Между варениками и пирожками огромная разница. Вареники – это священнодействие, труд, облагороженный завистью соседей, торжественностью обеда. А еще крепко-накрепко запертые двери. Чтоб никто не прорвался! Никто!!!
Пирожки демократичней. Это вам не надутые спесью и юбилеем пироги или, не дай Бог, торты. Когда ты печешь пирожки, то отступает прочь ненависть соседок, а мужчины предлагают закурить, даже если ты женщина и никогда не курила. Тебя любят преданно и бескорыстно, ибо куда же ты денешься, если напекла столько, что даже мадам Берсон все не упрет. Тебе рассказывают все последние сплетни, а Межбижер делится, правда фрагментарно, предпоследней анонимкой.
И что для этого нужно? Всего лишь, удачно купить на Привозе обрезки, пошинковать лук, запастись зеленью и точно знать, что в кулинарию на Канатной угол Греческой завезли слоеное тесто. Тем более, что последнее – самое простое.
- Рива! Ты знаешь, что в калинария на Греческой есть тесто? – шепотом на весь двор сообщает мадам Берсон.
- Какое хорошее тесто в кулинарии! – раз десять в день очень громко сообщают друг другу тетя Сима и тетя Аня.
- Рива! Таки иди уже! Не хватит! – нервничает тетя Маруся.
И даже муж, родной муж Петя, отказывается от котлет с жареной картошкой.
- А говорили, что ты пирожки печешь…
Приходится вздыхая идти в эту самую кулинарию, потихоньку мечтая, чтоб это тесто закончилось. И оно таки закончилось. О чем сообщает продавщица Рая. Но добавляет:
- … но я вам оставила. Вы ж будете печь пирожки!
У ворот трется целая делегация. И все с тестом. Оказывается, они скупили его для нее, Ривы. На всякий случай. Еще бы, все нахисы от этого они получат ее пирожками в неумеренном количестве. А цуресы у плиты, конечно, ей. А еще этот поход на Привоз!
Вы думаете, это так просто: сесть на Кангуна на троллейбус номер четыре, заплатить несчастные четыре копейки и ехать себе до конечной. А если в троллейбусе можно стоять только на одной ноге, на которой стоит уже чья-то чужая? А если до вокзала никто не выходит, зато заходят, непонятным образом, все?
Опять же, если Рива выбралась в такую даль, не посмотреть – только посмотреть! – чем торгуют, не поторговаться сладко и задушевно и не купить, в конце концов, что-то крайне необходимое, допустим, к Новому году.
Ну, что это за цена – три кило розовой винницкой картошки за целый рубль? Это же грабеж и издевательство над простым городским человеком!
Ее слово:
- Двадцать пять копеек! Ну, ладно, двадцать шесть! Тридцать! Нет? Тогда я ухожу навсегда и совсем. Ешьте свою картошку сами! Тридцать две? Люди! Граждане! Обратите внимание! Мне уступили целую копейку! Даже гуси из ряда напротив смеются! Тридцать? Ладно. Беру.
А как приятно яйца, что по рубль десять, покупать по восемьдесят пять копеек!
Лук – сладкий разговор со слезами на глазах.
Зелень… Ну, зелень продает какой-то новичок, причем так дешево, что аж зудит торговаться только в другую сторону! Ладно. Рива берет зелень вообще без торговли, но чувствует себя ущемленной.
Вот и мясной корпус. На первый взгляд, дело швах. Обрезки есть, но жирноваты, ох и жирноваты… Но есть и второй взгляд, третий, ладно, четвертый… Наконец, Рива пикирует.
- Почем ваше сало кусочками?
- Давно от глазника? – интересуется мясник. – А то я смотрю, слегка повылазило! Не увидеть это чудное мясо, которое я торгую по три рубля! – и он стыдливо ворошит ножом горку обрезков.
- О, вы таки умеете сочинять сказки, - радуется за мясника тетя Рива. – Скажите, это не вашу книжку я купила в букине за пять копеек?
- Я не делаю книги! Я делаю мясо!
- Делайте! – разрешает тетя Рива. – Но за два рубля кило!
Это вызывает законное возмущение, и мясник призывает весь корпус посмотреть, как над ним мясником и писателем издеваются всякие посторонние. Торговля идет еще десять минут и заканчивается с результатом два двадцать.
По дороге обратно тетя Рива твердо решает:
- что она не зайдет в рыбный корпус;
- что она ни за что не зайдет в рыбный корпус;
- что ни за какие деньги в рыбный корпус она не зайдет;
- что если и зайдет, то только посмотреть;
И…
- Почем бички? – уважительно спрашивает тетя Рива, глядя на связку упитанных кнутов.
- Что-о? – спрашивает она затем.
Ну, дальше вы знаете.
Но надо ж ехать домой. Домой легче, несмотря на кошелки. Потому что, у вокзала конечная. И можно сесть на четвертый или, на худой конец на первый и ехать сидя, как барыня.
А дома… Дома надо таки браться за эти пирожки, потому что весь двор уже в ажиотаже. Тетя Рива перебирает обрезки, мясник, отрезая – всучил, все-таки, а она проглядела! – куски сала. Сало тоже пригодится, но потом. Мясо она пропускает через мясорубку, потом растапливает сало на сковородке и фарш, вернее, почти фарш поджаривает. Так, не сильно. Потом тоже несильно жарит лук. Смешивает, солит, но не сильно, перчит. Пробует! Пробовать фарш – это важно! Каков фарш, таков и пирожок!
Дальше – яйца. Для начала, надо отделить белок от желтка. Желтки, примерно половина, пойдут в фарш, белки… Потом узнаете. Сейчас некогда. Надо работать с тестом. Тесто режется на куски. Потом раскатывается, потом берется специально обученный тонкостенный стакан и лист теста режется на кружки. Много кружков… О, этот стакан, еще от мамы, знает всякие времена. И времена коржиков, и времена вареников и вот нынешние времена пирожков. В свободное от вырезания кружков время, стакан работает меркой сахара, муки, крупы… В общем, помогает в хозяйстве больше, чем муж Петя, который скоро, ох, как скоро явится с работы, а у нее, Ривы, еще ничего не готово.
Теперь надо смазать половинку кружка по краю белком и положить в него полторы чайных ложки фарша. Потом заклеить, узорчато уминая пальцами, и уложить на противень, смазанный постным маслом. Когда противень полон, смазать сверху каждый пирожок желтком. Немножко. Для красоты и блеска. Проколоть вилкой. И в духовку!
И лепить следующую порцию. И еще. И еще
А во дворе народ. А у народа есть нос. И все имеют чувствовать запах. И нервничают. Но пока не скандалят.
А вот идет с работы дядя Петя. Нет, он уже сегодня не дядя Петя. Подумаешь, какой-то дядя Петя. Нет! Он! Муж! Той! Которая! Делает! Пирожки! И это уже и звание, и должность. Шаг дяди Пети переходит на почти строевой. Как на трибуну, с которой принимают парад, поднимается он вверх по лестнице. Входит в квартиру, как в светлое будущее. И отдает приказ:
- Рива! Обедать!
Мгновение и дымится на столе бульон! А рядом мисочка с мелко нарезанной зеленью. Секунда и возникают рядом пирожки. Ну, и бычки, конечно. Жареные!
Глухой ропот доносится со двора. Вот-вот он перерастет в рев, и соседи пойдут на штурм. Пока это не произошло, Рива кидает в большую миску с полсотни пирожков. И выходит за порог. Плотная людская масса, готовая на все, накатывает снизу. А перед ними одна худенькая женщина с миской в руке.
- Угощайтесь! – говорит она, и гвалт стихает.
А дома тетю Риву ждет недовольный дядя Петя. И, кажется, он прав. Как можно было, приготовив такой обед, - такой обед! - не запастись хотя бы шкаликом?
