Вслед за войной в крае появляется какая-то неведомая страшная болезнь: люди умирают во множестве. Это была не оспа, а что-то другое, более ужасное. В одной долине реки Сучана в течение двух ночей и одного дня умерло более 600 человек взрослых, детей и женщин. Испуганные люди бежали в горы, тщетно пытаясь уйти от смерти. Зараженный воздух следовал за ними по пятам и распространял болезнь с ужасающей быстротою. Она находила беглецов всюду, и они гибли так, что некому было даже совершить над ними обряд погребения. В живых остались только случайные счастливцы: где - старик, где - одинокий ребенок или одна женщина и т.д.
В крае наступает полное запустение. На местах прежних поселений вырастают дремучие леса, и во множестве появляются дикие звери. Тогда северные охотничьи племена, ранее жившие далеко в глуши лесов и гор, стали спускаться к югу и мало-помалу распространяться по всему Уссурийскому краю...
На этом заканчивается легенда о царе Куань-Юне.
Теперь обратимся к разбору самой легенды. Что она представляет собою: сказку, вымысел или действительно такие события происходили в Южно-Уссурийском крае? Последнее предположение имеет под собой некоторую почву.
По легенде племянник Чин-я-тай-цзы жил в Шуан-чэн-цзы, где теперь стоит город Никольск-Уссурийский. Этим именем китайцы называют Никольск и по сие время. Шуан-чэн-цзы - двойная крепость. Действительно за городом и в настоящее время есть две больших старинных крепости. В одной из них построены казармы для полков первой стрелковой дивизии. Это указывает на ее размеры. Лет десять назад земляные валы этих укреплений были еще хорошо сохранены, но, по мере разрастания города и увеличения его населения, безжалостная рука обывателя стала разрушать эти последние остатки Бохая.
Затем, не только в то отдаленное время, к которому относятся рассказы о царе Куань-Юне, но даже и теперь город Нингута соединяется с Никольском-Уссурийским хорошею колесною дорогой. Это - старинный китайский путь, по которому издавна «сыны Поднебесной империи» совершали свои путешествия в Уссурийский край. По этой же дороге шел и Чин-я-тай-цзы на Шуан-чэн-цзы и далее к Сучану.
Во всех старинных китайских книгах упоминается о большой дороге, которая шла из Маньчжурии через Нингуту на Дун-да-шань, т.е. к берегам Великого океана. Этим именем китайцы называют Уссурийский край и до сего времени. Буквальный перевод будет: «Восточные большие горы».
Дальше, по поводу Сучана. Правильная транскрипция китайских иероглифов будет Су-чэн (Чэн - значит крепость, укрепленное городище). Стоит только взглянуть на карту и найти залив Америку, чтобы увидеть эту реку, которая играет такую большую роль в истории Уссурийского края. По легенде, в устье реки, на берегу моря, были - две одинаковых скалы, напоминающих по своему внешнему виду и по расположению груди женщины, отчего скалы эти и получили такое оригинальное название Да-най-шань. Эти две скалы есть и в настоящее время. Русские крестьяне окрестили их по-своему - «Брат и сестра». Такое совпадение не может не обратить на себя внимание.
Разбирая легенду далее, мы видим, что потерпевший поражение Куань-Юн уходит вверх по реке Сучану переходит через водораздел Да-дян-шань на реку, которая впоследствии стала называться Дао-бин-хэ. И теперь еще старожилы-китайцы называют упомянутый перевал через горный хребет именно этим именем. Но самое главное не то. Не поражает ли читателя такое близкое созвучие: Дао-бин-хэ и Диубихе. Конечно, последнее название произошло из первого. Русские исказили истинное название, и измененное оно перешло на карты. Это говорит в пользу легенды.
Самые большие укрепления, самые грандиозные сооружения находятся по рекам Даубихе, Улахе и около Ното. Легенда говорит, что здесь происходили очень продолжительные и большие сражения: «крепости переходили из рук в руки». Глядя на эти городища, невольно поражаешься их размерами и невольно допускаешь мысль, что здесь, действительно, происходила какая-то борьба, более сильная и продолжительная, чем обыкновенное сражение.
Есть еще одно обстоятельство, которое заставляет задуматься. В сказании говорится, что Хун-лэ-нюй была ранена и умерла во время похода. Чин-я-тай-цзы похоронил ее под водопадом. Самый большой водопад в Уссурийском крае в настоящее время находится на реке Пан-дао-гоу, на правом притоке реки Дун-да-гоу - впадающем, в свою очередь, в реку Даубихе. Вода спадает с высоты шестнадцати метров. Присутствие водопада в бассейне реки Даубихе очень важно для наших исследований.
По смыслу легенды, на водоразделе между реками, текущими в Уссури, и реками, несущими свои воды к морю, Куань-Юн построил крепость. На самом деле, на пути с реки Лифудзин на реку Тадушу на самом перевале через хребет Сихотэ-Алинь есть такое укрепление. С современной тропы его не видно, поэтому никто и не знает об его существовании; оно находится в лесу с километр в сторону от дороги. Место нахождения крепости не идет в разрез с легендой, а наоборот, подтверждает сказание.
Наконец, легенда говорит, что разбитый царь Сучана дошел до моря и здесь укрепился: на горе Куань-чэ-дин-цзы; затем он построил плот и ушел на нем в море. Южнее залива Ольги на самом берегу моря есть гора Гао-чэ-дин-цзы. Очень подкупает такое созвучие! Вся эта гора от вершины и донизу изрыта: валы, траншеи и окопы избороздили ее склоны по всем направлениям. Старик-маньчжур Кин-чжу из фанзы Сиян, в бытность свою на той горе, нашел старый проржавленный меч и железный шлем. На шлеме было два ножа, прикрепленных но сторонам его вертикально. Кин-чжу бросил меч и шлем там же, как вещи никуда негодные.
Из всего этого видно, что здесь происходила, с одной стороны, осада горы, а с другой, упорная ее оборона, а отсюда, в свою очередь, следует, что борьба, о которой говорится в легенде, действительно имела место в Уссурийском крае.
Этим вопрос не исчерпывается. Много интересных сведений сообщают местные старообрядцы.
Одни из первых переселенцев в Амурскую область были староверы. Часть их поселилась на Амуре около озера Петропавловского, которое они окрестили этим именем, а впоследствии перебрались на реку Даубихе, где основали деревню Петропавловку. Другая часть их поселилась близ того места, где ныне раскинулся Никольск-Уссурийский. Эти последние свое селение окрестили Красным Яром.
Старики (в особенности Василий Пухарев) еще хорошо помнят раскопки, которые производили китайцы в укреплениях Шуан-чэн-цзы. Это было в 1872 году. Китайцы приехали из Нингуты нарочно для этой цели. У них был план и какие-то рукописи: они читали их и делали измерения «около каменной черепахи». Когда место было найдено, китайцы наняли рабочих и заставили их рыть землю. Скоро был открыт каменный склеп и в нем гроб. В гробу оказался воин в доспехах и в вооружении. Китайцы заровняли место-раскопок и на другой день увезли с собой свою находку. Тогда же они производили раскопки и в других местах укреплений, и везде их труды увенчались успехами.
Показания старообрядцев (Поносова, Могильникова и др.), приехавших с рек Сучана и Судзухе в северною районы (заливы Пластун и Амгу), еще более интересны. Они рассказывали, что в тех же приблизительна годах на Сучан приехали два японца и с ними православный священник из Камчатки17. Они также имели какие-то планы, нанимали рабочих и делали раскопки в укреплении, которое находится на левом берегу реки, около корейской деревни. Они достали из земли много разных вещей, сделанных из камня, серебра и меди. Две находки обратили особенное внимание старообрядцев. Это была лошадь из белого камня и баран из какой-то черной массы. Белая лошадь!.. Как это совпадает с легендой!.. Как жаль, что эти находки стали достоянием чужого музея.
Но самые интересные сведения сообщают старообрядцы Черепановы (Трифон, Нефед и Олимпий) с реки Амагу. В начале восьмидесятых годов, когда они жили в Петропавловке, к ним приехали два японца и настойчиво расспрашивали крестьян, не встречали ли они где- нибудь поблизости своей деревни старинный колодец с каменной кладкой!
Старик Черепанов вспомнил, что, будучи раз на охоте, он недалеко от почтовой станции Тарасовки, в двух километрах от постоялого двора отставного солдата Ефремова, действительно видел один такой колодец в болоте около укрепления, которое было расположено тут же недалеко на соседней горе. Уже тогда колодец этот был залит водою более чем на 15 сантиметров, так что он, Черепанов, едва не оступился и чуть было не провалился в его отверстие. Японцы просили указать им это место. Черепанов повел их сам, но найти колодца второй раз уже не мог, так как после того, как он видел его первый раз, прошло уже более 10 лет: колодец совсем затянуло тиной, занесло песком и глиной, всюду появились кочки, кусты и поросль низкорослой березы. Физиономия местности изменилась совершенно. Совместно с японцами Черепанов искал колодец около двух суток. Колодца найти им так-таки и не удалось, и японцы уехали домой с пустыми руками.
Эти поиски колодца заинтересовали старообрядцев и потому, расставаясь с японцами, они стали их расспрашивать о причине, которая вызвала их приезд в Уссурийский край, и что может быть интересного в старом колодце. Тогда японцы им сказали, что, по преданию, много сот лет назад на этой реке происходило большое сражение. Одна сторона была разбита, отступала к Ното и, спасаясь от преследования своих врагов, опустила в колодец два больших золотых истукана, у которых глаза были сделаны из драгоценного камня.
Как только японцы уехали, Черепановы снова принялись за поиски колодца. Много они искали, пробовали зондировать почву железными щупами, но, вследствие того, что болото занимало очень большую площадь, а местность изменилась до неузнаваемости, несмотря на самый упорный и добросовестный труд, все усилия их остались тщетны.
Эти золотые истуканы не были ли теми самыми богами, что находились в кумирне около устья реки Сучана и от которых, будто бы, Цзин-я-тай-цзы получил исцеление...
Все упомянутые старообрядцы совершенно знали легенды о Куань-Юне, и потому показания их приобретают особенный интерес.
Старинный путь из Нингуты к Никольску и две крепости за городом, сохранение названий Шуаи-цэн-цзы, Сучан, Да-дян-шань, Дао-бин-хэ и Куань-чэ-дин-цзы, раскопки китайцев и японцев в разных местах Уссурийского края, скалы в устье реки Сучана и сообщения, переданные старообрядцами, все это подкупает исследователя и если не подтверждает вполне легенду, то, во всяком случае, не идет в разрез с нею. И по легенде и из сообщений старообрядцев видно, что центром междоусобной борьбы двух народов были Никольск, Сучан, Даубихе и местность около залива Ольги.
Это не все. Есть еще более веские доказательства, которые говорят уже прямо-таки в пользу легенды. Во время экспедиции 1907 года, когда наш большой отряд стоял биваком на реке Тахобе, я производил раскопки и укреплении, построенном на берегу мори. Стены этого городища были сложены из угловатых камней, которые древние обитатели брали по ту сторону реки с осыпей соседней горы.
Внутри укрепления культурный слой оказался на глубине полуметра. Вместе с углем была погребена и разбитая глиняная посуда. Таких черепков было выброшено лопатами очень много. Выбрасывая мусор из ямы, я заметил в земле маленький кружок. Эта вещь обратила на себя внимание. Очистив ее от грязи, я увидел, что это была медная монета, на вид обыкновенный китайский «чех», с четырехугольным отверстием посредине. Это была интересная находка; обмытая, она была уложена в коробку с ватой и вместе с другими коллекциями препровождена в город Хабаровск.
По возвращении из экспедиции я стал просить китайцев и специалистов-восточников перевести мне надпись на найденной монете. И китайцы и ориенталисты перевели: «Куань-Юн тун бао», т.е. «драгоценность Куань-Юна». У китайцев существует поверье: если найдешь деньги Куань-Юна, их надо беречь. В игре они приносят счастье. И до сих пор у маньчжуров шаманы ворожат над этими монетами, прорицают будущее, отыскивают потерянное и привлекают сердца женщин. Значит, Куань-Юн не есть легендарная личность: это лицо историческое. Но тут мы наталкиваемся на новое затруднение. Монета оказалась японскою.
Японский император Го-Мидзу-но-о царствовал с 1611 года. В 1624 году он дал годам своего правления название Кан-еи (по китайскому чтению Куань-Юн), т.е. «Беспрестанное расширение» (пределов империи). В 1630 году на престол вступила Миосио Тенно, І09-я императрица. Ее имя было Оки-ко, дочь императора Го-Мидзу-но-о и г-жи Кадзу-ко Токугава (прозвище Тофу-ку-мон-ин), сестры сйогуна Иемицу. Она наследовала своему отцу в шестилетнем возрасте. После пятнадцатилетнего царствования, по время которого фактически вся власть была в руках ее дяди Иемицу, она отказалась от престола в пользу своего брата Го-Комио и удалилась от дел, после чего прожила еще 53 года и умерла в 1643 году после P.X. Эта императрица оставила для своей эры то же название Куань-Юн.
В Уссурийском крае монеты эти встречаются очень часто. Из трудов Позднеева мы видим, что в древние времена японцы имели большие сношения с народами, обитавшими в нашем Приамурье. Найденная монета могла быть случайно сюда занесенною, по можно допустить и японское влияние. Тогда интерес японских археологов по розыскам древностей в Уссурийском крае становится вполне понятным.
Вероятнее всего, что во времена Цзиньской империи в Южно-Уссурийском крае действительно жил какой-то царь, имя которого утрачено совершенно, но о котором сохранились различные легенды. Значительно позже в Уссурийском крае появляются китайцы. Им постоянно попадались монеты с надписью Куань-Юна. Это и послужило причиной недоразумений. Мало знакомые с научной китайской литературой, они чужое имя навязали чужому лицу, чужому народу.
Теперь посмотрим, нет ли где-нибудь в русской литературе чего-нибудь похожего на легенду о Куань-Юне?
В неизданных «Дорожных заметках» архимандрита Палладия под 19 июля (1870 года) мы находим следующую, к сожалению, не вполне ясную запись: «Сучэн - городище, бывшее резиденцией гиньского Вуцзу. Сын Вуцзу Куань-Юн, имевший двух жен, Хуньло и Луло, которые спасли его, когда он поехал высмотреть, не хочет ли возмутиться его дядя. Сучэн не позволяет у себя ночевать... Иные говорят, что там восседал танский государь, уже не сунские ли государи сидели там. Таны уничтожили Дацзы. Шуан-чэн (Никольское) есть местопребывание племянника или потомка Ликэюна... который жил здесь в изгнании 40 лет!..» Таким образом, и с этой стороны легенда до некоторой степени подтверждается.
В последние годы великая волна переселения русского народа хлынула в Приамурье и заполнила все те места, где были земли, хоть мало-мальски годные для хлебопашества и сельского хозяйства. Под давлением переселенцев старики-китайцы стали оставлять свои прежние насиженные места и уходить на родину. Напрасно исследователь старался бы теперь собрать сведения от китайцев. Он не нашел бы ничего, кроме брошенных китайских фанз и жалких деревушек русских новоселов на месте прежних китайских поселений. До прихода русских все орнаменты и памятники Бохая и даже самые укрепления в течение многих веков оставались на своих местах нетронутыми. Но с тex пор, как в крае появились переселенцы, нивелирующая, рука крестьянина-земледельца стирает следы Бохая с лица земли и с каждым годом все более и более. Поэтому с каждым годом производить исследования все труднее и труднее. И не далеко уже то время, когда будущий историк тщетно будет доискиваться разрешения того или другого вопроса и горько будет сожалеть о том, зачем он не приехал сюда раньше, когда была к тому полнейшая возможность.
Так, например, в 90 километрах выше города Николаевска на Тырском утесе находились развалины древнего буддийского храма18. Сюда постоянно съезжались-туземцы и молились богу. Какой-то не в меру усердный монах приказал камень этот свалить в Амур. На несчастье, река в этом месте оказалась глубокою. Вероятно, теперь этот камень занесло мощными пластами песка и ила и потому, достать его нельзя даже и с помощью водолазов.
Затем, вот что говорит Поляков19 в описании своего путешествия по Уссурийскому краю в 1881 году: «Я совершил поездку вверх по Суйфуну до селения Никольского, расположенного около старинных укреплений, состоявших из высоких земельных валов и образовавших пространный квадрат, внутри которого и гнездилось, по-видимому, исчезнувшее теперь население. К сожалению, оставшиеся памятники, в виде человеческих статуй, разного рода орнаментов, каменных глыб с надписями, теперь недоступны для наблюдателя; большая часть из них ушла на фундаменты воздвигнутого здесь ныне русского поселения, это казармы для двух стоящих здесь батальонов, а также громадные и красивые ряды домов, построенные добровольными русскими колонистами или переселенцами. Я видел только двух сделанных из камня черепах, громадных размеров; они остались на месте только потому, что их было невозможно стащить с места при малом количестве людей...»
По инициативе бывшего Приамурского генерал-губернатора Гродекова, одна из этих черепах была доставлена в город Хабаровск, где в настоящее время она находится перед фасадом музея. По слухам, другая черепаха осталась в Никольске и по сие время.
На орнаменте, укрепленном на спине этой черепахи, сделана надпись «Могильный памятник ХII пека поставлен главнокомандующему Цзиньской империи Цзинь-юнскому высокомудрому князю Вань-яньскому».
Теперь понятно, что искали китайцы при раскопках в Никольске-Уссурийском, что за могильный склеп они отрывали и что за воина в доспехах и с оружием они вместе с гробом увезли к себе на родину. Теперь китайцы если и ставят таких черепах над могилами знатных покойников, то делают их из белого камня, и кроме того, орнамент на спине делается в виде правильной колонны или доски, оканчивающейся вверху разным барельефом. Те же надгробные памятники черепахи (как синоним вечности), которые ставились маньчжурами в XII веке, всегда делались из серого гранита, и на спине животного укреплялась простая каменная глыба, отесанная только с двух, нередко и с одной стороны, и покрытая немногими иероглифическими письменами.
Надо заметить, что надгробные памятники китайцы ставят всегда не на самой могиле, а рядом с нею, около головы покойника. Вот почему раскопки, о которые рассказывают старообрядцы, китайцы производили «около» черепахи, а не под нею.
Глава третья
Теперь рассмотрим другой вариант легенды о царе Куань-Юне. Но прежде чем приступить к изложению его, следует предпослать несколько слов о том, как появилась эта легенда в литературе. В 1894 году по инициативе бывшего Приамурского генерал-губернатора Духовского для географических исследований таежных районов в бассейне правых притоков Уссури были командированы охотничьи команды 1-й и 2-й Восточно-Сибирских стрелковых бригад. Вверх по рекам Бикину и Иману пошли две команды под начальством молодых в то время офицеров-подпоручиков Горского и Пель-Горского. Но они не дошли до хребта Сихотэ-Алиня и после неимоверных трудностей, чрезвычайных лишений, до человеческих жертв включительно, вернулись обратно. К чести этих пионеров следует сказать, что они, несмотря на крайне тяжелые условия похода, работали с редкой энергией, с любовью и добросовестностью и собрали весьма интересный описательный материал по географии края.
По окончании экспедиции офицеры эти сдали свои работы Генерального штаба подполковнику Альфтану, который сделал им сводку и издал их в виде особого приложения к «Приамурским ведомостям» 1895 года. В этом очерке есть много вещей, очень интересных по всестороннему изучению центральной части дикого в то время Уссурийского края. Из всех отделов в настоящее время нас особенно занимает предание о происхождении орочей, которое якобы существует у тазов и у местных китайцев.
Но тут опять приходится сделать маленькую оговорку. У китайцев есть множество легендарных и исторических сказаний о своей стране и о своем народе, но у них совершенно нет преданий о происхождении туземцев, обитавших в Уссурийском крае. У орочей Императорской гавани и у орочей-удэхе действительно есть религиозное сказание о происхождении их от медведя и от тигра. Это предание, с различными вариантами, мы находим у всех без исключения народов, принадлежащих к великой семье выходцев из Маньчжурии - тунгусов.
Сделав эту оговорку, прочтем то, что напечатано было подполковником Альфтаном в «Приамурских ведомостях» в 1895 году.
«На Сучане лет пятьсот назад царствовал сильный царь Куань-Юн, китайской династии. Кругом его царства жили сильные цари, зависевшие от него и платившие ему дань почти через каждые сто верст было особое царство, и только немногие из царств были самостоятельны. Время тогда было хорошее; урожаи большие; погода всегда стояла ясная, теплая; болезней не было.
У царя Куань-Юна был племянник, который жил в крепости, в местности Сандагоу, по реке Улахе (выше реки Ното); семья племянника состояла из жены Хун-лэ-нюй и сестры ее Лю-лэ-нюй; обе - писанные красавицы, все удивлялись их красоте.
Там, где Великая китайская стена подходит к морю, на каменной скале стоит храм в честь святой женщины-китаянки Мын-цзя-нюй, сохранившей до конца своей жизни супружескую верность. Однажды жена племянника Хун-лэ-нюй собралась поехать в храм Мын-цзя-нюй поклониться святой женщине, но перед отъездом через ворожею она узнала, что на обратном пути ей и ее мужу грозит большая опасность от дяди Куань-Юна, который был большой развратник и любитель красивых женщин.
Перед отправлением в дорогу племянник заявил жене, что на обратном пути им предстоит ехать мимо дяди и необходимо будет завернуть к нему погостить. Хун-лэ-нюй начала отговаривать мужа не заезжать к дяде, но он ее не стал слушать и согласился пополнить лишь три условия, которые она ему, наконец, поставила: 1) по приезде к дяде коней не расседлывать, 2) водки не пить и 3) если их ночь застигнет у дяди, ложиться не разуваясь. Муж обещался ей выполнить эти условия. Тогда Хун-лэ-нюй вынув серьги, одевшись по-мужски и заплетя волосы в одну косу, отправилась в дорогу с мужем и небольшим отрядом.
Солнце уже склонялось к западу, когда они на обратном пути подъехали к дядиному дому. Куань-Юну дали знать о приезде племянника, и он, выйдя ему навстречу, стал очень уговаривать его зайти в дом и отдохнуть. Племянник согласился, вошел к нему, но, помня завет жены, не велел расседлывать коней. Куань-Юн усадил племянника на почетное место, стал его угощать и расспрашивать про путешествие. Племянник, порядочно, уставший за дорогу, выпил поднесенную ему чарку и захмелел, а тут уж и забыл совсем, что обещался своей жене не пить водки. К ночи дядя и племянник сильно выпили. Во время пира Куань-Юн обратил внимание на красивого прислужника у племянника и спросил: «Как тебе приходится этот человек?» Племянник, забыв, что обещал жене не выдавать ее, спьяна сказал было: «Моя жена», но опомнился и сейчас же исправился: «Это моей жены брат...» Но было уже поздно. Куань-Юн догадался, что это жена племянника, и намеревался, теперь завладеть ею. Он начал спаивать племянника, а сам ничего не пил. Наконец до того напоил племянника, что он тут же заснул. Видя, что племянник, мертвецки пьяный, уже спит, Куань-Юн схватил жену его и стал ее целовать.
Возмущенная Хун-лэ-нюй выхватила саблю и отрубила дяде голову, а затем в досаде на мужа, что он забыл свое обещание, и ему отсекла голову. Крикнув свою стражу, она села на коня и поскакала домой, к своей сестре Лю-лэ-нюй. Но вскоре войска Куань-Юна бросились в погоню за ними и настигли их, так как кони у них были еще измучены за дорогу. Видя свою неминуемую гибель, Хун-лэ-нюй мной оторвала кусок от своей одежды и, укусив палец, кровью написала своей сестре о всем случившемся, затем, привязав письмо к гриве, пустила свою чудную белую лошадь домой, а сама себя заколола кинжалом. Отряд был ее весь перебит Куань-Юновой стражей.
Получив известие о гибели сестры и се отряда, Лю-лэ-нюй собрала поиска и отправилась в царство Куань-Юна отомстить за них. Это происходило в самые жаркие дни летом. Дойдя до реки Даубихе, Лю-лэ-нюй послала одного вельможу посмотреть, стала ли река. Тот пошел и принес ответ, что река не стала. Ему отрубили голову и послали другого, но и тот принес тот же ответ; тогда и его постигла та же участь. Так казнили человек десять. Наконец один из посланных думает себе: все равно отрубят голову, скажу, что река стала; так и сказал. И, действительно, когда подошли к берегу, лед покрыл всю реку. Отряд перешел по льду через Даубихе и, дойдя до города, где жил Куань-Юн, разбил наголову неприятельское войско; оставшихся в живых, а также и всех жителей Лю-лэ-нюй приказала казнить, даже детей не пощадила. Только одна девочка спаслась, хотя за нею и погнались, но она все увертывалась: всячески старались ее подманить, но она не подходила близко; Тогда Лю-лэ-нюй спросила ее: «Как же ты одна будешь жить? Ведь умрешь с голоду или замерзнешь». На это девочка отвечала: «Как буду жить, чем буду питаться - не ваше дело; проживу как-нибудь и без вас; деревья закроют меня от непогоды, а земля и вода дадут мне не пищу». Когда все уехали, оставив девочку одну, та поймала в лесу медвежонка и стала с ним жить; питаясь рыбою, медом и кореньями.