Листаю томики в обложках твёрдых, мягких,
Тираж которых двадцать, тридцать тысяч,
И пятьдесят, и семьдесят, и сто…
Какой огромный был у вас Читатель,
Когда совсем не издавали Пастернака,
Когда совсем не издавали Мандельштама,
Цветаеву, Ахматову, когда
Совсем не издавался Заболоцкий,
Волошин, Клюев, Хлебников, Кузмин, –
И этот список в десять раз короче
Запретных в те года поэтов русских,
Облитых грязью, оклеветанных, казнённых…

Листаю ваши книги, для которых
И я переводила вашу светлость
На русский, в чёрных списках пребывая
И в них не унывая с чёрной меткой.
Кто вашу лирику сегодня переводит –
Как вас переводили здесь на русский?..
Какой огромный был у вас Читатель,
Когда совсем не издавали Гумилёва,
Но постоянно издавали вас, –
Такие жуткие мы были оккупанты!..

Контуженные злобой русофобусы,
Враньё которых – скользкий гололёд,
Вопят, что я сбиваю аэробусы
Стихотвореньем «Идиот и самолёт».

Такие бреды и такие вопли
Рождают русофобусов круги,
Наевшись мухоморов и конопли
Безумия, долбящего мозги.

Пылая русофобским озвереньем,
Способен охунтевший сумасброд
Вообразить, что я стихотвореньем
Сбиваю в небесах воздушный флот!

Такой, с ума сошедший, русофобус
Вполне способен с резвостью блохи
Скапутить пассажирский аэробус,
Вину свалив на русские стихи!

С прискочкой в русофобусной горячке
Безумцы ждут, что мы сойдём с ума
И вся Россия встанет на карачки,
Покается и влезет в гроб сама!

Я – не из тех, кто вынул покаяльник
И, покаянья раскалив паяльник,
В Россию тычет, ей грозит судом!
Мой Дом – не русофобусов дурдом.

 

ЮННА МОРИЦ