[493x412] Вечер на Сейме
В Московском военном округе предоставить мне должность командира медико-санитарного батальона не могли, не было вакансий. После длительного ожидания в Балашихе, где семья временно располагалась у моих родителей, я получил назначение на преподавательскую работу в Курский государственный медицинский институт, на военную кафедру.
Мне шел сорок третий год и двадцать шестой год моей военной службы. Накоплен достаточный опыт, имеются знания. Преподавательская работа мне была по душе. Здоровье не беспокоило.
Но даже через много лет писать о работе на военной кафедре КГМИ не хочется. Неприятно, как будто в бочку меда добавили ложку дегтя, может даже две.
Я знал и раньше, что Курск это провинциальный областной город, что курская область и в царское и в советское время была в основном сельскохозяйственной. В 1967 году в Курске проживало 390 тысяч жителей, тогда как в моей довоенной Самаре в 1941 году было более 400 тысяч. Все же приехав в Курск, я был удивлен, когда на главной улице города проспекте Ленина увидел дореволюционные обшарпанные одно и двухэтажные дома, пустыри от снесенных или разрушенных домишек, загороженных заборами. После Европы, Польши и ГДР это было особенно разительно. Столько лет прошло со времени окончания войны и не убрать "развалюхи". И заборы на главной улице города?! Посетивший Курск Председатель Совмина Косыгин сказал: "У вас одни заборы".
В пределах старого Курска только две-три улицы можно было считать благоустроенными. Были целые районы, застроенные одноэтажными деревянными домами. Про Курск говорили, что "в нем две горы, а посредине баня". Действительно, Курск расположен на двух довольно высоких холмах, между которыми в широком овраге протекал ручей. Город окружали две реки: Сейм и Тускарь. Эти реки и два высоких холма создавали естественную защиту городу, который возник как форпост на южных границах земли русской. С трех сторон город на холмах окружали реки, а, кроме того, город прикрывали дубовые леса, остатки которых я еще застал. Ручей упрятали в трубу. Овраг, реки и холмы остались. Баня посреди холмов тоже есть. Мне не раз приходила мысль, что ландшафт города, наличие двух рек позволяло сделать Курск красивым городом. После Великой Отечественной войны по решению Правительства и ЦК Курск подлежал восстановлению за государственный счет, как Сталинград и некоторые другие города. Но Курские градоначальники оказались неспособными использовать деньги. Однако жизнь не стояла на месте и в провинциальном Курске. Здесь было построено несколько крупных промышленных предприятий, рядом с которыми возникли новые жилые районы. Так появились жилые массивы "Волокно", "Рыжково", "КЗТЗ", а также у сельхозинститута и за железнодорожной станцией. Расположились они за пределами старого Курска. Уже тогда в городе было несколько крупных зданий: Обкома КПСС и Облисполкома, Горкома и Горисполкома, гостиницы "Курск", Главпочтамта, центрального кинотеатра "Октябрь". Эти здания ограничивали площадь, которая называлась просто "Красная площадь". В центре города был небольшой парк и рядом располагалось здание Дома офицеров. Это здание интересно с точки зрения архитектурного оформления. Здесь когда-то было дворянское собрание. В красоте дворяне знали толк. Длительное время именно здесь был самый большой в городе зрительный зал. В этом зале я слушал Ольгу Воронец. С высоты холма, на котором располагался Дом офицеров, хорошо просматривались протекающая внизу река Тускарь и район Рыжково, застроенный индивидуальными домами. Весной весь этот район заливался паводковыми водами, когда реки Сейм и Тускарь выходили из берегов. Но жители оттуда не уходили, так как после схода воды их огороды были хорошо удобрены. Летом район выглядел зеленым от огородов и садов.
В микрорайоне "Волокно" я получил временное жилье - двухкомнатную квартиру хрущевского типа. Кадрированную войсковую часть, расквартированную в Курске, перемещали в Забайкалье. Кое-кто из "старичков", не желая уезжать из Курска и оставлять обжитые квартиры, уволились. Ну а у капитана, командира роты, который занимал "мою" квартиру, выбора не было. Придя в квартиру, чтобы узнать, когда ее освободят, я еще раз убедился, до чего бедно и неприглядно живут командиры. У моего капитана была жена, двое детей-дошкольников и мать. Жена была на работе, а капитан, дети и мать выглядели бедно и бледно. Обстановки в комнате никакой, квартира запущена. Мать капитана так и сказала: "Нам все равно, где жить, лишь бы сын служил. Соберемся мы быстро, брать-то с собой нечего". У капитана ни выслуги, ни специальности, кроме той, которая называется "Родину защищать". Капитану нужно служить в любом месте.
Меня квартира не удовлетворяла как по своим размерам, так и по удаленности от работы-службы. Поэтому я согласился жить в ней временно, и это временно затянулось на четыре года. Сам район "Волокно" был благоустроенным: с магазинами, аптекой, больницей и учреждениями соцкультбыта. Хороший современный Дворец культуры того же названия, что и микрорайон. Главным достоинством микрорайона "Волокно" была река Сейм, расположенная в двадцати минутах ходьбы по заливному лугу. Весной Сейм выходил из берегов и заливал луг, образуя море воды. Затем вода сходила, но оставляла на лугу несколько небольших озер, между которыми живились ручейки. Озерки зарастали осокой и камышом. В них гнездились дикие утки. Перед Сеймом, который делал в этом месте изгиб, располагалась хорошая "дубрава", а в ней заводи, маленькие озерца, ручейки, поросшие кустарником. В конце апреля прилетали гордость этого края - соловьи. Идешь по тропинке вдоль тихого озерца с проточной водой, а на расстоянии вытянутой руки пролетает соловей на "водопой". Пролетел и спрятался в траве и прибрежных зарослях. Другие же, сидя на ветках и укрытые листвой, выдают свои трели. Любуешься пением и невольно считаешь количество колен, которые выдает тот или иной лесной певец.
Обычно в это время к нам на несколько дней приезжал сын - студент московского физико-технического института послушать и половить птиц. Изучал математику и физику, а хобби у него было содержание птиц. Видимо, ловил он птиц и для других. Однажды сын поймал соловья. Небольшая стройная птичка однотонной серовато-коричневой окраски с большими темными глазами. Я сделал для него большую сплошь деревянную клетку, где и спицы были деревянными. Как-то ночью в полусне слышу звуковой сигнал. Странно, приходит мысль - война давно закончилась, я уже не в войсках. Откуда сигнал тревоги? Проснулся и услышал первую трель соловья. Сколько в его пении было колен, какие трели он выдавал! Проходившие по улице мимо нашего дома прохожие поднимали головы, слыша пение соловья. А мы жили на четвертом этаже. Это был певец!
Любимым отдыхом были "походы" на Сейм. Как только сходил снег, вся дубрава покрывалась подснежниками. Они были крупными и разноцветными: светло и темно-синими, фиолетовыми, бордовыми. Приятно было гулять по дубраве, а летом купаться в Сейме.
Но мы ждали квартиры и переезда. И получили ее в другом районе города, но тоже рядом с зоной отдыха, на реке Тускарь. Квартира трехкомнатная, в двадцати пяти минутах неторопливой ходьбы от медицинского института. Этого я и хотел. Каждое утро в 8.30. я выходил из дома и спокойно поднимался на холм, пройдя по мосту через реку Тускарь и далее к мединституту, от которого начинался проспект Ленина и центральная часть города.
Все о городе, природе, птицах. Где же служба? А вот о бочке меда с ложкой, даже двумя дегтя писать не хочется.
Работа хорошая, именно хорошая. Рабочий день регламентирован планом, расписанием занятий. Все заранее известно. Нужны твои знания, исполнительность, некоторые педагогические навыки и разумная инициатива. Занятия вел с пятым курсом. Студенты - уже взрослые люди. Дисциплина на занятиях отличная, посещаемость почти стопроцентная, успеваемость хорошая. В институте хорошо поставлена военно-патриотическая работа и работа ДОСААФ. В этом отношении периферийные вузы существенно отличаются от столичных в лучшую сторону. Работу с методической документацией, оформление стендов и прочее выполнял с желанием. Проводил занятия с группой и читал лекции. На экзамены меня не привлекали, считая, что моя требовательность несколько выше "средне-допускаемой".
А летом мы выезжали со студентами в лагерь, где в полевых условиях отрабатывали приемы оказания медицинской помощи, развертывание и работу медицинских пунктов. Строевые офицеры отрабатывали со студентами тактику, топографию, огневую подготовку.
Лагерь размещался недалеко от Курска, в дубраве - на этот раз без кавычек. Среди лиственного подлеска возвышались вековые дубы, "остатки" того дубового леса, который в стародавние времена простирался могучей стеной от Курска до самой Москвы, прикрывая ее от нашествия татаро-монголов. Рядом был Сейм. В лесу водились грибы, в том числе и белые. Несмотря на напряженное расписание, мы до занятий утром делали за ними вылазки. Целый месяц на воздухе, в движении!
Жизнь в институте не ограничивалась занятиями. Студенты - молодежь жили полнокровной жизнью. В институте хорошо проводились торжественно-праздничные вечера. Были и семейные застолья, связанные с получением квартир, празднованием дней рождения. Принимал я участие и в спортивных соревнованиях преподавателей вузов, которых в городе было четыре: медицинский, педагогический, сельскохозяйственный и политехнический. Раз в три года нас инспектировала комиссия МВО. Офицеры сдавали строевую, огневую, специальную подготовку, защиту от ОМП, методическую подготовку. Проверяли студенческие группы на знание предмета.
После отпуска, как правило, в сентябре, несколько офицеров уезжали со студентами на сельскохозяйственные работы - убирать урожай. Несколько раз ездил и я. Наиболее удачной поездка считалась, если направляли на уборку яблок. Работа чистая и вкусная. Не предполагал раньше, что в центральных областях России, всего в 500-600 км от Москвы, в Курской области, могут быть такие большие яблоневые сады. Яблони такие ветвистые, ствол такой толстый - ну настоящие деревья! Здесь собирали лучшую в мире антоновку. Я лично убедился в правоте слов А.Н.Островского, который в одной из своих пьес утверждал, что самая лучшая в мире антоновка - обоянская. Есть такой город Обоянь к югу от Курска. Каждое яблоко не менее 420-450 грамм. Разломишь руками такое яблоко пополам, а оно как сахарный арбуз. Интересно, что даже в магазинах Курска такие яблоки не продавались. Их куда-то отправляли, говорили, Правительству. Мы такую антоновку покупали на рынке у курских крестьян. Сады были такими большими по площади, что никакими заборами их обнести было невозможно. Поэтому накануне поспевания, созревания яблок колхозы нанимали сторожей. Вот и стояли тут и там шалаши охранников и их верных помощников -кавказских овчарок.
Случались и курьезные случаи. Однажды подполковник м/сл. К. шёл по саду, возвращаясь с обеда на "свою делянку". А от шалаша сторожа на него выскочил волкодав, "гав!" своей огромной мордой. Подполковник К., вежливо изогнувшись в полупоклоне, произнес в собачью морду: "Извините, мы здесь со студентами яблоки убираем". И как ни странно, собака его поняла. Закрыла свою пасть, вильнула хвостом и побежала к шалашу.
Нам, офицерам, было полезно увидеть реалии деревенской жизни и
колхозного производства. Некоторые мелочи запомнились.
***
Прошел маленький дождик, председатель колхоза сказал, что сегодня в поле работать не будем, пусть студенты отдыхают. Я был удивлен. Когда это случилось во второй раз, я поинтересовался: почему нельзя работать в поле, когда на земле нет ни одной лужицы? Оказалось, что нельзя вести в поле колхозников и студентов, так как на дороге мокро. До меня дошло, что это раньше крестьяне шли в поле пешком или ехали на подводах. Сейчас же их возят на машинах. Почему нельзя ехать? И я пошёл на дорогу. Здесь-то всё и разъяснилось. Дорога не асфальтовая, а грунтовая. Грунт -чернозём. Машины его так укатают, что он становится твердым и гладким. Когда пройдёт маленький дождик, то дорога становится скользкой, как полированная поверхность. Машины скользят и сползают в кювет. Когда же пройдет длительный дождь, то чернозём размокает, и колёса машин вязнут так, что машины можно вытащить только трактором. Вот и убери урожай, когда и после маленького и после большого дождя в поле не работают. Весной, осенью и зимой рожениц в больницу приходится доставлять трактором.
Эх! Российские дороги. Эх! Российские правители.
***
Я неоднократно спрашивал у председателей колхозов о том, как они управлялись с уборкой, когда не было студенческих отрядов, и студентов в организованном порядке на уборку урожая не посылали. Ответ, по сути, был один и тот же: раньше обходились своими силами, и никакие студенты не требовались. Дело в том, что раньше расчет за работу был иным, чем сейчас. Раньше колхозник получал десятую часть собранного: 9 мешков картофеля колхозу, один себе, 9 мешков яблок колхозу, один себе. И колхозники, и временные работники шли на такую работу. Но кому-то из чиновников, стоявших на "страже" государственной казны, такая оплата показалась слишком большой (сами-то они на колхозных полях не работали). Эту систему оплаты отменили, а за гроши люди работать не хотели. Я считаю, что это привело к нежелательным результатам. Как-то председатель колхоза сказал мне, что завтра студентов надо направить на уборку картофеля. "Разве у вас есть картофельное поле?" - спросил я, "Так мы же на нем стоим", - был ответ. Я потопал сапогом по земле - почва была как бетон. Что здесь может уродиться? А зачем колхознику хорошо сажать картофель, ухаживать за ним, если он знает, что за этот труд при уборке он почти ничего не получит.
***
В Курске примерно с 1975 года стали возникать трудности с покупкой мяса и колбасных изделий в магазинах, выросла цена на мясо на рынках. Колхозы же регулярно выполняли план сдачи скота на мясокомбинаты, а курский мясокомбинат был забит мясом. Поезд Курск - Москва курсировал ежедневно туда и обратно, и билеты на него было трудно достать. Куряне везли из Москвы мясо и колбасные изделия, и очень удивлялись, когда на обертке колбасы читали - "Курский мясокомбинат".
***
На обоянском консервном заводе в период массовой уборки помидор нельзя было пройти по территории из-за большой томатной лужи. Лужа эта образовалась от того, что помидоры раздавливались под собственным весом, так как их не успевали обработать. Конечно, это мелочи по сравнению с большими проблемами сельского хозяйства. Но тысячи этих мелочей влияют на итоги сельскохозяйственной деятельности и дискредитируют коллективный способ производства (колхозы).
Времени побыть с семьей было достаточно, и мы использовали его для общения с природой ежедневно: прогулки, немного волейбол, немного бадминтон, плавание летом и лыжи зимой.
В общем, не служба, а малина. Если бы, если бы... не сволочи. Их у нас в небольшом коллективе кафедры было двое, и один из них - Начальник. Писать же о сволочах не хочется. До сих пор я никогда не жаловался на отсутствие вакантных должностей на выдвижение, что перехаживаю срок пребывания в данном звании, что служу не у моря, а в лесу и в пехоте, что нередко работа была ниже моих возможностей. Но рядом со мной находились обычные, в большинстве хорошие люди. У многих характер был лучше моего, меня уважали, я был высоко мнения о них. Здесь же, казалось, в таких хороших условиях, на такой хорошей работе, даже не службе, а работе, я впервые встретился со сволочью в офицерском мундире. Часто задавал себе вопрос: чего не хватает им, что им нужно, чтобы не быть сволочью? Я увидел, что сволочь может быть сильным волевым человеком. Он еще хуже, чем обычный пакостник. Обычный нашкодит и сидит тихой сапой. Этого чувствуешь постоянно, он давит остальных. Он хочет главенствовать, чтобы было так, как он желает. Те, кто противится его давлению, становятся его врагами, свои знания и опыт он использует не для того, чтобы помочь другим, а чтобы подчеркнуть свое превосходство, при удобном случае "раздолбать" другого. Они злопамятны и мстительны. Таким на кафедре был подполковник м/с И. Не хочется называть его фамилию полностью. Никогда не видел его улыбающимся или шутившим с кем-либо. Ни о театре, ни о кино или книге, ни, в конце концов, о спорте и женщинах не говорил. Пил тоже не как все: мы рюмками, он стаканами. Мы становились добродушными, шутили, смеялись. Он от стакана к стакану мрачнел, замыкался, лицо его наливалось злобой. Мне говорили, что он пострадал по службе, но в том виноват сам, за пьянку. Особенность в том, что сволочь мстит другим даже за свои ошибки, он не может допустить, что другой получит то, что не удалось ему. Он мстит даже за благородство и порядочность других. На одном из лагерных сборов я был старшим. Подполковник И. допустил недостойный поступок: вызвал студента-солдата, послал его за водкой, сам пил и студента поил. Другие офицеры сказали мне, что это не впервые, что и в прошлые годы за ним это водилось. Советовали не оставлять это без последствий. Я пожалел п/п И., сказав офицерам, что если я доложу ректору института, это может кончиться увольнением И. со службы. Ограничился разбором и осуждением в офицерском кругу. Но, видимо, другие лучше знали эту сволочь и доверительно сказали еще: "Запомните, Геннадий Александрович, вы их пожалели, они вас не пожалеют". Да, он мне отомстил, и не один раз. Благородство у сволочи не в почете. Сволочность - это натура. Уже, будучи два года в отставке и работая в другом учреждении, он внимательно следил за тем, что происходит на кафедре (видимо информировали собутыльники), и мстил, мстил.
И такую сволочь в течение долгих лет активно поддерживал начальник кафедры полковник м/с Б. Такая сволочь, наверное, нужна была ему в коллективе, чтобы служба медом не казалась. И по родственности душ. Полковник Б. - участник ВОВ, имеющий боевые награды, достаточно много послуживший, был человеком своего времени, из числа тех, которых сейчас называют сталинистами. Властолюбец, он оценивал людей по степени их личной преданности, считал, что мы должны служить не делу, скажу по большому счету, не Родине, а ему. Он и сам так поступал, поэтому многие в институте и называли его "цербером". Злопамятный и мстительный. Всем, кто когда-либо ему возразил (речь о приказах не идет), мягко намекнул, что он не прав, всем он отомстил. Пословица "кто старое помянет, тому глаз вон" явно не для него. Единожды не угодивший ему рассчитывать на его благосклонность не мог. Людей независимого суждения не любил. Причем он и не скрывал, что не давал хода по службе провинившемуся, чтобы тем самым осуществить свое наказание. За девять с половиной лет моей работы на военной кафедре КГМИ не было случая, чтобы он кого-либо наказал дисциплинарно за упущения по службе. Что такое выговор? Он мстил изощреннее и больнее по причине личной неприязни и отсутствия подобострастия. Мстил, сохраняя внешне нормальные отношения.
Так держал он себя и по отношению к гражданским сотрудникам института. И самое удивительное, а может быть наоборот - характерное для того времени, что этот человек в течение пятнадцати лет был секретарем парткома института. Он партократию очень удовлетворял. Поэтому название "цербер", т.е. цепной пес, было точным. Правильнее было считать, что не военная должность, а должность секретаря парткома была для него основной работой. Ибо здесь он мог осуществить свою власть над людьми. Вот уж кто не служил, а работал, - так это он, начальник кафедры, полковник м/с Б.
И доработался! А главное, допустил "стратегическую" ошибку. Не предполагал, видимо, что сволочи кусают и себе подобных.
В тот год я вернулся из отпуска последним, и, как только вошел в преподавательскую, то заметил, что взоры офицеров устремлены на меня, как будто хотели просверлить меня насквозь. В чем дело, спрашиваю? Оказывается, на начальника кафедры в Московский военный округ написана анонимка. И более того, факты, изложенные в ней, подтвердились. Начальник кафедры делает отчаянные попытки найти анонимщика. С улыбкой отвечаю, что взоры их, устремленные на меня, напрасны. Я противник анонимок!
Каково же было удивление полковника Б., когда он узнал, что анонимку написал его однокурсник по институту, наш бывший преподаватель, уже описанный выше, подполковник И. "Как же так", - взимал руки к небу полковник Б. "Я же его так отстаивал перед МВО, задерживая увольнение". Ему мягко напоминали, что отстаивал и поддерживал он сволочь, а порядочных людей он зажимал, слово свое офицерское не держал. И вот расплата. Говорили, что сам Командующий МВО дал приказ немедленно уволить полковника м/сл. Б. за устранение от руководства кафедрой и за самоустранение от военной службы. Подполковник И. отомстил полковнику Б. за то, что тот не оставил его работать на кафедре после увольнения в запас.
Но сволочность - это натура, это состояние души, а душа не давала подполковнику И. покоя. И он пишет вторую анонимку уже в адрес нового начальника кафедры. Разбирать ее прибыл офицер военно-медицинского отдела МВО, знакомый мне еще по службе в ГСВГ. Он и предложил мне дать своё заключение по содержанию анонимки. Читаю анонимку и убеждаюсь в том, что в ней все указано правильно, только подписи нет. Я в раздумье. Если подтвержу, что факты, изложенные в письме, имели место, то подведу новое начальство кафедры и комиссию, которая нас проверяла. А анонимщик будет злорадствовать. И я согрешил перед своей совестью, пожалел людей, сказал, что фактов, изложенных в анонимке, у нас не было.
И вот ведь что странно: и начальник кафедры, и начальник учебной части знали, что в анонимке все указано правильно, что я, по сути, соврал, выгораживая их и комиссию. Ну, хотя бы словом обмолвились, "спасибо" что ли сказали. Нет, как будто так и следовало. Понятия о благородстве, мучениях совести у них, видимо, не было.
Так что, если сравнивать службу в войсках со службой на кафедре, то на кафедре не служба, а малина, если бы, если бы...
Тогда я сделал для себя два важных вывода. Во-первых, сволочи могут находиться с тобой рядом, как и хорошие люди, только по другую сторону, сволочь за "бугор" не вышлешь - кому они там нужны, они тоже советские люди.
Во-вторых, исходя из вышеизложенного, к сволочам нужно относится адекватно, не делать из них поступков трагедии и не трепать себе нервы. Они этого не стоят.
Но заканчивать заметки об этом периоде моей службы на сволочной ноте было бы неправильно, ибо хорошего было гораздо больше, а хороших людей все же больше, чем плохих.
В 1976 году из Москвы сообщили, что я выслужил возрастной ценз и предполагается увольнение в запас. Я сразу дал согласие и высказал пожелание уволиться на жительство в г. Балашиху по семейным обстоятельствам. В случае отказа я остаюсь в Курске. Конечно, я мог уволиться в Самару, так как именно оттуда в ноябре 1941 года я ушел в армию. Но преимуществ особых не видел. Родных в Самаре нет, три школьных друга жили. Самара стала большим городом. Квартиру дадут в новых районах города. Расстояние большие. Опять трамваи, автобусы, от которых я уже отвык. Опять новые люди. К тому же, Самара считалась городом дорогим. В Балашихе живут мама, старший сын и дочь со своими семьями.
За 10 лет, прожитых в Курске, градостроительство не стояло на месте. Приобрела современный вид главная улица: убрали трамвай и пустили троллейбус, снесли старые дома и возвели современные жилые дома, гостиницу. Построили новый театр, современное здание цирка с хорошей большой площадью-сквером. Появились новые жилые дома во всех микрорайонах города. В Курске хороший стадион, две реки с организованными зонами отдыха. Город имеет хорошее железнодорожное и автомобильное сообщение с другими регионами страны. В Курской области отличная земля, лето длиннее и устойчивее, зима короче и мягче. Здесь растут практически все овощи и все "среднерусские" фрукты. Мы жили в районе зоны отдыха близко от центра города. Меня уже пригласили работать в случае моего увольнения. Так что остались бы мы в Курске без сожаления.
В начале января 1977 года пришел приказ об увольнении меня с военной службы с постановкой на учет в г. Балашихе. Свое увольнение я воспринял спокойно, как закономерное и благополучное завершение военной службы. Дети наши получили образование, окончив институты, уже работали. После окончания ВММА я прошел специализацию по хирургии и анестезиологии, медицинской службе ГО, окончил военно-медицинский факультет ЦИУВ в Москве по организации и тактике медицинской службы Советской Армии. Конечно, и трехгодичный Университет марксизма- ленинизма.
Поэтому могу сказать, что увольнялся я с военной службы достаточно образованным, знающим, опытным, полным энергии и почти здоровым, достигшим своего расцвета офицером медицинской службы.
Всего доброго, соловьиный край. Хорошей вам судьбы, куряне. Военная служба закончилась. Жизнь продолжается.