За окном беспробудная и давящая серость. Кажется, деревья замерли, будто кто-то сделал последний штрих кистью, оставляя природу во всём её великолепии, и тем ни менее, унынии. Воздух холоден и недвижим. Затянутое угрюмыми облаками небо отражается в спокойной и холодной воде луж. Нет никакого намёка ни на дождь, ни на снег. Вообще на что либо. Я отчётливо вижу каждый изгиб чёрных ветвей голых деревьев, мне хочется любоваться ими, я чувствую живую энергию природы. Мне хочется выйти из помещения, наполненного людьми, прижаться к стволу вековой ели, обнять её двумя руками, вдохнуть свежий хвойный аромат и раствориться в величии Запретного леса, побродить меж деревьев, вгрузая обувью во влажную землю. Мне хочется выбраться из этого набитого чужими мыслями и переживаниями класса. Сейчас реальность того, что я дышу с ними одним и тем же воздухом, вызывает как нельзя больше отчаяния. Он циркулирует в моих лёгких и крови, и уже спустя мгновение проникает в чужой организм. Единение с миром счастливых людей казалось мне невообразимо трудной процедурой. Хотелось просто побыть одному, без десятков глаз, которые таращатся на тебя, анализируя мимику, движения, твой внешний вид и каждое слово. Так же мне не хотелось слышать их то счастливых, то возмущённых выкриков, того щебетания, с которым они кружились вокруг меня, озабоченные своими радостями и горестями.
Хотелось побыть одному. Но я не мог сбежать на лоно природы, чтоб взирать на замок издалека, дыша душистым ароматом хвои. Я был законсервирован в эту кипяще- плещущуюся процессию жизни, зажат в сомкнутом их руками хороводе, не имея возможности освободиться. И тем ни менее, никто не замечал моего дискомфорта. Для них всё шло своим чередом. Никто не подозревал, что невольно стал моим палачом, обращая меня в немого мученика. Мне хотелось встать со своего места и крикнуть «Хватит!» на всю аудиторию. «Да, вы, перестаньте делать это! Убирайтесь прочь!» Но разве кто-то поймёт причину данной просьбы? Люди. Они просто покрутят пальцем у виска и отправят меня в Больничное крыло, отчего мне станет только хуже. Поэтому единственное, что мне остаётся- тихонько сидеть на уроке, делая вид, что отношусь к материалу с должным вниманием и трепетом, на что я в данный момент ни физически, ни морально просто не способен.
Я с нетерпением жду конца перемены, чтоб голоса однокурсников затихли и учитель начал урок. На самом деле сейчас мне больно от накатившей пустоты и чувства вины. Ведь я не подлец и не злоумышленник, а самый настоящий спесивый идиот, инстинктивно прыснувший яд в свой любимый цветок. Почему я не подумал головой в тот миг? Я с внутренним трепетом переживаю наши нередкие встречи в коридоре, либо пребывание в одном классе. Я чувствую исходящее от неё презрение ко мне. И тяжело утверждать, что я этого не заслужил. Думаю, слова о том, что мне ужасно жаль и я страстно желаю повернуть время вспять излишни. Я тысячу раз клял свой паршивый язык и пустую голову, но это не помогло. Я знал, что нужно поговорить с ней любой ценой. Если понадобиться- кинуть всё к её ступням, хватать за щиколотки и вымаливать прощение. Моя гордыня тихонько посапывала в уголке, а на арену выходило волнение и бесконечная привязанность к ней. Я не был готов лишиться её, стать наполовину человеком, оторвать часть от собственной души. Думаю, она прекрасно знала, какую боль мне доставляет. Но не скрою, она имела на это право. Ведь и я так жестоко обидел её. Сейчас было не важно, кто прав, а кто- нет. Какое значение теперь имели мои друзья, её друзья? Какая разница, кто чем увлекается и какие у кого вкусы. Мне было хорошо с ней, и я хотел забрать её на край света, чтоб нам не мешали ни Пожиратели, ни Поттер и его шайка. Всё стало до боли второстепенным, когда я лишился её общества. Ей не место в этом сыром муравейнике, большинство обитателей которого иначе, нежели насекомыми назвать нельзя. Мне так хотелось возвысить её к небесам, но я не смог и этого, разрушил тот храм благословенного счастья, который у нас был. Выходит, он держался на шатких спичках, был грузен, а не воздушен, поэтому и пал так быстро. А я всё тот же навозный жук, ковыряющийся в земле, поднявший глаза, но не сумевший увидеть, как она мне дорога, пока не потерял.
Мысли сменялись в моей голове, всё до абсурда бредовые и отвратительно-философские. Я вдался в меланхолию и пропитанное поэзией самобичевание, от чего становилось жутко противно. Многим показалось бы, что моё лицо ничего не выражало, как это было обычно. Но уголки моих губ были еле заметно опущены вниз, что свидетельтсовало о страдании в тысячи раз сильнейшем, нежели если б я разнёс этот класс, неистово крича и проклиная всех и каждого, на чём свет стоит. Это было молчаливое горевание с потупленным взором, утопающее в окутавшую меня безысходность. Я чувствовал, как слегка сдвинулись мои брови. Кто-то оглушительно засмеялся. Я судорожно вдохнул воздух, передёрнув плечами. Этот звук мне не понравился. Я хотел тишины и забвения.
Тогда я сложил руки на парте и опустил лоб на изгиб локтя, пряча лицо. Я видел собственные ноги и мраморные плиты, коими был крыт пол. Вздохнув, я понял, что к горлу моему подступает неприятное ощущение, а глаза наполняются влагой. Нет! Это уж слишком. Кто-то может заметить, как семикурсник плачет в перерыве между уроками. Я вдался носом во внутреннею сторону локтя, прижав закрытые веки к мягкой ткани школьного джемпера. Я чувствовал, как она пропитывается моими скупыми мужскими слезами. Рот приоткрылся и искривился, будто мне было очень больно. Всё было очень тихо, но моя спина всё же иногда вздрагивала. Я пытался сделать всё как можно более незаметно. Постепенно меня окутывало странное ощущение подъёма. Мне начинало нравиться то, что вся, как мне тогда казалось, моя боль выплёскивается в этот чёртов джемпер. Появилась надежда на то, что теперь мне станет чуточку легче и чувство вины будет хотя бы на йоту слабее. Но это оказалось лишь пустой и наивной надеждой. С ужасом я понял , что сейчас мне придётся поднять свои мокрые глаза. Я поднёс к ним ладони и протёр, делая вид, будто просто хочу спать, а потом опустил намокшие с тыльной стороны ладони под стол и вытер их о полы мантии, тихо шморгнув носом. Ситуация была в крайней степени абсурдна и в то же время печальна. Что пугало меня больше? Ссора с Лили, или этот внезапный порыв собственного сердца, которого я никак не ожидал? Меня настораживала сама неуравновешенность моего поведения. На щеках появилось стягивающее ощущение от высохших солёных слёз. Оно напоминало мне о том минутном сумасшествии, радовавшем меня, когда я решил, что окончательно чёкнулся и скоро избавлюсь от всех своих забот и треволнений.
Начался урок, все расселись по своим местам. Я взглянул на пустующее место рядом с собой за первой партой среднего ряда и огорчённо вздохнул. Последующий час прошёл более ни менее сносно. Я немного отвлёкся, хотя чувство вины и пустотность упрямо отказывались покидать моё сознание. Я был похож на бездушную марионетку, ходящую с этажа на этаж, делающую свои дела, разговаривающую с людьми. А внутри выл ветер, там разверзлась настоящая пропасть.
День подходил к исходу и солнце медленно заползло за горизонт, Хогвартс погрузился в сумерки, зажглись факелы, освещая коридоры и комнаты, школьники сидели в гостиных, занимаясь домашними заданиями, либо просто отдыхая в компании. Я хотел найти пристанище в библиотеке. Спрятавшись за горой книг, я сидел там подобно мыши, не подавая ни звука. И всё думая и думая о произошедшем, я ни мог ни на чём сосредоточиться.
В десять часов библиотекарь деликатно намекнула мне на то, что пора бы и честь знать. Я разложил книги по местам и вышел в коридор, искренне надеясь на то, что в гостиной Слизерина сейчас пусто. Проходя мимо портретов, рыцарских доспехов и витражных окон я непрерывно глядел в пол, и, возможно, так и прошёл бы мимо, не заметив её. Хотя сейчас это казалось мне дикостью. Ведь на ней были сосредоточены все мои мысли. Она стояла ко мне спиной, глядя в высокое окно, на мелкие серебристые звёзды, которые время от времени заслоняли редкие облака, стремительно несшиеся по тёмно-синему небу. Она была похожа на фею в струящемся свете луны, обволакивающем её тонкую фигурку. Хотя нет. Это было вовсе не лунное сияние! Она сама будто лучилась изнутри. Я остановился, заворожено глядя ей в спину. Язык будто застрял у меня в горле, а тело онемело. Она была так спокойна и тиха, божественна и прекрасна без этой вечно вьющейся за ней по пятам своры дворняг.
-Лили?- мой голос звучал не уверенно. Я не хотел, чтоб её имя прозвучало как вопрос. Я вкладывал в него слишком много смысла. Её плечо дёрнулось от неожиданности, и она повернулась ко мне лицом, прислонив ладони к стене, будто пытаясь скрыться от меня, пройдя сквозь неё в другую комнату. Мне показалось странным то, что она стояла тут одна, в коридоре, но сейчас это не играло роли. Я знал, что другого шанса у меня уже не будет. Я стремительно подскочил к ней, пока она не ушла.
-Послушай, прости меня. Ты же знаешь, что я не хотел тебя обидеть. Я дурак. Чистой воды кретин. Я знаю, ты можешь и не простить меня. Но я хочу, чтоб ты знала, что сказанное мною приносит и мне боль, огромную, я хотел бы вырвать свой непотребный язык. Но как бы тогда я извинился перед тобой? Ведь ты должна знать, что я тысячу раз раскаиваюсь за сказанные мною вещи. – на моем лице появилось чистой воды отчаяние. Я глядел на неё, не зная, чего мне ждать. Сначала в её глазах мелькнул горделивый и мстительный огонёк, от чего мне стало не по себе. Но тут он медленно растаял, что ввело меня в замешательство ещё больше. На её лице произошли изменения от ненависти до нежности. Губы утеряли всякий изгиб и остались полуоткрытыми. Мышцы лица остались расслабенными, а глаза широко раскрылись.
-Тише,- услышал я её мелодичный голос. Это был полушёпот, который заставил мурашки пробежаться по моей спине. Одно слово, и всё моё тело напряглось от переполнявших меня эмоций. Она внимательно рассматривала моё лицо, а я- её. Уж чего-чего, а этого я точно не ожидал. Я думал, что она развернется и пустится прочь. По этому первое время не терял бдительности, готовый побежать за ней. Но потом, всмотревшись в каждую деталь её лица, в каждую черту, я понял, что утерял способность мыслить здраво. Сейчас я жадно рассматривал её глаза, брови, нос, губы, волосы. Мне казалось, что и она смотрит на меня с интересом. Её идеальная кожа казалась ещё светлее и тоньше в тусклом ночном свете. Мне было так приятно смотреть в её глаза. Это такая редкость, потрясающее сочетание: зелёные глаза и рыжие волосы, блестящие и гладкие, спускающиеся до талии. Мне хотелось дотронуться до них рукой, а потом зарыться лицом, чувствуя её запах. Изящный овал её фарфорового лица сводил меня с ума. Разве могло быть что-то прекраснее, чем она, такая необычная и божественно прекрасная? На щеках выступал ествественный девичий румянец, делающий её ещё больше похожей на распускающийся цветок. Цветущая лилия. Лили.
Кем я был рядом с ней? Сорняком? Гонящим всех от себя кактусом? Мелкой полевой травой? Скорее просто никем. Я не мог понять причину её молчания. Она улыбнулась кончиками губ, легко и ласково. Мои брови приподнялись от удивления, а глаза широко открылись, когда моей руки коснулись её изящные пальцы. Они были тёплыми и приятными на ощупь. Сначала я даже вздрогнул, но потом с удовольствием взял её за руку, чувствуя, как её светлая энергия обволакивает моё больное существо. Она положила вторую кисть мне на плечо, а я, словно по мановению, положил руку ей на талию. Это было так необычайно, касаться её, чувствовать, какая она тёплая, нежная и потрясающая. Мне хотелось прижаться ближе и почерпнуть ещё больше от неё. Я начал переступать с ноги на ногу, а она, вторя мне, проделывала то же самое. Мы медленно передвигались, будто танцевали медленный танец. Она тихо и мелодично расхохоталась, и я тоже не сдержал улыбки. Мы начали кружиться по коридору, смеясь и проделывая разного рода па. Нам не нужна была музыка. Хватало уже того, что она, весёлая и улыбчивая, находилась в моих объятьях. Наконец запыхавшись, мы остановились, и так и не разорвав объятий, отдышались. Я искоса поглядывал на её лицо, с которого не сходила улыбка, а она на моё, с коим происходило нечто аналогичное. Румянец на её щеке стал ярче, а запах её волос доносился до моего обоняния. Тут, ведомый чем-то сродни отчаянию и счастливому сумасшествию, я чувственно поцеловал её в щёку и слегка отстранился. Улыбка на её лице стухла, а глаза метнулись в мою сторону. Она колебалась некоторые мгновения. Её взгляд устремился прямо мне в глаза, а потом на мои приоткрытые губы. Она приблизилась, и я двинулся ей на встречу, чувствуя, как прикасаюсь к её мягким и тёплым губам. Это было для меня чем-то сродни варварству. Я был не достоин этого поцелуя, но тем ни менее не мог оторваться. Я пытался прочувствовать её на столько, на сколько это возможно, нежно касаясь губ, похожих на лепестки розы. Теперь я мог прикоснуться к струящейся волне её рыжих волос и даже запустить в них пальцы, провести по щеке, бережно обхватить за талию и прижать поближе к себе, вдохнуть её прекрасный запах, теряя голову от удовольствия.
Поцелуй перерастал в более глубокий и даже страстный. Сейчас в моих руках было всё то, чего я так долго желал, и на что молился вместо мадонны днём и ночью. Мне так не хотелось отпускать её. Она была моей первой и единственной любовью, моим миром, моей душой.
Я обнимал её, проводя рукой по талии и спине, держа в своих руках её изящные плечи. Её губы мягко оторвались от моих и поднялись к уху. Я, словно опьяненный, слышал её сладостное дыхание. Её губы приоткрылись и я услышал:
-Просыпайся, Нюниус. Наш маленький слизнячок переутомился…- я почувствовал болезненный удар в бок. Я взвыл от боли и занемел на месте. Моя любовь начала таять в моих объятьях, а шелковые губы унеслись прочь от искажённого страхом лица. Она исчезла так неожиданно, что я не успел ничего сделать. А когда попытался схватить руками растворяющиеся остатки её силуэта, всё потемнело, а через секунду я обнаружил, что лежу на полу, мои вещи наглым образом раскиданы в проходе между рядами. В ушах зазвенело противное ржание и моим глазам предстали скалящиеся рожи Джеймса Поттера и Сириуса Блэка. Я находился всё в том же кабинете, что и сутра, а мой рукав был мокрым от слёз.
[380x480]
[493x604]
[482x699]