Я вдыхать бесконечно готов

Ароматы ночных городов.

Только в сумраке город любой

До конца откровенен с тобой.

Как попутчик, бывает, в купе,

Лишь качнется и тронет состав,

Все поведает вдруг о себе,

Даже имя твое не узнав.

Из гостиницы в ночь напрямик

Ухожу совершенно чужой,

Площадей и фонтанов язык

Принимая с открытой душой.

И чужие цветы и трава

Мне понятные шепчут слова.

Не по-русски подстриженный сад

Еле слышный дарит аромат.

В час, когда переулки глухи,

Спят проспекты и дремлют мосты,

Отзываются в сердце стихи,

Словно эхо ночной красоты.

Только город и женщину так

Освещает таинственный мрак!

Пели девочки…

Вспоминается как-будто чудо мне

Будапештского музея тишина.

И внезапно в этой вечной тишине

Стала песня приглушенная слышна.

Мне придумались, конечно, чудеса!

Здесь покой и благолепие царят...

Но звучали трепетали голоса

Двух осмелившихся девочек-близнят.

Плыло эхо и кружило этажи,

Грело воздух, что от шепота зачах,

Прозревали, загорались витражи,

И мерцали стены в песенных лучах!

А из залов, из распахнутых дверей,

Где Эль Греко и Веласкесы цвели,

Выбегали на площадки галерей

Экскурсанты — гости всех краев земли.

Пели девочки, раскованно-легки,

Вольно песня их народная несла,

Сила удали венгерской и тоски

Всех вокруг без перевода потрясла.

Песня кончилась. Вернулась тишина.

Потемнели витражи, померкнул зал.

Но была та тишина напряжена,— .

Вдруг захлопали, в музей ворвался шквал!

И раскрылся вдруг музей 

для всех ветров.

Оживали очи древнего лица.

И казалось, что с полотен мастеров

Вековая осыпается пыльца.