Впечатлительным, употребляющим в данный момент пищу либо планирующим это сделать, и людям, относящимся ко мне с недостаточным пиитетом, не читать. Ни в коем случае.



Однажды к практикующему доктору Бергольцшвейгеру пришёл на приём пациент, которого звали Матвей Гваделупа.

- Здравствуйте, Доктор! – дерзко заявил Матвей.
- Пшол вон. – сказал доктор Бергольцшвейгер.
- Нет! – закричал Матвей. Матвей был очень конфликтным человеком.
- Убедительно. Хорошо! Что у Вас? – сказал доктор Бергольцшвейгер, указывая Матвею на сломанный табурет в углу.
- Беда. – зачем-то сказал Матвей.
- Пытаетесь вызвать во мне сочувствие? – обиделся доктор Бергольцшвейгер.
- Да. – сказал Матвей, падая вместе с рассыпавшимся в труху табуретом.
- Убедительно. Слушайте, бедняга, а что с Вами? – доктор Бергольцшвейгер был плохим актёром, и бездарно и тщетно пытался изобразить сочувствие, оторопело моргая и театрально выбрасывая левую руку.
- У меня глисты. – заявил Матвей Гваделупа. Свинья и хам.
- А у меня рыбки. – заявил доктор Бергольцшвейгер оживлённо.
- А у меня глисты, доктор… - нудел Матвей.
- Я не понимаю, кто кого переговорит что ли?! – занервничал доктор Бергольцшвейгер.
- Нет. – нудел Матвей.
- Так. Значит. У меня рыбки. И пререкания закончены. – закончил пререкания доктор Бергольцшвейгер.
- Я рад за Вас… - нудел Матвей.
- Я знаю. – сказал доктор Бергольцшвейгер.
- Доктор! – нудел Матвей.
- Я знаю. – сказал доктор Бергольцшвейгер.
- У меня глисты. – нудел Матвей.
- Вы повторяетесь. Это не оригинально. – сказал доктор Бергольцшвейгер.
- О’к… Я могу иначе… - нудел Матвей.
- Давайте!! Убедите меня!! – изрёк доктор Бергольйшвейгер с ненавистью.
- Я уже говорил, что у меня глисты. Так? – Матвей делал вид, что он аналитик.
- Я вас сейчас выставлю отсюда!.. – не купился доктор Бергольцшвейгер.
- Погодите-погодите. Вот новая формулировка. – не сдавался Матвей Гваделупа. Свинья и хам.
- Нукась-ка!? – доктор Бергольцшвейгер стал чесать нос и с интересом раскачиваться на стуле.
- У глистов – я. – сказал Матвей со значением.
- Прекрасно! Уже лучше! Так? – росчесав свой нос в пухлую красную картофелину, доктор Бергольцшвейгер принялся за нос Матвея.
- У моих глистов есть я. Избавьте их от меня! – обнаглел Матвей.
- Категорическое нет. Разговор закончен. – отдёргивая руку от носа Матвея, сказал доктор Бергольцшвейгер.
- Нет! – нудел Матвей.
- Убедительно. Хорошо. Но, всё равно, нет. – сказал доктор Бергольцшвейгер, указывая Матвею на сломанный табурет в углу.
- Аргументируйте. – сказал Матвей, и не пошёл на табурет, потому что он там уже был.
- Глисты не размножаются в открытой среде. Поэтому у глистов есть Вы. – сказал доктор Бергольцшвейгер.
- Так.. – Матвей делал вид, что он аналитик.
- А Вы хотите их убить. – не купился доктор Бергольцшвейгер.
- Как Вы догадались! – вскричал Матвей.
- Я, милый мой, доктор. – не вскричал доктор.
- Именно. Потому я к Вам и пришёл. – нудел Матвей.
- Рассказать о глистах что ли? – доктор Бергольцшвейгер продолжал сохранять выдержку и достоинство доктора.
- Да. – нудел Матвей.
- Почему я не прихожу к вам рассказать о моих рыбках? – вдруг, сказал доктор Бергольцшвейгер.
- Не знаю. – вдруг, сказал Матвей Гваделупа.
- А ведь у моих рыбок нет никого. – вдруг, сказал доктор Бергольцшвейгер.
- В смысле. – вдруг, сказал Матвей Гваделупа.
- У глистов есть Вы. Так? – (мне надоело писать «вдруг, сказал»!!)
- А… Да. - заёрзал Матвей, и стал морщиться.
- А у моих рыбок нет никого… Никого. Господи. Никого… Хватит Вам морщиться! – сказал доктор Бергольйшвейгер резонно.
- То есть, Вы имеете ввиду.. – Матвей делал вид, что он аналитик.
- Никого… Совсем никого. - ошеломлённо встал доктор Бергольцшвейгер, и вышел в лаборантскую.
- Доктор, я… - попытался Матвей. Потому что он свинья и хам.

Из лаборантской доктора Бергольцшвейгера раздался характерный выстрел, дающий понять, что доктор Бергольцшвейгер ушёл не в лаборантскую, а в небытие.

И что же происходит дальше!
…Это всё слышат рыбки. Начинают орать от горя, раздуваются и лопаются, забрызгав все стены толчеными дафниями. Ещё не толченые дафнии видят толченых дафний на стенах. Начинают орать от горя, раздуваются и лопаются, ничего не забрызгав, очень аккуратно. Это видит санитарка Поршневич. Растрогавшись от аккуратности и беззлобности нетолченых дафний, начинает орать от горя, раздувается и лопается, забрызгав всё, что не сумели забрызгать нетолченые дафнии, и всё, что забрызгали толченые, и всё остальное вокруг тоже. Это видят глисты Матвея Гваделупы. Приходят в ужас от того, что лопнула такая большая добротная и удобная санитарка Поршневич. Начинают орать от горя, раздуваются и лопаются, забрызгав Матвеем Гваделупой всё, что уже забрызгала санитарка Поршневич, и ещё рукомойник, шлёпанцы и брелок в виде оранжевого пожарника.
А потом, вошла уборщица, развела руками, сказала: «Какая нелепая смерть…», и пошла требовать прибавки к жалованию за увеличение объёма работ.