 [350x824] |
| В. Арсеньев, 1927 г. |
Предисловие
Предлагаемый автором очерк представляет посильную попытку разобраться в вопросе о том, кто были первыми обитателями Уссурийского края задолго до появления здесь русских.
Как известно, русские впервые появились в Уссурийском крае в 1849 году и нашли здесь довольно смешанное население из гольдов, орочей, ороков, китайцев и корейцев.
В настоящем очерке я не буду говорить об этих современных нам пяти обитателях Уссурийского края, а коснусь древнейшей истории нашей дальневосточной окраины, именно XII и XIII веков, когда в России была еще удельно-вечевая система.
В начале очерка я вкратце перечислю те сведения, которые уже имеются в научной литературе и которые касаются разбираемого вопроса. Нас особенно интересуют времена Гиньской империи и история восточной Маньчжурии.
У китайцев, живущих в Приамурье, есть несколько исторических легенд. Одна из них, именно легенда о царе Куань-Юне, особенно интересна. Разбирая её и сопоставляя самое сказание с названиями рек, городов и урочищ, существующих в Уссурийском крае и в настоящее время, и опираясь на археологические находки, мы видим, что легенды эти утрачивают легендарный оттенок и принимают облик исторического события.
Нижеперечисленные материалы мне удалось добыть в 1903, 1906 и 1907 годах во время путешествий в горной области Сихотэ-Алиня и в прибрежном районе Зауссурийского края.
Не владея китайским языком, я обратился к П.В. Шкуркину за помощью. Целыми часами сидели мы с ним и разбирались в новых данных. Поэтому считаю своим долгом сказать, что в появлении в печати этой рукописи я много обязан Шкуркину. Пользуясь случаем, я приношу по адресу его искреннюю благодарность.
Легенду, о которой я упомянул выше, мне удалось слышать два раза и оба раза от стариков-маньчжуров. Последнее обстоятельство очень важно в том отношении, что борьба, о которой рассказывается в этой легенде, происходила между двумя маньчжурскими племенами, жившими на берегах Великого океана. Поэтому рассказы, касающиеся истории царства Бохай, предания и связанные с ними легенды должны были сохраняться у маньчжуров в большей чистоте, нежели среди китайцев.
Первый раз, в 1906 году, эту легенду мне рассказывал глубокий старик Кин-чжу на реке Тадушу (фанза Сиян, близ притока Лисягоу). Он прожил на этом месте подряд шестьдесят четыре года. По его рассказам, еще будучи мальчиком, он слышал эту историю от своего деда, который жил в Нингуте и который постоянно читал разные старые книги. Отец его занимался ловлей трепангов и убоем морского зверя. Тогда они жили в бухте Сидими на самом берегу моря. Насколько он помнит, отец тоже знал эту легенду и упоминал о ней, показывая сыну развалины старых укреплений. По смерти родителей молодой Кин-чжу вместе с другими китайцами приехал на Тадушу, где и остался. Прельщали его поиски драгоценного женьшеня и охота за дорогими пантами пятнистого оленя.
В настоящее время на том месте, где была фанза Сиян, раскинулась русская деревня. Что стало со стариком, неизвестно. Вероятнее всего, он уехал в Китай и там окончил дни свои в служении богу.
Другой раз я слышал эту же легенду на реке Бикине, но с большими подробностями, именно и таком виде, в каком она записана ниже; рассказывал мне ее опять-таки старик-маньчжур Чи-шиу.
Вкратце история жизни этого старика такова. Отец его был отличный мореход и занимался каботажем около берегов Кореи и в Уссурийском крае. Чи-ншу было лет 18, когда он слышал рассказ о Куань-Юне от своего дяди, который жил и Хунчуне и часто приезжал к ним в дом на реке Амба-Бира. После отца он наследовал судно и продолжал плавать около береток и развозить купцам товары. Но в последние годы, преследуемый лесной стражей, как безбилетный, он бросил свое ремесло, ушел в тайгу и занялся соболеванием; за этим занятием я и застал его на реке Кусуне и 1907 году.
Передавая мне эту легенду, старик воодушевлялся, волновался и, казалось, сам переживал все то, что переживал легендарный Цзинь-я-тай-цзы. Мой собеседник горячо убеждал меня верить тому, что, это не сказка, что это действительно было; что есть такая очень старая книга, в которой вся история жизни Куань-Юна и Цзинь-я-тай-цзы подробно описана.
Зимой я оставил реку Кусун и пошел через хребет Сихотэ-Алинь к Бикину. Маньчжур вызвался провожать меня до тех пор, пока мы не найдем первых китайцев. В конце декабря мы с ним расстались на стойбище Ха-багоу. И на прощанье он еще раз рассказал мне эту легенду, и я с его слов записал ее возможно подробнее.
Впоследствии, в 1908, 1909 и 1910 годах, при широком знакомстве и при содействии китайцев я старался разыскать и китайских книжных лавках в Хабаровске, в Никольске и во Владивостоке что-нибудь похожее на легенду о Куань-Юне, и всюду старания мои не увенчались успехом. Были написаны письма даже в Нингуту, Гирин, Харбин, Мукден, Чифу, Пекин, и отовсюду китайцы ответили, что нет такой книги в продаже, но в то же время они не только не отрицали истории Куань-Юна, но все в один голос, как бы сговорившись, заявляли, что действительно был такой царь и «жил раньше около Владивостока».
При той ограниченности средств, коими я располагал во время своих экспедиций, я не мог производить таких раскопок, какие следовало бы делать. Обыкновенно приходилось ограничиваться только летучими разведками: внутри укрепления копались небольшие ямы в двух или в трех местах, где по моим соображениям должна была быть кухня; около рва, где, вероятно, происходили сражения, или наконец в средине, где были люди в часы сна или отдыха.
Я далек от мысли, чтобы очерк этот был безошибочен и что он может исчерпать всю историю страны. Это только канва для будущих исследований историков-археологов.
Глава первая
Кому случалось бывать в Южно-Уссурийском крае на побережье моря, около залива Ольги и на реке Сучане, в долине реки Даубихе и около селения Ното, тот не мог не заметить старинных укреплений, расположенных и на горах, и в долинах, и даже на самых перевалах через горные хребты, отделяющие бассейны смежных рек друг от друга. В настоящее время это одни только развалины: валы разрушились и засыпали рвы, сравняв их с горизонтом земли, так что без содействия хороших проводников найти их не всегда удается. Впрочем, те укрепления, которые находятся в долинах большие рек, хорошо еще сохранились, эти последние поражают своими размерами.
Кроме укреплений, внимательный наблюдатель заметил бы еще и другие сооружения. Это колодцы с каменными кладками, дороги, подымающиеся в гору тупиками, выемки наподобие таких, какие делаются в наше время для проведения железной дороги в горах, чтобы избежать крутого подъема, окопы, насыпи, стенки, сложенные из дикого камня, длинные валы из щебня и т. д.
Невольно напрашиваются вопросы: кто были строители этих сооружений? Когда и зачем работали они над их возведением?
Нет сомнений, что время постройки их относится к глубокой древности и что события, вызвавшие их появление, составляют историю Уссурийского края.
Судя по тому, что не только земляные валы, но и каменные кладки сильно обрушились и поросли вековыми дубами, а многие из этих лесных великанов, не выдержав тяжести веков, упали, сгнили и на их месте снова выросли такие же деревья и снова уже одряхлели, - этим городищам можно насчитывать лет шестьсот, а может быть и того больше.
Некоторые работы были замечательно грандиозны: например, отвод реки в сторону, устройство плотины и т. д.
В 1907 году, в Зауссурийском крае я нашел старинную дорогу. Наткнулся я на нее случайно около фанзы Дун-Тавайза. Дорога эта шла вдоль берега моря, горами, искусно минуя крутые подъемы и большие перевалы. Мне удалось проследить ее до реки Свайн. Местами она видна явственно, местами же исчезает совершенно. Все уже заросло лесом, и только земляные технические сооружения свидетельствуют о том, что это была какая-то большая дорога и что по ней происходило большое движение.
Строители оставили после, себя еще и такие вечные памятники, которые поражают своею остроумною оригинальностью. Так, например, на правом берегу реки Улахе, да север от фанзы Чжумтайза, ость одинокая гора, покрытая густым хвойным лесом. Па южном склоне ее большими просеками посажен дуб в виде китайского иероглифа. Летом, когда дуб покроется листвою, этот колоссальный иероглиф кажется бледно-зеленым; он резко выделяется из темной зелени хвои. Осенью лист желтеет, тогда буква видна на огромном расстоянии. Весной, когда сухой лист опадет на землю, иероглиф кажется светло-серым и виден не хуже, чем в другое время года.
Не помню, кто-то в литературе высказал мысль, что это не военные укрепления, а сооружения, исключительно имеющие целью защищать посевы от затопления их водою во время разливов рек в дождливые периоды года. Но тогда зачем же их строить на горах, куда вода никогда не может достигнуть; зачем часто эти постройки не замкнуты, и почему открытою стороною они примыкают именно к реке, и притом непосредственно, как к готовой уже преграде? Наконец, археологические находки самым блестящем образом опровергают это предположение.
Кто же это был и что за борьба тут происходила?
Некоторый свет на события, театром действий которых были берега Великого океана, вообще, и Уссурийский край, в частности, могут пролить следующие сочинения: I) Статья Горского - «Начало и первые дела Маньчжурского дома» (Труды Пекинской духовной миссии); II) Труды Иакинфа: а) Статистическое описание Китайской империи; б) Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена, и в) История четырех ханов из дома Чингисова; III) Сочинения академика Васильева: а) История и древности восточной части Средней Азии в X и XIII веках; б) Сведения о Маньчжурии во времена династии Юань и Мин; в) Описание Маньчжурии; г) Путешествие на остров Сахалин и в Японию; IV) Древности Амурского края - Буссе и князя Кропоткина; V) Материалы по истории северной Японии и ее отношения к материку Азии и России, том второй Д. Позднеева, и, главным образом, VI) Неизданные дорожные письма архимандрита Палладия, помещенные частями в Известиях Русского географического общества за 1871 и 1872 годы.
Первые сведения об Уссурийском крае мы встречаем у японцев, у китайских историков и в китайской географии династии Цзинь. Сведения эти крайне смутные и часто противоречащие друг другу. Китайские историки плохо были осведомлены о том, что происходило в Уссурийском крае в древнейшие времена. У китайских географов понятия об этой стране отвлеченные, смутные. «Они не имели точных сведений ни о местах, занимаемых разными соседними народами, ни об их обычаях, и сообщают, рядом с действительными фактами много мифологических. Нередко они соединяли под одним именем несколько племен; так, например, Фякэ назывались все народы на низовьях Амура. Самая транскрипция географических названий и личных имен, имевших для китайца совершенно чуждые звуки, сделана историками неправильно, частью в искажении, применяясь к иероглифам, частью они приводили названия, данные китайцами, ничего не имеющие общего с произношением самого племени. Путаница в именах увеличилась еще обычаем называть племена по имени господствующего рода. При частых междоусобицах один род порабощал другой, а потому один и тот же народ в разные эпохи носит разные названия. Также часто изменялись и географические названия. Вследствие таких осложнений, при чтении китайских источников весьма трудно, иногда невозможно, приурочить какое-либо событие к племени или месту»1.
Мы всюду наталкиваемся на одни только сколки, нигде нет ничего полного, определенного. Даже у таких синологов, как Иакинф и Палладий, мы находим только отдельные отрывочные заметки часто не совсем понятные, которые далеко не восполняют даже общего плана по истории Уссурийского края.
Откуда взялись народы, живущие в Приамурском крае, вот вопрос, который ставит впереди история и этиология. Посмотрим, какие указания имеются по этому поводу в научной литературе.
«Сосредоточием тунгусских поколении была страна в пределах Чан-бо-шаня; тунгусы же, обитающие в Сибири, - только разновременные колонии маньчжурских племен...»2. Эти тунгусские народности двигаются из Маньчжурии во все страны и главным образом на север и к востоку. Здесь, в Приамурье, они встречаются с другими народами американского происхождения, идущими с севера к ним навстречу. Это будут эскимосы, юкагиры, чукчи, коряки, алеуты, т.е. те самые народы, которых академик Шренк называет палеазиатами и считает древнейшими обитателями Восточной Азии. Они перебрались через Берингов пролив из Аляски на Чукотскую землю и в Камчатку. Другие племена шли по Курильским островам к Сахалину, в Приамурье. Слабые духом и слабые физически, они подвергались влиянию маньчжурских племен и со временем совершенно утратили свой язык и свой физический облик. Таковы, например, обрусевшие камчадалы и отунгусившиеся гиляки. Как в геологии осадочные пласты прикрывают основную материковую породу, так и на этих народах лежит ряд побочных наслоений, под которыми уже трудно видеть прежнего американца.
Весьма возможно, что и ороки, и ольчи, и орочи Императорской гавани, и орочи-удэхе, обитающие в бассейне правых притоков Уссури и на побережье моря, будут тоже американоидами, только еще более утратившими свой тип, чем соседи их - гиляки. Дальше эти орочи столкнулись с китайцами и скоро окитаились (получились те самые южноуссурийские да-цзы3, которых русские называют «тазами».) Что же касается до гольдов, то это будут самые последние - недавние, сравнительно, выходцы из Маньчжурии и потому и наиболее сохранившиеся в своем прежнем виде и отличающиеся от тунгусов.
Мы попытались заглянуть в доисторическое прошлое. Это прошлое гипотетично: «слишком отдаленна и незапамятна та эпоха, когда племена, гонимые силою могущественнейших врагов, оставили свое древнее отечество и пришли искать себе убежище на берегах Великого океана»...4
Дальнейшая история Уссурийского края нам рисуется в таком виде:
В 300 году до P.X. на побережье моря, к востоку от Сихотэ-Алиня, обитало особое племя Дамалу, а к западу от него в верховьях реки Уссури до реки Тумень-Улы и Сунгари (Хунь-Тун-Цзян) жило другое маньчжурское племя Илоу; это период каменного века, продолжающийся до эпохи усиления Сушенского племени Чжуржей.
«Судя по тому, что некогда восточные чжуржи, обитавшие в нынешнем Южно-Уссурийском крае, доставляли в Корею, в виде дара, сотни тысяч каменных орудий и стрел, надо полагать, что в ту пору существовали в Маньчжурии богатые местонахождения мелкозернистых каменных пород, годных на выделку орудий. Истощились ли они или просто ускользнули от внимания нынешних обитателей страны и путешественников, пока трудно решить»5.
«Восточная Маньчжурия, - пишет отец Палладий, - искони знаменита, была употреблением каменных наконечников или острий стрел, которые, как теперь несомненно, вытачивались из разных твердых каменных пород; до сих пор мне не удалось найти ни одного острия, но полагаю вероятным, что они выделывались из одного с топорами материала»6.
Во время своих путешествий по Уссурийскому краю при раскопках городищ и стоянок каменного века в прибрежном районе к востоку от Сихотэ-Алиня мне постоянно попадались стрелы, копья, скребки и топоры, сделанные из очень твердого белого и зеленоватого кремня. Место, где добывались эти кремни, найти мне долго не удавалось, несмотря на самые тщательные расспросы туземцев и стариков-китайцев.
Осенью 1907 года староверы с реки Амагу (Нефед, Олимпий и Галактион Черепановы) сообщили мне, что в пяти километрах от их деревни есть гора, склоны которой изрыты очень глубокими ямами. Староверы полагали, что прежние жители добывали здесь какую-то руду, и потому просили меня осмотреть это место. Действительно, в четырех километрах от моря по реке Амагу с левой ее стороны по течению есть такая гора. Она находится на правом берегу, небольшого притока, не имеющего названия. Весь юго-восточный склон этой горы и в особенности вся ее вершина изрыты в разных направлениях так, что сразу и не ориентируешься, зачем производились эти работы. По скоро начинаешь различать отдельные ямы, шахты, выемки и отвалы. Действительно, впечатление получается такое, что как будто здесь что-то добывали из земли. Тут же ниже на склоне горы я нашел следы старинной дороги, которая шла из долины реки Амагу к месту раскопок и была окопана канавами, едва заметными в настоящее время. Отколы будут каждый в отдельности около 10 метров длины, около 4 метров глубины и около 6 метров ширины; величина ям - метров десять или двенадцать в диаметре и около 2-4 метров глубины. Число тех я других приблизительно около пятидесяти. Все это в достаточной степени уже осыпалось и поросло густым лесом.
При ближайшем исследовании этого места оказалось, что гора состоит из базальтовой лавы, которая при извержении, по-видимому, была сильно насыщена газами и парами. Газы эти образовали пустоты, которые при движении лавы вытянулись в эллипсоидальную форму, а впоследствии заполнились весьма твердой зеленоватой кремнистой породой и образовали конкреции, которые приспособить под копье или стрелу было очень нетрудно.
Очевидно, эта гора и была местом, где древнейшие обитатели страны добывали себе материалы для каменных орудий. Надо поражаться грандиозности этих раскопок, вся гора положительно была изрыта и перекопана. Сюда, вероятно, стекались тысячи искателей кремня если и не со всего Уссурийского края, то, во всяком случае, со всего прибрежного района.
В одной из ям мы начали копать землю и нашли в ней два плоских камня (плитняковая отдельность) другой породы, отличной; от лавы, и несколько обломков кремней. Очевидно, эти плоские камни были занесены сюда со стороны и заменяли при работах лопаты, а кремни были, видимо, случайно поломаны при добывании их во время раскалывания основной породы и потому брошены тут же за ненадобностью. Вероятно, если произвести кругом горы более широкие раскопки, можно будет найти места стоянок работавших здесь людей и в них кухонные остатки, черепки, посуду и самые каменные орудия.
Но вернемся к литературе.
С половины VII века в Маньчжурии и на берегах Великого океана, в том числе и в южной части Уссурийского края, возникает культурное царство Бохай под корейским влиянием. «В 668 году но P.X. Мохеец цицик Чжуюсян, по прозванию Да, завладел леном корейского царства и с падением династии Гао-ли завоевал, прежде всего, земли племени Илоу, которое занимало страну между рекою Хурхою (ныне Муданьцзян) и морем, т.е. обитало в нынешнем Южно-Уссурийском крае. Овладев всею Маньчжурией, сын Бохая Уач-жи-Да-Туюй основал верхнюю столицу Бохая Ван-Чен в 60 ли к югу от Нингуты. К югу от этого города была построена средняя столица Сян-до-фу, а в землях Воцзи - южная столица - Нань-хай-фу. Владения племени Илоу были обращены в округ Динь-Пхинь-фу»7. Таким образом, при династии Бохай возникли города в нашем Поморье, как подтверждает и отец Палладий в письме 15 сентября 1870 года следующими словами: «По соображении исторических данных и сличении их с местностями я положительно убедился, что древние остатки, рассеянные в Южно-Уссурийском крае, относятся, главным образом, ко времени господства дома Бохай в Маньчжурии». Несколько далее автор прибавляет, что «древний город в Никольске Фурдан-Чен происхождения бохайского»8.
По японским источникам мы находим, что «в 7 год императора Тэнзи-тэноо (668) гао-лиский вин Коозоо (Гао-цзан) был убит Танскою династией. Тогда Таисо-эи (Дай-цзо-жун), введя с собою свой род, переселился к горе Тоомусан (Дун-му-шань) в Юуру (Илоу). Он построил здесь крепость и поселился. Гао-лисцы и Мо-хе постепенно все пришли под его власть, поэтому он основал свое государство. Его территория доходила на юге до Синра (Синь-ло). На востоке Боккаи доходили до моря, на западе граничили с Кинданями, на северо-востоке доходили до Хей-шуй-мо-хе. Они завоевали все страны Фуе (Фу-юй), Екусо (Во-цзюй) и Цеосэн (Чао-сянь). В длину территория их простиралась на 2000 ли, однако административных правильных делений в стране не было установлено, и только в различных местах были рассеяны поселения. Во всех деревнях начальниками были гао-лисцы. Кроме них, большинство населения принадлежало к племени Маккацу (Мо-хе). Так как территория их была очень холодна, то водяных полей на ней не было; росли гаолян, бобы и хлебные растения. Нравы их были очень цивилизованы».
Далее в истории Танской династии говорится:
«Кокусуи Маккацу (Хей-шуй-мо-хе) проживали на местах, прежде занимавшихся Су-шенями. Они еще называются Юуру (И-лоу). Во времена первой Вэйской династии они назывались Коккицу (У-цзи). Их земли отстояли от столицы (тогда Чан-ань, нынешний город Си-ань-фу в провинции Шеньси) на северо-восток в 6000 ли. На востоке они прилегали к морю, на западе - к землям Токкэцу (Ту-цзюэ), на юге от них лежит Коораи (Гао-ли), а на севере Сии (Ши-вей). В цзиньской истории говорится: «Маккацу (Мо-хе) в древности носили название Коккицу (У-цзи) и занимали прежние земли Су-шеней. В период первой Вэйской династии они имели 7 племен»9.
Такие же указания мы находим в трудах Пекинской духовной миссии.
«Нигде тунгусские племена не достигли такого высокого политического значения, народной образованности и числительного могущества, как в лесах и горах нынешней Маньчжурии. Развалины городов история дома Бохай, Цзинь и ныне царствующая династия служат неоспоримым сего доказательством»...
«Поколению Сумо предоставлена была честь в первый раз даровать отечеству маньчжуров политическое значение и настоящую гражданственность. Сосредоточивши под своею властью часть племен, населявших Маньчжурию, оно основало государство, известное в китайской истории под именем Бохай, простиравшееся более нежели на 5000 ли10 и заключавшее в себе часть Кореи. Тогда деревни превратились в города; страна разделилась на 15 провинций с народонаселением, восходившим свыше миллиона семейств и несколькими десятками тысяч отличного войска. Пять столиц, воздвигнутых в разных пунктах государства, довершали блеск и могущество Бохайского повелителя, принявшего титул «Священнейшего Государя». Гражданская и судебная власть сосредоточены были в палатах, управлявшихся министрами; военные дела зависели от особого комитета генералов, заботившихся о состоянии и образовании армии. Указы государя имели силу закона, и ничто не приводилось в исполнение без его утверждения. Чиновники являлись ко двору с золотыми и серебряными дощечками, в платье, предписанном уставом церемоний. Китайский император бесспорно признал Бохайского повелителя самовластным государем и с удовольствием покровительствовал распространению в Маньчжурии образованности «Срединного царства». Сверх ожидания чуждый язык, идеи, литература и искусства были приняты восточными варварами и произвели между ними такое могущественное и благотворное преобразование, что, по точным свидетельствам китайской истории, Бохай было одно из самых цветущих государств на берегу Восточного океана, страною просвещения и ученых»...