(читает Резо Габриадзе)
Цвет небесный, синий цвет
Полюбил я с малых лет.
В детстве он мне означал
Синеву иных начал.
И теперь, когда достиг
Я вершины дней своих,
В жертву остальным цветам
Голубого не отдам.
Он прекрасен без прикрас.
Это цвет любимых глаз.
Это взгляд бездонный твой,
Напоенный синевой.
Это цвет моей мечты.
Это краска высоты.
В этот голубой раствор
Погружен земной простор.
Это легкий переход
В неизвестность от забот
И от плачущих родных
На похоронах моих.
Это синий негустой
Иней над моей плитой.
Это сизый зимний дым
Мглы над именем моим.
Это - классический перевод стихотворения грузинского поэта Николоза Бараташвили, сделанный Борисом Пастернаком. Вот исполнение самого Пастернака:
[показать]Николоза Бараташвили (1817-1845) считают вторым по значению грузинским национальным поэтом (после автора "Витязя в тигровой шкуре" Шота Руставели). Однако при жизни поэта не было опубликовано ни одно его стихотворение. А жизнь была короткой - 27 лет (как тут не вспомнить Лермонтова!) - и полной горестей и испытаний.
Поэтическое наследие Николоза Бараташвили включает 36 лирических стихотворений и историческую поэму «Судьба Грузии». Впервые несколько стихотворений Бараташвили были опубликованы лишь через семь лет после его смерти.
Будучи великолепным танцором, во время учебы в Тифлисском благородном училище, упав с лестницы, Бараташвили повредил ногу. Неизлечимая хромота помешала ему поступить на военную службу, хотя он страстно мечтал о военной карьере. Не удалось ему продолжить и образование в университете: он был единственным кормильцем в семье, а потому вместо высшего образования был вынужден поступить на скромную чиновничью должность в судебное ведомство в Экспедицию Суда и Расправы .
Стихотворение "Синий цвет" было посвящено княгине Екатерине Александровне Чавчавадзе, которую Бараташвили любил неразделенной любовью. (Екатерина Чавчавадзе - дочь известного поэта князя Александра Чавчавадзе и родная сестра Нины Грибоедовой-Чавчавадзе).
Здесь подстрочник оригинала (взято отсюда - http://davidaidelman.livejournal.com/725145.html):
В небесный цвет, синий цвет,
Первозданный цвет
И неземной [не от мира сего]
Я с юности влюблён.
И сейчас, когда кровь
У меня стынет,
Клянусь — я не полюблю
Никогда другого цвета.
В глазах в прекрасный
Влюблён я небесный цвет;
Он, насыщенный небом,
Излучает восторг.
Дума — мечта
Тянет меня к небесным вершинам,
Чтоб, растаяв от любви [очарования],
Слился я с синим цветом.
Умру — не увижу
Слезы я родной,
Вместо этого небо синее
Окропит меня росой небесной.
Могилу мою когда
Застелет туман,
Пусть и он будет принесён в жертву
Лучом [свечением] синему небу!
Описывая тбилисских красавиц начала 30-х годов XIX века, Ф.Ф.Торнау заметил, что среди них «как две звезды первой величины светили Нина Грибоедова и сестра её Катерина». И далее: «Лучистые глаза Катерины Александровны и её чудная улыбка жгли мне сердце, томная красота и ангельский нрав Нины Александровны обливали его целительным бальзамом; к одной стремились глаза и сердечные чувства, к другой влекло душу непреодолимой силой».
Русский чиновник К.А.Бороздин, который очень хорошо знал семью Чавчавадзе (впоследствии в течение двух лет он был воспитателем малолетних детей Екатерины Чавчавадзе), писал: «Обе они были замечательными красавицами и кружили головы всей тогдашней тифлисской молодёжи. Сам Грибоедов называл жену свою „мадонной“ по неземной благости и кротости, отражавшихся в чудных глазах Нины Александровны. И рядом с ней прелестный контраст был в сестре её, олицетворявшей собой пылкость, весёлость, остроумие, при которых в глазах её блистал огонёк, обещавший в будущем целительный характер».
Интересно, что Лермонтов, посвятив стихи правительнице Мегрелии Екатерине Александровна Чавчавадзе-Дадиани, тоже писал о цвете ее глаз:
Как небеса, твой взор блистает
Эмалью голубой,
Как поцелуй, звучит и тает
Твой голос молодой;
За звук один волшебной речи,
За твой единый взгляд
Я рад отдать красавца сечи,
Грузинский мой булат;
И он порою сладко блещет,
И сладостно звучит,
При звуке том душа трепещет
И в сердце кровь кипит.
Она поёт — и звуки тают,
Как поцелуи на устах,
Глядит — и небеса играют
В её божественных глазах;
Идёт ли — все её движенья,
Иль молвит слово — все черты
Так полны чувства, выраженья,
Так полны дивной простоты.
Перевод Бориса Пастернака стал практически самостоятельным стихотворением и был положен на музыку Сергеем Никитиным:
Однако пастернаковский перевод - не единственный. Известны переводы М.Дудина, М.Лозинского, С.Спасского, С.Заславского, Ю.Лифшица, причем перевод Лифшица считается наиболее близким к оригиналу, но менее поэтичным, чем пастернаковский. Вот он:
В чистый лазурный цвет,
в первоначальный свет,
в синий надмирный тон
с юности я влюблён.
Но и когда мой пыл
в жилах почти остыл,
я ни с каким другим
цветом несовместим.
Дорог мне с давних пор
глаз бирюзовых взор;
небом заворожён,
счастьем лучится он.
Властно влекут мои
думы меня в эфир,
где, растворясь в любви,
в горний вольюсь сапфир.
Вряд ли слезой родной
мой окропят исход,
но на меня росой
небо лазурь прольёт.
Мгла над холмом моим
встанет, но пусть она
будет, как жертвы дым,
в небо вознесена!
Вот мнение знатока о переводах: "Если музыканту-"классику" предложить сыграть Шопена на трубе, он откажется - или сыграет чушь. А джазмен - сыграет, если заразится Шопеном. Пастернак - заражался и писал свое. Кому нужна поэзия, читают Пастернака. А литературоведам, конечно, лучше Лившица - но еще лучше все-таки оригинал. Кстати, после Лившица читать оригинал не хочется - а после Пастернака таки да".
В общем, это мнение я разделяю. Поэзию невозможно перевести дословно. При переводе важно сообщить еще и настроение, и состояние. И когда перевод делает не просто переводчик, а талантливый поэт, он всегда привносит в работу какую-то толику себя, своего мироощущения. Ведь и дух, и музыка, и смысл, перевоплотившись в русский язык - воссоздаются, а не переводятся.
Вот что говорил о целесообразности переводов Б.Пастернак:
Переводы либо не имеют никакого смысла, либо их связь с оригиналами должна быть более тесною, чем принято. Соответствие текста – связь слишком слабая, чтобы обеспечить переводу целесообразность. Такие переводы не оправдывают обещания. Их бледные пересказы не дают понятия о главной стороне предмета, который они берутся отражать, – о его силе. Для того чтобы перевод достигал цели, он должен быть связан с подлинником более действительной зависимостью. Отношение между подлинником и переводом должно быть отношением основания и производного, ствола и отводка. Перевод должен исходить от автора, испытавшего воздействие подлинника задолго до своего труда. Он должен быть плодом подлинника и его историческим следствием.
<...>
Мы уже сказали, что переводы неосуществимы, потому что главная прелесть художественного произведения в его неповторимости. Как же может повторить ее перевод?
Переводы мыслимы: потому что в идеале и они должны быть художественными произведениями и, при общности текста, становиться вровень с оригиналами своей собственной неповторимостью. (ЗАМЕТКИ ПЕРЕВОДЧИКА, 1943)
А "Синий цвет" (оригинал Николоза Бараташвили не имеет названия) хотелось бы услышать по-грузински. Наверное, это звучит как-то по-особому печально и глубоко. Почему-то мне кажется, что это может быть похоже на "Once on the street" Нино Катамадзе (альбом "Blue"):
Ссылки:
http://www.vekperevoda.com/1887/pasternak.htm
http://www.vcisch.narod.ru/BAR/Barat.html
http://davidaidelman.livejournal.com/725145.html
http://www.peoples.ru/art/literature/poetry/oldage/baratashvili/
http://ru.wikipedia.org/wiki/Чавчавадзе,_Екатерина_Александровна