скажут, веди себя прилично… Все! От поезда они тебя встретят.