Представьте: мир, где нет случайных дождей. Каждая капля — дыхание бога.
Где судьба ребёнка вплетена в узор на полотенце, вышитом бабушкой.
Где жизнь — не путь к спасению, а танец с богами и предками, чьи имена звучат в шепоте листьев.
Так жила Русь, дышащая Родом.
Род не является «богом» в привычном нам, строгом смысле, не имеет собственного лика, но всё сущее есть лики его.
Он есть — присутствие. Единая Сила, что течёт в корнях дубов и в жилах родичей.
Всебожие, где душа дома (домовой) и дух леса (леший), другие боги — это его лики.
Он был самим родством мира: с небом, с землёй, с ушедшими и теми, кто придёт. Память о нём — не догма, а чувство. Как запах земли после грозы.
А потом пришли корабли новой веры. С Крестом, который был и мечом, и якорем. Им нужна была ясность. Единый Бог на небе, единый князь на земле, единый закон в головах. Им нужен был страх, повиновение, отсутствие свободы в сердцах.
Их Бог ревнив, он не терпит соседей. В их мире не может быть божества без чёткого лика, без канона, без написанных правил, без имени в святцах.
Поэтика стирания — она не всегда в пламени. Чаще — в тишине чернил.
Зачем? Не только из жажды власти. Из ужаса перед непонятной свободой и широтой русской души.
Для христианского мира душа — странница в этом грешном мире, которая всё надеется заслужить милость и любовь недосягаемого грозного бога, впадая в экзальтацию в стенах храмов, где не хватает кислорода, живя опустошающей надеждой.
Для мира Рода — душа часть вечного круговорота, вплетённая в ткань Природы, живущая в любви со всем сущим, в родстве с каждой травинкой, рекой, со звездами, с родными своими богами. Где дышится легко, и любовь не надо заслуживать, она просто есть, надо только её следовать, жить по совести, по правде, творить, познавать, жить полно и радостно здесь и сейчас.
Одно мировоззрение должно было уступить, чтобы утвердилось другое. Чтобы человек смотрел не в дуб, а на крест на куполе. Не чувствовал предков в ветре, а молился за упокой их душ.
Но поэтическая правда в том, что память нельзя убить. Её можно лишь загнать вглубь. Она стала тенью на стене нового храма, построенного на старом капище. Она — в ритме, с которым бабка шепчет над колыбелью, не зная, что слова эти — древнее заклятье Роду. Она — в неуловимой тоске по «своей кровинке», по «родной земле». В том, как мы до сих пор ищем связи.
Рода не стёрли. Это нас усыпили. И теперь, в наш разорванный век, мы порой ловим отголосок того зова. Когда тянет в лес, не для грибов, а чтобы просто постоять. Когда в тишине родового дома вдруг накатывает чувство, что ты — не первый и не последний. Когда при созерцании заката ощущаешь божественную радость и благодать.
Былой бог, растворившийся в самом воздухе этой земли. Не требующий поклонения, но напоминающий: прежде чем искать Бога в небесах, стоит прислушаться к роду своему. К корням. К дождевой капле, упавшей с неба на ладонь, как поцелуй забытого предка.
Силу Рода не ищут в книгах или молитвах. К ней возвращаются, как возвращаются домой, узнавая знакомый запах на пороге. Это не ритуал, а состояние. Вот тропинки, ведущие к его порогу:
1. Прикосновение к Крови и Земле
2. Тихое братание с Миром
3. Ремесло как память рук
4. Внутреннее безмолвие
Важно помнить:
Сила Рода — не для «волшебства» или власти. Она — для принадлежности. Чтобы чувствовать себя не случайным путником, а живым звеном в бесконечной цепи. Когда вы найдёте эту связь, вы поймёте:
Священным набатом зов бога Рода звенит над Россией.

Он разлит в воздухе — звонкий, густой, древний, но при этом прозрачный и легкий. Не услышать его ухом, но ощутить кровью. Он стучится в грудь, в сердце, в душу, в тот самый центр, где спит память предков. Это не просто звук — это вибрация земли, дыхание рек, шепот вековых сосен. Зов Рода.
Он звенит не в колоколах, а в тишине полей, умытых росой. В упругой волне ржаного моря, в котором утопает взгляд. В тяжелом, добром вздохе земли, принимающей в себя семя. Он звенит в воздухе, в ветре, в шепоте звёзд, в сосне, что стоит за рекой.
Он поет в плеске бесчисленных рек — от тихого Дона до стремительной Ангары. Вода помнит все: и ладьи, и плоты землепроходцев, и слезы матерей, и радостные возгласы купающихся детей. Река — вечный путь и вечная связь.
Он стучит в сердцах — ритмично и настойчиво. Этот стук отзывается в желании посадить дерево, в котором будут играть твои правнуки. В стремлении обнять родные березки у порога. В необъяснимой тоске по дому, даже если дом этот давно стал городской квартирой. Это зов к укоренению, к пониманию: ты не один, ты — звено. Ты — продолжение.
Этот набат зовет к пробуждению. К осознанию, что под асфальтом — живая земля. Что за шумом новостей — тихий голос сказителя у печки. Что в генах наших — мудрость и стойкость тех, кто выстоял и в мороз, и в огонь, и в лихолетье.
Россия — не просто территория. Это огромное, живое тело Рода. Его хребет — Уральские горы. Его дыхание — степной ветер. Его слезы — чистые ключи. Его радость — необъятное, синее небо.
И сейчас набат звучит громче. Потому что мир стал слишком быстрым, слишком виртуальным, слишком одиноким. Зов Рода — это противоядие от одиночества. Это напоминание: твои корни уходят вглубь времен и держат тебя, как держали твоих прадедов.
Услышь его. Не обязательно ехать в глухую деревню. Достаточно остановиться. Прикоснуться ладонью к стволу дерева в парке. Прислушаться к старинной колыбельной. Спросить у старших: «А откуда мы? А как жили?».
Зов Рода звенит не над Россией. Он звенит изнутри нее. Из каждой былинки, из каждой песчинки, из каждой капли росы. Он призывает не к прошлому, а к вечности. К той вечности, которую мы, звено за звеном, продолжаем творить здесь и сейчас.
Проснись. Вспомни. Продолжай.