Академия окончена. Нам вручили дипломы. У меня на плечах погоны с двумя просветами поблескивают серебряным галуном. Я вошел в категорию старших офицеров, а это значит: бостоновое обмундирование, улучшенное сукно на шинель и проезд в купейном вагоне. На душе было радостно. Все мы были возбуждены и поздравляли друг друга. Закончился важный этап жизни, начинается новый, еще более ответственный - служба в частях, врачебная деятельность. Но это впереди, а пока предстоит выпускной бал. Я заранее купил отрез панбархата приятного василькового цвета, и жена пошила себе бальное платье. Бал состоялся в ленинградском Доме офицеров. Праздничный стол был накрыт не на одну сотню персон. Ведь только нас, выпускников, было 150! А жены, командование, преподавательский состав, профессора! Было шумно, весело. Провозглашались тосты. Играла музыка. Пили, ели, танцевали. После бала день отдыхали. Затем собрались на курсе, и тут началось: рассказывали друг другу, кто и что "отчебучил" на вечере. Некоторые отказывались верить, другие побежали на кафедры извиняться. Сам я ничего не натворил, так как был трезвым и к тому же с женой. Пусть об этом расскажут сами "проказники". Отшумели, успокоились. Следовало ехать к месту службы.
На распределительную комиссию меня почему-то не пригласили, хотя я окончил академию с отличием. И почему сообщает мне о назначении замполит? К тому же он наврал, говоря, что станция Сурок Казанской железной дороги находится в Московской области. Ни на одной из географических карт этой станции нет. Нашел я её только у военного железнодорожного коменданта на карте железных дорог СССР. Находится она недалеко от г. Йошкар-Ола, т.е. в Марийской АССР. Возражать я не собирался, ведь постакадемическая служба только начинается. Решили ехать сразу всей семьей. Мы второй раз расставались с Ленинградом, имея прописку. Кому Ленинград не нравится! Но сожаления, что уезжаем, не было. Видимо, не ленинградец я. Волгарь, самарский я. Ехали долго. Сначала до Казани, затем на местном поезде Казань -Йошкар-Ола. Когда поезд от Зеленого Дола повернул на Йошкар-Олу, начался сплошной лес. Останавливались часто на каких-то полустанках, где не было никаких станционных строений. Видны лишь серые одноэтажные деревянные дома, разбросанные по одиночке. Вечерело. Лес выглядел темным и угрюмым. Не скрою, появилась мысль: куда мы заехали? На душе было тоскливо. Сошли с поезда. Несколько путей, на которых стоят вагоны, груженые бревнами. Маленький деревянный домик станции. На противоположной стороне видны в беспорядке разбросанные деревянные одноэтажные дома. Недалеко от станции уже в наступившей темноте мелькнула гладь озера. Поезд встречало полтора - два десятка жителей, среди которых были видны шинели военных. Учитывая, что с поезда сошли только мы, приход поезда здесь - событие.
В войсковой части нас ждали, встретили приветливо. Стали жить в двухкомнатной квартире деревянного восьмиквартирного дома. Такие дома и сейчас можно видеть по телевизору, когда показывают северные поселки. Коммунальных удобств нет. Отопление печное. Нам пришлось жить в такой квартире две зимы. Комнаты свободные, а вот дровишки пришлось и пилить и колоть, и носить. Обычно солдаты привозили из леса бревна сухостоя, а остальное делали мы сами - два молодых человека - я и жена. Затем строители построили два двухэтажных каменных дома, где мы получили двухкомнатную квартиру с удобствами. Облегчало быт наличие сарая, и в своём отделении мы вырыли погреб, где отлично хранились наши зимние запасы: картофель, бочка с соленой капустой, бочка соленых огурцов, банки маринованных белых грибов, велки свежей капусты. А сверху на крюке висел кусок мяса. Сарай не зря на Руси придуман. Он здорово облегчает жизнь.
Войсковая часть располагалась на территории, обозначенной колючей проволокой и КПП. Все, что нужно для жизнедеятельности, было расположено здесь: штаб части, казарма, клуб с библиотекой, кухня-столовая, магазин, баня, медицинский пункт, гараж, конюшня и даже гауптвахта. Все одноэтажное, деревянное, все считалось временным и было построено руками солдат, матросов, рабочих части и офицеров. К нашему приезду временное строительство уже не велось.
Медицинский пункт тоже деревянный, но отштукатуренный как снаружи, так и внутри. Имелся водопровод. Отопление печное. Дрова заготовлялись на пилораме части, и никаких проблем с ними не было. В медпункте чистота и порядок, необходимые помещения: вестибюль, приемная врача, перевязочная-процедурная, предоперационная, операционная, две палаты, кабинеты детского и зубного врачей, рентгенкабинет, аптека, санитарный узел, кабинет начальника медслужбы. Все кабинеты небольшие, имели необходимое оборудование. Все рационально расположено, удобно для работы. За пять с половиной лет моей работы здесь не было ни одного случая осложнений по причине нарушения асептики и внутрибольничной инфекции. Медперсонал - женщины.
Начальником медицинской службы был Брук Янкель Цалович - ленинградец. Старше меня по возрасту на пять-шесть лет. Поступил в ВМА им. Кирова еще до войны. Культурный, воспитанный и тактичный человек. Никогда не повышал голоса, не переходил на крик, никогда не превращал разговор в перебранку. Он был требовательным, когда нужно твердым. Никакой заносчивости, не стеснялся советоваться. Поступки его всегда были продуманными и разумными. К больным безотказный. Врачом был знающим и многое умел. Мне он доверял, позволяя делать все самостоятельно. Знал, что в необходимых случаях я обращусь за советом к нему. Он разделил наши обязанности: мне медицинский пункт и лечебная работа, ему санитарно-гигиеническая, противоэпидемическая и другая работа. Был трудолюбив. Благодаря ему у нас была хорошая, я бы сказал доверительная рабочая атмосфера в коллективе. С начальником мне повезло, у него было чему поучиться.
В ближайшее время познакомился с населенным пунктом. На меня он произвел жалкое впечатление своей серостью, невыразительностью, бедностью. Серые от времени бревенчатые дома, не обитые вагонкой, не покрашенные. Ни палисадников с цветами, ни плодовых деревьев, ни сирени, ни акации. В огородах один картофель. Даже озеро в центре поселка не оживляло вида. Овальной формы, очень глубокое, с почти ровными берегами и скудной растительностью. Как оно очутилось здесь? Ничего в него не впадало, ничего не вытекало. По берегам ни осоки, ни камыша. Только в одном месте группа сосен. Жизнь в озере была, видел, как вылавливали мелкую рыбёшку. В поселке ни школы, ни клуба. Из культурных заведений только питейное, типа забегаловки. Впечатление дополняли бедные марийцы и не только тем, что были бедные, а тем, что несли на себе следы перенесенной трахомы - обезображенные, вывернутые веки. В поселке приходилось бывать часто, но только по вызовам, которые были почти каждый день. Летом посещал озеро, где купался и ходил с семьей на шлюпке. Наверное, если посмотреть сверху, с птичьего полета, то картина будет такая: вокруг, особенно на север и восток, на десятки, а то и сотни километров лес, а здесь образовалось пустое место с озером, вокруг которого почему-то возник поселок. В поселке была артель инвалидов "Победа", которая делала щетки. Недалеко был леспромхоз, его мы узнавали только по бревнам, которые шабашники грузили в вагоны.
Как ни крути, а получается то, что у военнослужащих называется "дыра". Безусловно, местом, где жизнь шла четко, размеренно, с определенным смыслом, была наша воинская часть. В ней было все, что положено в войсковой части: командование, офицеры, матросы, солдаты, сверхсрочнослужащие и около 500 рабочих и служащих. Каждый знал свое место. Положительным фактором считаю то, что большинство офицеров по образованию были инженерами и техниками. Это влияло на взаимоотношения и, я бы сказал, интеллектуальный уровень в части. Работы на рабочий день мне было достаточно. Нашими пациентами были и военнослужащие, и члены семей военнослужащих, наши рабочие и служащие и их семьи. Часто приходилось обслуживать население поселка, где не было врача. Сложность заключалась в том, что большую часть года мы были связаны с Йошкар-Олой и Казанью только железной дорогой, и поезд ходил один раз в сутки. Ушел - и все, а до Казанского гарнизонного госпиталя шесть часов езды. Автомобильный транспорт - только по снабжению части продовольствием. Наша санитарная машина за 6 лет моей работы ни разу не выезжала за пределы поселка. Причина - отсутствие автомобильной, даже просёлочной дороги. Но это обстоятельство играло и положительную роль для становления меня как врача. Я должен был самостоятельно принимать решения и нести ответственность за свои действия.
Кого только не приходилось нам обслуживать. Все возрасты были нам "покорны", от младенцев до стариков, любых профессий с самыми различными заболеваниями, травмами, отравлениями. Оперировали амбулаторно и в операционной в неотложных случаях: абсцессы, флегмоны, аппендицит, внематочная беременность, маточные кровотечения, вправление вывихов, лечение переломов, первичная хирургическая обработка ран и ожогов. Лечили соматических больных и прочее. Все в части и в поселке знали, что медицинский пункт работает круглосуточно, и телефонные звонки в моей квартире раздавались с завидным постоянством. С тех пор у меня выработалась привычка сообщать, где и когда я буду, куда пошел, когда вернусь. Морально работа давала удовлетворение. Хорошо было на душе, когда видел, что сумел помочь человеку, а иногда спасти ему жизнь. Помню такой случай. В медпункт пришел наш рабочий с жалобами на постоянные боли в правом плечевом суставе. Боль не острая, но не давала покоя, а главное - работать. Внешний осмотр, рентгеновский снимок не выявили отклонения от нормы. Кровь спокойная. Но не думалось мне, что рабочий симулирует. Я предложил ему взять бюллетень и провести физиотерапевтическое лечение. От больничного листа он категорически отказался, сказав, что в этом случае ему нечем будет кормить семью. Он должен работать. Методикой иглоукалывания я не владел, а новокаиновый блокадой - да. Произвел новокаиновую блокаду области плечевого сплетения. Пациент ушел, больше не приходил и, говоря откровенно, он "выпал" из поля моего зрения. Когда в следующие дни я подходил к КПП, там стояла группа рабочих, и вдруг я вижу боковым зрением, как один из них поклонился до самой земли. Странно. Никто кроме меня не проходил. Когда это повторилось в третий раз, я остановился. Это был мой пациент с плечевым суставом. Я спросил о его самочувствии, и он дословно ответил мне так: "Вы мой благодетель. Вы избавили от недуга. Я сейчас работаю нормально". "Будьте здоровы и дальше", - сказал я, - "только прошу вас, не кланяйтесь. Я сделал то, что должен был, как врач".
Как-то моя взрослая дочь сказала: - "Помнишь, папа, ты работал в части хирургом?" И, помолчав, добавила - "человеком был!"
И еще: семья была благоустроена, быт хороший и здоровый, зарплата достаточная. Это позволяло полностью отдаваться работе, службе. Нет, я не жалею, что попал в такую "дыру". Здесь я получил как начинающий врач хорошую практику, многое сделал самостоятельно впервые. Сам принимал решения и отвечал за них. Здесь я ощущал, что нужен людям. Конечно, были и огорчения, особенно когда не удавалось спасти больных и дело кончалось смертью.
В Сурке проявилась еще одна сторона моей деятельности. Осмотревшись, побывав в казармах, изучив характер службы, поговорив с солдатами и матросами, я пришел к выводу, что служба у них однообразная, скучная, нудная. К тому же давала нагрузку на нервную систему, особенно в караульных подразделениях. Ходить в увольнение практически не было смысла. Куда? Все замыкалось в лучшем случае на клуб части, где все уже хорошо изучено за месяцы службы. Офицерам после работы делать было нечего. Женатые замыкались в семье, а что делать молодым? Кино, самодеятельность по праздникам не давали возможности реализовать себя, использовать досуг согласно своим наклонностям, желаниям. Морально матросам и солдатам было тяжеловато. Выход я видел в большем разнообразии досуга, в более активном проведении свободного времени. Следовательно, в организации спортивно-массовой работы. Я пошел к командиру части и предложил ему назначить меня председателем спортивного комитета части и приказ объявить во всех "ротах и батареях". Меня активно поддержали молодые офицеры, прибывшие к нам из училищ. Они и сами участвовали в соревнованиях, и привлекали своих подчиненных. Какие только соревнования мы не проводили! Кроссы, комбинированные и военизированные эстафеты, волейбол, футбол, водное поло, плавание. Заслугой своей считаю регулярность и массовость соревнований, а также проведение гонки патрулей зимой со стрельбой из боевого карабина и весовой нагрузкой в шесть-восемь килограммов. Лыжные соревнования были в моде - зима в тех краях продолжительная и снежная. Лыжники наши совершали агитпоходы по маршруту Сурок - Зеленодольск, участвовали в лыжных соревнованиях морской части в Зеленодольске. Проводились спортивные вечера, лучшие спортсмены поощрялись командированием. Спортсменам вручались значки спортивных разрядов. Личный состав встретил эти "нововведения" с энтузиазмом, что выражалось в активном участии. Офицеры стали заниматься физической подготовкой: зимой ходили на лыжах, летом - плавание, водное поло, волейбол. Жить и служить стало веселее, да и здоровью польза.
Служба в закрытом гарнизоне, в укромном уголке или просто "дыре" имеет свои преимущества. Главное из них - экономия времени. Все рядом, все под рукой. До работы, школы, клуба, штаба, бани - минуты ходьбы. Имея привычку на работе работать, а не вести праздные разговоры, я укладывался с делами за рабочий день. Ежедневно мог уделить время семье, заниматься физической культурой. Нет нервозности ожидания транспорта и возможности опоздания на работу. Никто тебя не толкает, не вытирает ботинки о твои брюки. Даже не надо думать, в какой магазин идти, где и что покупать. Магазин один в военной части. Там продукты и хозяйственные товары. И культурные мероприятия нам выбирать не приходилось. Все сосредоточено в клубе части, все по плану: кино три раза в неделю, занятия кружков в установленные дни и часы, по праздникам торжественные собрания и концерт самодеятельности. Все в ажуре, если Вы, конечно, не театрал, не ценитель изобразительного искусства и не привыкли посещать музеи и выставки. Совсем худо, если вы хотите совершенствоваться в математике и для этого ездить в Казанский Университет. Ограниченной личности вообще благодать.
Положительным фактором пребывания в Марий Эл было общение с природой. Природа - вот она, за крыльцом дома. Иди в любую сторону на десятки километров. Чем мы и пользовались. Места грибные. Я не грибник и специально за грибами мы не ходили. Возвращался с работы, ужинал, и мы шли с детьми на прогулку в лес. По лесной дороге в сосновом лесу по пушистому мху. После полутора-двухчасовой прогулки в корзине лежало тридцать, сорок, и более белых грибов разного калибра. Собирали только белые, а подберезовики и подосиновики брали за красоту. Нигде я не видел и не ел столько грибов, как здесь, в Марий Эл. Дышали лесным воздухом, слушали пение птиц. Почти идиллия! Зимой снег лежал пять-шесть месяцев, у всех были лыжи. Все: я, Мила, дети ходили на лыжах. К ноябрьским праздникам замерзало озеро, и 8 ноября я открывал "конькобежный" сезон. Играл в свою любимую игру - хоккей с мечом. Правда, занятия физкультурой имели и обратную сторону - часто возникали приступы острого поясничного радикулита, учитывая мой старый перелом ?2 позвонка. В этих случаях неделю лежал пластом.
Моя служба в Марийских лесах показала, что человек обладает большой адаптационной способностью к окружающей среде. Я ни от одного офицера не слышал жалоб на службу и пребывание в тех местах, хотя многие из них выросли в областных городах.
Почитаешь мной написанное и подумаешь, какая это "дыра"? Отдельная квартира, работа чистая. Ни автобусов, ни машин, ни выхлопных газов. Заводские трубы не дымят. И плавание, и лыжи, и походы за грибами. В субботу баня с парной. Как-то мой уже взрослый сын сказал: "До сих пор не могу забыть того необычайно приятного состояния, когда мы в тридцатиградусный мороз возвращались из бани домой". Поэтому, когда меня спрашивали о службе и жизни в Марий Эл, я отвечал - нормально. Да, я действительно доволен. Но с другой стороны, кто-то в это время служил в Риге, Таллинне и даже Ленинграде, Москве. Мы же каждый день видели одни и те же лица, одну и ту же обстановку. Жизнь как бы запрограммирована. Кроме того, угнетала бедность людей, убогость многих жилищ, серость поселка. Только рабочие нашей части жили более или менее в достатке. Однажды за мной пришла фельдшер из поселка и сообщила, что женщина родила на дому без родового вспоможения, и у нее разрыв промежности. Нужно зашить. Пошли. Сестра несет биксы со стиральным инструментарием и бельем. Зашли в комнату барака. На железной солдатской койке лежит женщина с младенцем. Голые темные стены. Повесить шинель некуда. В комнате из мебели еще стол и два стула. Женщина легла на стол, я сел на стул, шинель бросил на спинку второго стула. Разрывы зашил. Бедная мать-одиночка, ее убогое жилище. У каждого своя судьба.
Мы, военнослужащие, старались жить полнокровной жизнью, и в ней было все: и хорошее с приятным, и плохое, и, к сожалению, трагическое.
Лесные были
Прогулки в лес были для нашей семьи, пожалуй, самым лучшим отдыхом. Сосновый лес, простирающийся на десятки километров, невысокий редкий подлесок, среди которого часто встречаются кусты можжевельника. Воздух чистый с легким запахом хвои и смолы. Под ногами мох как пуховой ковер. Тишина. Неназойливо щебечут птицы. Ходили семьей, нередко к нам присоединялись другие дети. Шли, не торопясь, по лесной дороге, по которой давно никто не ездил. Собирать грибы было одно удовольствие. Их не нужно было искать, раздвигая ветки и заглядывая под кусты. Идёшь по сосновому лесу и ... вот он - среди маленькой полянки стоит красавец белый гриб. На толстой ножке в большой шляпке, крепкий, свежий. Знаешь, что через несколько минут тебе повстречается второй, третий. Срезаешь неторопливо, как бы любуясь им. Оглядываешься по сторонам и видишь одного - двух его братьев. Встречали и местного жителя-марийца, собирающего грибы. У него два берестяных короба. Один короб за спиной, второй спереди. Осенью, когда слабое солнышко не давало грибам силы вытянуться во весь рост, жена как-то умела находить их, спрятавшихся во мху. В теплые солнечные дни я резал грибы дольками, как лимон, и насаживал их на тонкий прутик, чтобы они не соприкасались друг с другом. За веревочку вывешивал их на воздух. Грибы высыхали, имея белый цвет. Именно белый. Иногда в своих прогулках мы доходили до реки Кундыш. Река не широкая, но довольно быстрая. Вода в ней чистая и прохладная. Берега не тронуты рукой человека, и природа предстаёт как первозданной. Было тихо, спокойно. По берегам Кундыша росла верба, черемуха. А вот цветов в лесу не было. Тех полевых цветов, которые любит житель средней полосы России. Присутствие человека все же было. Вдалеке виднелся железнодорожный мост. Подойдя ближе, увидели и будку обходчика. В реке заметили рыболовную сеть с пойманной рыбой. Все были довольны прогулкой по лесу.
"Однажды в студеную зимнюю пору ..."
Зима в наших краях длилась месяцев пять. Бывала снежной и морозной. По ночам в декабре и январе мороз в тридцать - тридцать пять градусов был обычным делом. Частенько слышались звуки, про которые говорят, что деревья трещат. В одну из таких ночей техник - лейтенант Сидоров, мой сосед по квартире, должен был осуществить проверку караулов. Расстояние было значительным, проверка занимала несколько часов. Кругом лес. Поэтому брали лошадку, запряженную в сани и "ямщика" - дежурного конюха. Лейтенант Сидоров пожалел конюха, не захотел вытаскивать пожилого человека из его теплой каморки в конюшне на тридцатиградусный мороз. Попросил конюха запрячь лошадь, бросить в сани охапку сена, ну а остальное - "но, тпру, стой" - это он сможет сам. Не велика премудрость. Часа в три ночи, когда дело было сделано, Сидоров возвращался домой. Ночь стояла лунная, морозная. Дорога прямая. Запахнув получше шинель, поудобнее улегся на сене. Приятно, дремотно. В какой-то момент сквозь дремоту ему показалось странное видение. Вроде хвост лошади, бывшей совсем рядом, все удаляется от саней и удаляется. Что за наваждение, вот же сани, вот оглобли. Тряхнул головой, дремоту прочь. И что же! Сани стоят, а лошади нет. Выпряглась и ушла по знакомой дороге. Бросился вперед. Кличку лошади не знает. Наконец догнал лошадь и взял ее за что-то, болтающееся у нее на шее. Вернулся к саням, но запрячь лошадь не умеет. Верхом на лошади никогда не ездил. Мороз, ночь, кругом одни сосны. А тут еще, видно со страху, показалось, что волки воют. Делать нечего, рванул под уздцы и быстрей зашагал. Удивленному конюху сказал, что сани стоят на дороге в лесу.
***
Почти каждый из нас имел лыжи, и два раза в неделю офицеры занимались лыжной подготовкой, благо на лыжи можно встать прямо у порога дома, а лес рядом. И удобно и полезно дважды в неделю перед обедом походить час на лыжах. В тот день я шел на лыжах вместе с лейтенантом Аболихиным, жившим в том же подъезде дома, что и я. Когда встали на лыжи, он мне сказал, что лыжня, по которой мы обычно ходим, разбита, и предложил пойти по другой просеке, где есть хорошая лыжня. Так и сделали. Я, как старший по возрасту и званию, шел впереди, Аболихин за мной. Неожиданно за моей спиной раздалась нецензурная брань Аболихина. Остановился, повернулся: "Что такое, вы что себе позволяете, Аболихин?" "Смотрите", - говорит Аболихин и показывает рукой влево от лыжни. Недалеко от нас между двумя соснами лежал лось. Рогов на нем не было, зато вокруг шеи затянута петля браконьера, из проволоки. Я приложил руку к телу лося, оно было еще теплым. Совсем недавно здесь проходили лоси, были видны их следы. Кто-то поставил на лосиной тропе проволочную петлю, в которую и угодил лось. От неожиданности он рванулся, что было видно по тому, что проволока обвита вокруг дерева, и затянул петлю. Лыжная прогулка была испорчена. Вернулись домой. Аболихин позвонил в Йошкар-Олу, назвал место, где лежал лось. Дороги туда нет, ничего не поделаешь, лося придется списать в расход. Вечером мне позвонил председатель охотколлектива части и сообщил, что мне, как обнаружившему лося, полагается задняя нога его. Я отказался, так как жена не захотела по причине того, что лось не убит, а задушен. А конец случая таков. Члены охотколлектива на лошадке доехали по дороге, насколько это было возможно, к месту, где лежал лось. Затем сами впряглись в сани и вывезли лося. Кто поставил петлю, осталось тайной. Но мне долго не давала покоя мысль: а случайно ли Аболихин пошел со мной на лыжах в тот день, чего раньше он не делал, и случайно ли предложил пойти по новой лыжне? Он был членом охотколлектива, имел ружьё и собаку.
"Охота пущи неволи" или как делили шкуру убитого медведя
Лучшим охотником в нашей части был Кисельников. Сам он техник. Жена - учительница. Примерно одного возраста, лет тридцати пяти, не первый год женаты. Мягкие, добрые и скромные люди. На нашем дворе бегали два их мальчика - дошкольники. Как оказалось, не родные. Своих детей у них не было, и они взяли к себе детей больной и бедной сестры Кисельниковой. На охоту Кисельников ходил регулярно, а главное, возвращался с добычей. Однажды добычей его был глухарь. Я с интересом рассматривал редкую птицу. Мощный клюв, крепкие ноги, да и перья прочные. Характерная раскраска и хохолок. Да, это не курица и не петух. Это дикий лесной обитатель.
Кисельников обнаружил и выследил медведя - шатуна. Уже давно лежал снег, а медведь не залег в берлогу. Шатун очень опасен. Наши охотники получили разрешение на отстрел медведя. Стали готовиться на ближайшее воскресенье. Неожиданно сделал заявку на участие в охоте один матрос, предъявив удостоверение охотника. Но ружья у матроса срочной службы быть не могло. Ему разрешили взять боевой карабин. Вышли утром в район леса, где был замечен медведь. Разошлись цепью, чтобы прочесать весь район. И так случилось, что вышел на медведя матрос. Он первый выстрелом из карабина его и уложил. Мясо разделили между участниками охоты. А как делить шкуру медведя? Разыграли по жребию. Жребий выпал лейтенанту Леонову, тому, кто не ружье держал в руках, а поварешку и ножик, обеспечивая у костра основную особенность русской охоты. Меня угостили свежей медвежатиной, напоминает хорошую говядину. Слой мяса чередовался со слоем жира. Поджаренное кусочками мясо было очень ароматным и вкусным.
Казачка
"Зависть и лихоманка - иродовы сестры"
Эту молодую женщину я заметил сразу. Она шла на работу в ватнике, косынке, на ногах сапоги. Но в осанке, походке чувствовалась стать. Хорошего роста, стройная, с хорошей походкой. Голову несла гордо, как будто чувствуя свою привлекательность. Хороший овал лица, кожа чистая, нос с небольшой горбинкой. Глаза карие с блеском, голос приятного тембра, своеобразный выговор. Почему-то мне сразу подумалось, что она донская или кубанская казачка. Все это я наблюдал со стороны. Там, в поселке, мы все друг друга видели часто. Других кроме нас просто не было. В ту пору к нам в гарнизон прибыла группа молодых лейтенантов. Их поселили в двухэтажном восьмиквартирном деревянном доме, которые тогда строили в рабочих поселках. В этом же доме жила группа девчат, среди которых и та, которую я мысленно назвал казачкой. Жил здесь и наш председатель месткома товарищ К. с молодящейся женой и ее дочкой, учительницей младших классов, девушкой на выданье. Председатель месткома был вхож к командиру части, и в торжественные дни сидел в президиуме собраний. Этим пользовалась его жена, считая возможным для себя бросать нередко едкие и злые реплики в адрес других. Лейтенант С. стал частым гостем, но, увы, не у товарища К. и его дочери, а у девушек, где жила казачка. Оттуда часто слышались шутки и смех. Лейтенанта С. часто видели вместе с казачкой, в кинозале они всегда сидели рядом. А молоденькая учительница, невинное существо, его не интересовала. Нужно отметить, что пара лейтенант С. плюс казачка смотрелись хорошо. Но однажды жена председателя месткома встретила лейтенанта С. на лестнице дома и презрительно бросила ему: "Что ты ходишь к ней? Она до тебя аборт сделала".
Не одна эта баба была завистливой и злой. Другой случай произошел уже не в поселке, а в областном центре и с людьми образованными. В научно- исследовательском институте сотрудник дружил с сотрудницей и даже больше, они были в близких отношениях. Об этом знали, они и не скрывали. Оба были холостыми. Женщина к тому же была не глупой и интересной, следила за своей внешностью. И однажды "доброжелатель" из числа тех, кто правду-матку режет прямо в глаза, бросил с ехидцей: "И что ты ходишь к ней, бабе ведь пятьдесят лет". И как ножом отрезал. Исчезла дружба двух людей .......
Вот так и тогда в далеком поселке. От злых слов завистливой соседки что-то оборвалось внутри молодого лейтенанта. Он перестал ходить в квартиру к девчатам, прекратились совместные прогулки с "казачкой". В кинозале сидели отдельно. Скоро лейтенант уехал в отпуск, откуда вернулся с молодой женой. Она работала у нас в медпункте. Хорошая как человек, как медицинская сестра и верной будет женой. Но той стати, той привлекательности, той "изюминки", которой обладала "казачка", у нее не было. Трудно сказать, что на что обменял лейтенант С. Только ему известно. "Казачка" некоторое время ходила на работу, а затем исчезла. Мне сказали, что она вышла замуж за увольняющегося солдата - строителя и уехала с ним.
Счастливого пути.
Шлюпочные гонки
"Шлюпка - это визитная карточка корабля"
В центре населенного пункта было озеро. Как и когда оно образовалось, никто не знал. Довольно большое, почти круглой формы, с ровной береговой линией. Только в одном месте стояла "стайка" сосен. Ни один ручей в озеро не втекал и не вытекал. Озеро глубокое, дна достать невозможно. Утверждали, что груз, опущенный на сорок метров на середине озера, дна не достал. Вода в озере достаточно чистая, мелкая живность водилась. Не сказал бы, что озеро оживляло пейзаж и общий вид поселка. Но для "морской" воинской части озеро создавало хоть малейшую иллюзию принадлежности к флоту. Главное же - давало возможность заниматься плаванием и ходить на шлюпках. На озере была маленькая водная станция с 25 метровым "бассейном", и стояли шлюпки. Вторую половину мая, июнь, июль можно было купаться. Здесь в день ВМФ проводился праздник с обязательным проведением шлюпочных гонок. Собирались офицеры с женами и детьми, матросы, солдаты. Приходило местное население. Три шлюпки, три команды: шлюпка матросов, шлюпка (шестерка) солдат, шлюпка пожарной команды. Гонка имела свою интригу: победителем всегда выходила шлюпка пожарной команды. Оправдываясь, матросы говорили, что пожарникам делать нечего, вот они и тренируются.
В тот "злосчастный" день все шло по плану. День выдался солнечный, теплый. Народ стоял недалеко от водной станции на возвышенном склоне берега, и все озеро хорошо просматривалось. Настроение праздничное, слышна разноголосица. Начальник пожарной команды майор Казаринов полушутя грозился мичману Пищикову, что его ребята и на этот раз будут первыми.
Наконец дан старт! Шлюпки рванулись вперед. И… на берегу воцарилась тишина. Две шлюпки резво пошли вперед, а со шлюпкой пожарной команды происходило что-то непонятное: при гребке шлюпка делала резкий рывок вперед, а когда весла вынимали из воды, шлюпка быстро кормой возвращалась назад. "Навались!" - кричал побагровевший майор Казаринов. "Навались!" Было видно, как дружно наваливаются на весла гребцы, весла гнутся. Шлюпка делает рывок вперед, а затем возвращается назад в исходное положение. "Навались, навались!" - кричал Казарников, потрясая воздух сжатыми кулаками. Вдруг гребцы оставили весла, один из них перегнулся через борт и что-то делал руками в воде. Затем он встал в шлюпке, и мы, бывшие на берегу, отчетливо услышали его крик: "Товарищ майор, здесь поперек шлюпки доска прибита!". Услыхав подобное, майор Казарников ринулся на мичмана Пищикова, схватил его за грудь и стал трясти. Видимо посчитал, что это проделки соперников - матросов. "Товарищ майор, товарищ майор, что Вы!" - пятясь от нападавшего, повторял Мичман Пищиков. Казаринова "оторвали" от Пищикова. Когда шлюпку вытащили на берег, все увидели трехметровую доску, прибитую к килю поперек шлюпки. Гонка была сорвана, но смеха от неординарной "проделки" было много. Виновников проделки установить не удалось.
Морская шинель с зеленоватым оттенком
Я с семьей жил вне колючей проволоки, ограждавшей воинскую часть и, когда шел на работу, часто видел по ту сторону "колючки" шедшего в штаб замполита капитана второго ранка К. Был он небольшого роста, худой, с заметным носом. Для солидности шаги делал большие, и нос его при этом слегка наклонялся вперед. Смущала меня шинель нашего замполита. У моряков шинели черного цвета. А у замполитовой шинели отчетливо проглядывался зеленоватый оттенок. Я поинтересовался у офицеров о странном оттенке шинели у капитана второго ранга. Они с улыбкой-усмешкой отвечали, что это морская соль выступает. Так сколько же лет этой шинели? Сколько лет ее нужно носить, чтобы она "позеленела"? Вообще вид у него был неказистый. Но не в этом сила мужчины. Спустя некоторое время, и ради справедливости это следует отметить, у него появилась новая шинель нормального черного цвета. Земля полнится слухами, услышал вскоре и я, что нашего замполита переводят из нашей "дыры" в Крым, в Феодосию с повышением. Должность там полковничья - секретарь парткома. Многие завидовали, и понятно: Крым - не Марийский лес, а Черное море - не наше озеро. Конечно, он согласился, и семья капитана второго ранга К. уехала в Крым. Постепенно зависть наша исчезла, к нам прибыл новый замполит и тоже капитан второго ранга, тоже небольшого роста, но крепкий и в нормальной шинели.
Времени прошло немного, как вдруг к нам прибыл "посыльный" из Феодосии в чине подполковника. Стоило удивляться. Путь от Феодосии до Марийских лесов не близкий. Оказалось, что его послали к нам командование и коммунисты Феодосийской части узнать наше, то есть офицеров, мнение о капитане второго ранга К., что он за человек. Посланец с юга уже поговорил со многими. Лично я ничего плохого о К. сказать не мог. Думаю, что были и недовольные. Как-то услышал в адрес замполита реплику: - "Скряга, презервативы стирает!". В чем дело, спросили мы у посланца из Феодосии. Оказалось, что случилось такое, с чем никогда не встречались и не знают, как поступить. В офицерской столовой на вешалке, работавшей без гардеробщика, из карманов офицерских шинелей стала пропадать "мелочь". Исчезала систематически то у одного, то у другого. Решили найти вора. Деньги стали метить условным знаком, о чем предупредили буфетчицу. Через некоторое время буфетчица указала человека, который расплачивался мечеными деньгами. Им оказался секретарь парткома, наш бывший замполит капитан второго ранга К. Сам К. объяснил свой поступок весьма просто: хотелось выпить, а жена была очень скупа. Дело тихо "спустили на тормозах", уж очень необычным оно было. Капитана второго ранга К. просто уволили с военной службы.
Никонов, Никонов, что ты наделал?!
Был обычный осенний воскресный день. Послеобеденное время, и я был дома. Резко зазвонил телефон. В трубке раздался тревожный голос дежурной медсестры: "Геннадий Александрович, быстрее в медпункт". Пять минут бега, и я в медпункте. Сразу вижу, что кто-то лежит на кушетке-топчане, рядом Янкель Цалович Брук - начальник медслужбы. Он держит руку на пульсе лежащей. Вижу, что это Таня Шишкина. "Что?" - спрашиваю Брука. "Все, скончалась".
Таня лежит покойно. Ноги и руки в естественном положении. Она в платье. Крови не вижу. Пульс на руке и сонной артерии отсутствует. Дыхания нет. Зрачки расширены, на свет не реагируют. Роговичный рефлекс отсутствует. Остальным займутся судмедэксперты. Медсестра доложила, что она находилась на своем рабочем месте, когда раздался телефонный звонок, и слабый женский голос произнес: "Скорее, скорее!" И все стихло. Медсестра тут же дежурному телефонисту: "Откуда был звонок?" "Из строевой части" Схватив фельдшерскую сумку, медсестра побежала в строевую часть штаба. Она и была первой, увидевшей трагическую картину. На полу в коридоре бездыханное тело матроса, у головы лужица крови, недалеко от правой руки пистолет системы Макарова. А в кабинете, на своем рабочем месте, упав головой и грудью на стол, полулежала Таня. На груди два небольших кровавых пятна. Раненую быстро доставили в медпункт, вызвали Брука и меня. Но было уже поздно. Труп матроса сразу опознали: Никонов, помощник дежурного офицера.
Через два дня из Москвы прибыла комиссия расследовать чрезвычайное происшествие. Как часто бывает, комиссия и восстановила полную картину происшедшего. А ведь отдельные фрагменты этой картины давно знали матросы и должны же были знать те, кто "ведает" душами солдат и матросов - политработники и непосредственные начальники.
Дети офицеров части, как впрочем, и все остальные дети школьного возраста, учились в единственной школе. Школа хотя и небольшая, но настоящая. Специально построенное двухэтажное здание, и классы в ней были от первого до десятого. Первый выпуск десятого класса состоялся как раз в то время, когда я служил в Сурке. Школа была напротив дома, где мы жили. Поэтому я знал почти всех учеников в лицо. Да там все друг друга знали. Конечно, я видел и эту девушку - Таню. Красивая, интересная брюнетка. Хорошего роста, стройная развитая фигура, приятные черты лица. Ученица 8 класса. Гарнизон закрытый, поселок небольшой, и, как поётся в известной песне... "не укрыться, не спрятаться от придирчивых глаз". Стало известно, что девушка Таня дружит с Ваней Шишкиным, тоже учащимся, сыном продавщицы нашего магазина. Личность известная, так как магазин у нас один и продавец, она же заведующая, тоже один. У Тани и Вани любовь. Однажды, проходя мимо школы, мне пришла мысль, что я давно не вижу Таню - восьмиклассницу, красавицу. Информацию получил от нашей медсестры - жены директора школы. Таня беременна. Из школы пришлось уйти. Рожать поехала к родственникам. Все произошло вовремя. Таня возвратилась с сыном на руках, и стала совсем не хуже, а наоборот, ещё интересней. Её вместе с сыном взяли в семью Шишкиных, где она жила и считалась женой Вани. Иван окончил десять классов, его призвали в армию служить. Таня стала работать секретарем-машинисткой в строевой части штаба. Иван Шишкин приезжал в краткосрочный отпуск, повидался с женой и сыном и зарегистрировали брак. Но служил он все-таки далеко от дома, а в нашей части все рядом: штаб, где в строевой части машинисткой работала Таня, матросский кубрик, где жил матрос Никонов, единственный клуб, где строго в определенные дни и время демонстрировали кинофильмы, где проводились вечера самодеятельности. Почти Бермудский треугольник: штаб, казарма, клуб. И жила Таня рядом, в части. Даже в увольнение Никонову ходить не требовалось.
Трагедия разыгралась внезапно. Но то был финал. К нему была продолжительная прелюдия. Матрос Никонов давно был влюблен в Таню. В клубе он садился рядом с ней. Место это почему-то не занималось никем. Никонов провожал ее до дома, имел возможность постоять у калитки. Знали, по крайней мере, матросы о чувствах Никонова к Тане. Даже больше, что он неоднократно предлагал ей по окончании его службы поехать с ним в Самару. Большой город на Волге, есть жилплощадь, родители примут хорошо. Ей, молодой женщине, было приятно сознавать, что она нравится, слушать его слова, признания в любви. К тому же, ничего лишнего она не позволяла. Не откажешь же хорошему парню в его желании проводить ее до дома. Не запретишь ему говорить приятные слуху слова. И это чувство, это сознание, что ты желанная. На его предложения Таня отвечала, что это невозможно. Она замужем, у нее сын. Мужу осталось служить один год. Нет, то, что он предлагал, невозможно. Но чем ближе был срок демобилизации, тем настойчивее становился Никонов. За несколько дней до увольнения со службы вопрос был поставлен по Гамлетовски: быть или не быть! Не спонтанно произошла трагедия. К ней Никонов готовился. Он удачно выбрал время. Как старослужащий, он периодически назначался в наряд в качестве помощника дежурного по части. Было воскресенье. В штабе никого, кроме дежурного подполковника Д. и его. Напротив комнаты дежурного через коридор находится комната строевой части, где обычно работает Таня.
Сегодня все решится. Нужно временное отсутствие дежурного. И ситуация сложилась: дежурный по части подполковник Д. пошел обедать домой, квартира недалеко. Он приказал Никонову при необходимости немедленно звонить ему. "Есть!" - ответил Никонов. И тут же позвонил… в матросский кубрик и приказал срочно вызвать на работу машинистку Таню Шишкину. Прибыл груз и ей нужно печатать, оформлять документы, командир части, дескать, приказал. Таня вызову не удивилась, так как это происходило часто и именно в воскресенье.
Никонов, приложив некоторое усилие, оттянул дверцу металлического сейфа, где на стеллажах хранились пистолеты офицеров. В образовавшуюся щель просунул пальцы и вытащил пистолет и обойму с патронами. Сомнения прочь. Сегодня или никогда. "Все решено судьбой неумолимой".
Таня быстро пришла в свой рабочий кабинет. Здесь Никонов в последний раз задал ей тот же вопрос. И получил в ответ безжалостное "Нет!". Никонов несколько раз выстрелил в Таню, а затем себе в голову.
Как же так?! Многие знали, что Никонов влюблен в замужнюю женщину, что он ухаживает за ней и настойчиво добивается согласия уехать с ним в Самару. Почему же не знало командирование части, и в первую очередь замполит, капитан второго ранга Н.? Естественно, ему был задан этот вопрос, и более глупого ответа он придумать не мог: "На почве любви чего только не может произойти!" "Вы так считаете", - сказали удивленные члены комиссии.
Через два дня пришел приказ об увольнении замполита с военной службы. Интересовалась комиссия и медицинским аспектом вопроса. Тогда можно было бы все списать. Но нет, в медицинской книжке лишь анкетные и антрополитрические данные. Никонов не болел, и в медпункт не обращался.
Как говорится, все должно когда-то закончиться. Закончилась моя служба в Марий Эл. В конце 1960 года пришло указание из Москвы об откомандировании меня в группу советских войск в Германии. Многие поздравляли. Как же, из "диких" лесов Марий Эл да в центр Европы. Но я восторга не испытывал по причине того, что понял: меня переводят из ВМФ в сухопутные войска. Мне придется сменить морской клеш на армейское галифе, а ботинки на сапоги. Волновало и другое. Там, в сухопутных войсках, меня никто не знает. Как встретят начальники врача, окончившего не ВМА им. Кирова, а военно-морскую академию. Забегая вперед, скажу, что мои опасения были не напрасными и недруги мои не раз использовали против меня этот "военно-морской козырь".
Я даже ездил в Москву, в Отдел кадров ВМФ, но мне разъяснили, что Н.С. Хрущев уповает на ракеты. Крейсера режут на металлолом, происходят другие сокращения на флоте. Потом спохватятся. Нужно сберечь кадры военных врачей, а в сухопутных войсках некомплект. Нужно ехать.
Уезжал один, семью можно будет вызвать, когда заступлю на должность. Провожали тепло. У вагона стояли Я.Ц. Брук, медсестры, офицеры, матросы и солдаты. Обнял жену и детей. Фотография на память. Я зашел в вагон. Поезд тронулся.