А эта мировоззренческая узость ("кощунство ставить на один уровень с добром искусство и науку") исторгли его из среды великих русских мыслителей того времени, приверженных идеям цельности духа и целостности познания ("добро, истина, красота"), синтеза наук и искусств и универсализма мировосприятия. Это "нечувствие красоты" и своеобразный агностицизм сделали великого писателя фанатически слепым и ригористически беспощадным. "В расхождении путей добра и красоты, - замечает в "Истории русской философии" В.Зеньковский, - самом по себе бесспорном и роковом, Толстой не видит трагической проблемы культуры; он просто выбрасывает всё то, что оторвалось от добра". Иначе говоря, вместо лечения предлагает ампутацию.
Панморализм, в свою очередь, толкал мыслителя и к дидактизму в педагогике: "И образование и воспитание нераздельны. Нельзя воспитывать, не передавая знаний, всякое же знание действует воспитательно". Это была важная и нужная коррекция его более ранних представлений: воспитание - насилие над детьми, подавляющее их прирождённую свободу, а потому следует ограничиваться лишь образованием. Правда, во что вылилась эта корректировка на деле, вопрос дискуссионный.
Контрцивилизационный и антикультурный руссоизм Толстого, его личный разрыв с праздным классом аристократов и интеллигентов (обусловленный, по Вяч.Иванову, презрением к умственному труду и художественному творчеству), возбудил интерес к народу, к простым труженикам (пресловутое "опрощение") и, в некотором роде, сближал писателя с "почвенниками" и "народниками". С последними Толстого роднят идеализация мужика, с его "сермяжьей правдой" и "хождение в народ", в обоих случаях неудачные, но разделяет акцентация, соответственно, на нравственности и политэкономии, т.е. на внутреннем развитии и обеспечении внешних условий. По поводу же сближения-расхождения с "почвенниками" (за исключением, быть может, Страхова), очень хорошо, хотя, пожалуй, слишком упрощённо, говорит Ю.Давыдов, сравнивая Льва Николаевича с Достоевским: "Но когда каждый из этих русских писателей начинает уточнять, что он понимает под нравственной субстанцией народной жизни, "гарантирующей" для каждого индивида "абсолютность" его абсолютов, веру в осмысленность бытия, их пути расходятся. Если для Достоевского эта субстанция раскрывается прежде всего как национальная, то для Толстого она прежде всего социальна. Первого более всего интересовала принадлежность его персонажей к РУССКОМУ народу, второго - принадлежность к русскому НАРОДУ. Первый оценивал своих персонажей в зависимости от их самоотождествления с НАЦИОНАЛЬНОЙ ТРАДИЦИЕЙ, второй - в зависимости от включённости их в ТРУДОВОЙ УКЛАД". ("Этика любви и метафизика своеволия").