Автор: anon
Персонажи: Джон Уотсон, Шерлок Холмс
Написано на заявку: Шерлок и Джон - бессмертные, которые встречаются друг с другом раз в столетие. Друзья или возлюбленные - для меня не имеет значения. Главное, чтобы это был тот редкий тип отношений, когда два человека чувствуют истинное единение друг с другом - лучшие друзья/давно женатая пара - несмотря на то, что не всегда вместе. Их воссоединения всегда волнующие, но, рано или поздно они снова расходятся каждый своим путём.
Оригинал: http://sherlockbbc-fic.livejournal.com/5564.html?thread=18757052#t18757052
Перевод: убить пересмешника
Разрешение на перевод: получено




Не приходи в уныние при расставаниях. Прощание необходимо для того, чтобы вы смогли встретиться вновь. А новая встреча, спустя мгновение или многие жизни, несомненна для тех, кто является друзьями.
- Ричард Бах
*



Джон (он снова называл себя так в эти дни; хорошее имя и хорошие воспоминания) отправился на войну. Его всегда тянуло к войнам – кровь и смерть… но в то же время надежда и возможность на исцеление, которые он, как врач, мог дать. Его влекла эта восхитительная двойственность. И, что важнее всего, там ему никогда не приходилось скучать.

В конце концов, кто мог винить его? Когда живёшь на свете так долго, продолжать находить что-либо интересным для себя становится всё сложнее.

Все эти современные технологии были, конечно, занятны, но сами люди за тысячи лет его жизни изменились не слишком сильно, если изменились вообще. И бессмертному вроде него становилось всё сложнее получить возможность испытать новые впечатления. Однако, несмотря на то, что война была одним из древнейших изобретений человечества, люди во все времена прикладывали массу усилий для поиска новых, более быстрых и зрелищных способов убивать друг друга. По иронии судьбы, в то же самое время они находили и новые способы друг друга спасать.

Потому он и отправился в Афганистан, опять. Он всегда оказывался здесь, рано или поздно, чтобы снова и снова сражаться в нескончаемой войне против диких народов, не желавших умирать и не желавших прекращать распри. Он помнил тягостные годы, проведённые с Александром Великим и их попытки силой укротить эти суровые земли так ясно, словно это было вчера. Он маршировал по этим пескам во многих армиях, во многие времена. Но Афганистан этих дней больше всего напоминал ему о последних десятилетиях девятнадцатого века, когда он был ранен в Битве при Майванде и снимал комнаты в Лондоне, и о том последнем разе когда он видел самого давнего и дорогого из своих друзей.

Когда всё пошло наперекосяк в той заварушке, Джон почти не придал значения ранению в плечо, полученному при попытке спасти одного из своих пациентов. Тот солдат скончался от осложнений, вызванных раной, немногим позже, но Джон, конечно же, выжил. Как выживал всегда.

Плечо зажило довольно быстро, но вот разум, надломившись под бременем тысячелетий, дал слабину, настаивая на одному ему известных проблемах с ногой. «Психосоматические боли», - в один голос твердили психотерапевты, вежливо улыбаясь, а потом его отправили обратно в Лондон (он снова был британцем; это была нация, которая никак не могла ему наскучить).

Он только смеялся над диагнозом, думая про себя, что скучает по газовым рожкам и сюртукам. Какое-то время он развлекался посещая сеансы психотерапевта и ведя по её указанию нелепый сетевой дневник (ему пока не удалось приспособиться к тем современным технологиям, которые не были предназначены для нанесения повреждений или, напротив, их устранения), но быстро понял, что не сможет начать новую жизнь (может быть в Америке в этот раз; он не бывал там со времен их Революции) пока не избавится от хромоты.

Он перестал смеяться, когда по прошествии месяцев проклятая хромота так и не ушла.

В первый раз за многие десятилетия он чувствовал себя пойманным в ловушку.

Обычно ему без труда удавалось находить для себя занятия и не терять интереса к жизни, но сейчас, завязнув в этом абсолютном однообразии, он не чувствовал ничего кроме изнурения. По ночам, в спартанской обстановке своей съемной квартирки, он видел сны о битвах и смертях и со временем начал жалеть, что и он не может умереть.

А потом он встретил Майка Стэмфорда.

Поддавшись внезапному чувству ностальгии он последовал за старым приятелем (по случайному совпадению, правнуком другого его старого приятеля, дружбу с которым он свёл в одном из бесконечной череды оконченных им медицинских университетов), вновь возвращаясь в лаборатории Бартса.

Чего он совсем не ожидал, так это того, что кое-кто ещё мог, как и он, затосковать по прошлому так скоро после начала нового столетия.

Джон замер на пороге комнаты, не в силах оторвать взгляд от человека перед ним. Перед его мысленным взором возникла та же самая лаборатория, но вместо современного высокоточного оборудования столы были уставлены ретортами, пробирками и бузеновскими горелками с дрожащими язычками синего пламени, и тот же самый человек поднимал на него сияющее ликующей улыбкой лицо, провозглашая, что нашел, наконец, реактив, не осаждаемый ничем, кроме гемоглобина.

В первый раз за долгое время Джон почувствовал, что может наконец расслабиться, потому что тупая боль в ноге затихает, уходит, уступая место радости, заполнившей его сердце.

И, когда такие знакомые голубые глаза встречаются с его собственными, а негромкий завораживающий голос произносит с ноткой иронии: «Афганистан или Ирак?», Джон ничего не может с собой поделать – он широко улыбается.

Ему так не хватало этого.

Ему не хватало его.