Поза литературы, независимой от производственных условий, в которых она создается (разделяемая, между прочим, и Кушнером, причем, небось, и до сих пор), была характерна почти для всех эпох и обществ, но стала особенно распространенной в связи с появлением фигуры отверженного поэта, парадигматическим примером которой может служить Бодлер. Мечтатель и фланер, выказывая полную отрешенность от мира быта, передвигается по городу, скользит вдоль витрин, не обращая на них ни малейшего внимания, но это и не нужно, когда витрины отражают самого поэта. Именно Бодлер являет, по мнению Беньямина, первый противоречивый опыт пребывания поэта в условиях зрелого капитализма, когда стремление к созданию абсолютного произведения оборачивается созданием абсолютного товара. В дальнейшем патетика чистого творчества будет только возрастать параллельно с возрастанием числа усилий, необходимых для эпатирования буржуазной публики, неизбежно окупающихся, впрочем, накоплением символического капитала и вхождением в литературный консенсус. В динамику двух этих этапов бытования, «проклятости» и признанности, замкнутых друг на друга, уже в XIX веке вторгается логика рынка, обнажая механизмы функционирования литературной системы и культивируя третий тип циркуляции символической продукции, который вскоре назовут массовым.