Это цитата сообщения stewardess0202 Оригинальное сообщение
Обворожительная женщина Востока… ДЕР ДЖЕН
Китайская художница Дер Джен (Der Jen) (настоящее имя Цзян Цин (江庆仪) живет и работает на Тайване. Родилась в городе Тайбэй 14 апреля 1974 года. Мастер изобразительного искусства, училась в Государственном тайваньском педагогическом университете. Занимается иллюстрациями книг, календарей, игр. Её работы выдержанны в романтическом стиле, популярны во многих странах и пользуется успехом. Так же занимается иллюстрацией детской литературы. Имя этой замечательной художницы является почти синонимом восточного искусства. Девушки от Der Jen – это трогательные и безмятежные создания, вышедшие из-под кисти талантливого мастера, с точеным овалом лица, нежнейшей кожей, умиротворенным взглядом, со сложными прическами, одетые в роскошные национальные одежды. Изумительно прекрасные китаянки, изящные японки, скромные девушки Вьетнама и Кореи стали ее музами. Красавицы на картинах не всегда похожи на типичных азиаток, но эта непохожесть в соединении с восточным колоритом и передает утонченность азиатской женской красоты. Если внимательно присмотреться к работам Дер Джен, то легко можно обнаружить, как некоторые элементы современной манги и аниме сочетаются с тщательной детализацией и реалистичностью черт лица, характерных для портретной живописи, и создают неповторимую магию образа. Техника смешанная, с четкой подачей визуализации происхождения работы. У художницы есть много серий таких картин, среди них – карты Таро с изображением девушек в традиционных китайских одеяниях, подборка изображений восточных принцесс, романтических барышень и так называемых "девушек из народа". Все они собраны в одну большую коллекцию под названием Illustration Collection of the Ancient Chinese People - The Zephyr-Love Stories of the Royal Manchu in the Forbidden City - «Иллюстрированная коллекция древних китайцев – История воздушной любви императора Маньчжурии в Запретном Городе».
Шамиль Пею. "Стихи Принцессы Атех"
Однажды я задумалась над тем, почему люди теряют настойчивей, чем находят. Взяв в горсть два перстня с бирюзой - я кинула их в проем окна: за окном раздался звук падения только одного из перстней. Тогда я заглянула в свою душу - и увидала там недостающее. "Люди просто не там ищут", - сказала я, смеясь, своей душе и вынула из рукава второй перстень...
Я приложила к груди тёплый хлеб - и он стал холодным. (Так и с твоими словами: они всегда смолкают чуть раньше, чем ты протянешь их мне)...
Пока я праздновала твою смерть, мой любимый, - за моим окном успели вырасти два деревца с плодами в голубой листве. Каждое утро я привязываю к веткам свою сотню сердец, и они приманивают своим шелестом две сотни птиц: так я хочу и не могу излечить своё счастье...
Когда граница синевы моих век и граница вечера сомкнули свои тени, как смыкают пальцы рук, уставшие от длинного дневного труда, я подумала, что хорошо быть ещё более некрасивой; но в каких реках мочить свои корни, если ты родился не от матери, и то, что я некрасива, - знаю лишь я?.. Тогда я взяла ветку цветущего граната и смахнула ею свои мысли, точно это - горсть сухих мотыльков...
Как-то днём, когда я, сидя на террасе, слушала свою ночь, - ко мне подошёл человек и налил в мою ладонь вина. Вино перелилось через край ладони и растеклось по столу: тот человек не знал, что в моей ладони - уже было вино... Так и ты говоришь мне свои слова, не зная моей сердцевины. (Поэтому под моей спальней растут деревья, качающиеся сильнее других)...
Если бы ты стал моей кровью - ты и тогда был бы не ближе ко мне, чем слепой полдень к широко раскрывшей глаза полночи: ведь мы - только сгустки тепла с извечной синевой в тёмных как корабельная смола глазах...
Вечером, гладя рукой узоры, испещрившие ковёр, я спросила себя: так ли красив мой голос снаружи, как красив он внутри меня? И - не нашла, что ответить... (Видимо небо слишком сильно прижалось грудью к земле. Так плотно, как дети прижимают к груди пойманного для внезапной игры голубя с перебитыми крыльями...)
В жаркие дни середины лета, когда память кружит над ещё живым, - я чувствую белый запах остановившегося времени... Тогда дороги - сами льнут к моим ногам (дороги, ведущие от одного улья к другому; ведь сердце - улей, полный попробованного кем-то мёда; потому-то мужчины всегда ходят, нося за пазухой потемневшие от пота и страха ножи)... В такие дни - цветы умирают чужой смертью, точно своей собственной, а женщины - умываются теплом своих ладоней, точно парным молоком, и тратят свои жизни быстрее обычного... В такие дни я молюсь всеми своими сердцами. (Молюсь о тишине!..)
Иногда гнев, точно потный зверь, бросается на меня и вгрызается в живот... В такие минуты я прошу: "Отец мой, отпусти мне ещё немного души!.." Тогда где-то далеко, в степи, умирает путник или ящерица, ведь каждый человек живёт, точно нащупывая свою судьбу среди вороха чужих, настолько привыкнув к Любви, что перестаёт её замечать...
Я смотрела, как рыба в водах пруда точит о мои туфли свой позолоченный взгляд, и моё левое сердце плакало, а правое - не знало, что ему делать... Так я поняла, что весна - всегда наступает для меня дважды (ведь есть младенцы, сосущие материнскую грудь из любви к молоку, а есть те, кто любит - саму мать)... Тогда я сняла изрезанные взглядами рыбы туфли и оставила их лежать на берегу, точно это - два выпитых яйца...
В те далёкие, сросшиеся ночами дни, я была волной и умоляла о береге, ничего не зная о вкусе завтрашнего вина... Ступни человека, научившего меня этому вкусу, - прикасались к земле, точно к телу женщины, а на телах женщин он растил сады, тяжёлые от птиц... Каждое утро из его сердца вырастала свежая трава, и я пропалывала её сухими от любви пальцами... Когда он умер - его зарыли не в землю, а прямо в небо, положив на глаза черепки той посуды, из которой он пил и ел, пока не потерял свои желания... У него был отец, но не было матери. (Отцу пришлось выкармливать его молодым вином, так что, когда он вырос, его правое ухо не знало о том - что слышит левое, левое же - всегда слышало Имена Бога...). От этого его жизнь становилась то длиннее на недели, то короче на года; так что сейчас, когда его нет со мной, я иногда встречаю его нетронутые временем дни, собираю их и делаю ожерелья, шуршащие при ходьбе... Так я трачу тепло своего тела...
Однажды я увидела играющего ребёнка. Он то вынимал зёрнышки из граната, то вкладывал их обратно, стараясь заполнить пустые ячейки... (У взрослых людей - это называется словом "любовь"...)
Когда я впервые встретила свою мать - её слезы напоминали по форме - полынь, а по вкусу - пот птицы, прилетевшей из-за моря... Она не всегда была моей матерью... Хотя я и знала об этом - это никогда не мешало мне быть её отражённой тьмой... Когда моё тело достигло своего полдня, её тело - вошло в свою полночь. На этом тёмном фоне отчётливо проступили все узоры её древнего гнева. Тогда я набрала горсть изюма, похожего на старый янтарь, и положила его ей в рот: ведь материнские узоры - были точь-в-точь похожи на узоры моего тихого счастья!..
Я заплела в волосы жар болезни, которой заболею ещё много лет спустя, и хотя мой отец моложе меня - на этот раз он не сумел сохранить себя, и его глаза во второй раз в жизни изменили свой цвет... В первый раз - они изменили цвет в день, когда по расчётам придворных астрологов должно было произойти Двойное затмение Солнца, но, вместо этого, все глаза хазар, равно как и глаза моего отца, - поменяли свой цвет... Бродячий слепой сказал тогда: "Лучше быть плачущей рыбой, чем заботиться о цвете своих глаз", - но мало кто слушал его тогда... А ведь это так просто: когда ты делаешь вдох на своём наречии - это означает, что кто-то сделал выдох на своём...
Морской прилив - не вспоминает об отливе, как любовник не верит иногда сам себе и заглядывает в лицо возлюбленной своей с отвращением и страхом... А сердце - всегда упирается в смерть, мечтая об отдыхе, и я гляжу на усталые цветы мужчин, кусая запястья от тоски, что нельзя перевести дух от жизни раньше, чем того захочет сама жизнь!..
Ночью - тёмные вина светлеют, а в моих ушах появляется по новому завитку... Эти завитки - принимают форму тишины, точно так, как платье, принимающее форму ветра... (А я уже давно расплачиваюсь за радость - своей тишиной. Не знаю - осталось ли у меня её хотя бы на один вдох?!.)
Я чту всех пришедших к этому морю, а особенно чту - всех не пришедших... Мне тягостна повадка неба - никуда не уходить: ведь исчезающее роднит меня с самой собой; и когда в тучах открывается просвет - я знаю, что это не является приглашением...
Как тяжело бывает видеть в зеркале своё лицо, искажённое счастьем до неузнаваемости!..
Иногда - я стыжусь своих мыслей, всегда стыжусь своих слов. И я никогда не стыжусь своего стыда... (Этому научил меня мой возлюбленный, который, умирая, - навсегда назвал по имени все мои прошлые и будущие сердца...). Вот так случилось, что в настоящем мёде - всегда находишь двух-трёх мёртвых пчёл, а в самой праздничной душе - чёрный холодный уголёк совести!..
Я увидела дерево, как люди видят своё сердце: изнутри - внутрь, и сказала ему: стань моим мужем, но не давай мне ни своих соков, ни лоскутов неба, застрявших в твоих ветвях, дабы не отвратилась я от сна, которым является моё тело, созданное по образу и подобию горящей лестницы!..
В каждой случайной встрече - ночевал Бог!.. Встретив этого человека, сидевшего на обочине дороги, положившего рядом с лютней свою душу, точно это - всего лишь ломоть козьего сыра, - мое сердце удивилось любви, словно крылатой рыбе, сидящей на ветвях дерева!.. Хотя был день - человек смог увидеть Луну внизу моего живота и остановить ход птиц над нами. И его младшая душа сказала моей: "Кто живет издалека - всегда рад встрече с тем, кто никуда не уходил..." А его младшее тело сказало моему: "Твои глаза, госпожа, укорачивают жизнь, зато - продлевают смерть!.." Тогда я подарила ему линию сердца со своей ладони, а он подарил мне линию жизни со своей, упав лицом в песок и я увидела, как в его смерть вошел Бог, чтобы переночевать там...
Я живу у реки по имени Итиль в конце реки Гургена... Я окружила свою душу строительными лесами на протяжении месяцев пути... Я поднимаю глаза, как поднимают упавшего ребенка, и склоняю к земле свой слух, как склоняют спину сборщики трав... Я леплю из слюны и речного песка служанок, которые рассыпаются, едва успев заплести мне в волосы свои восхищенные взгляды... Я хожу по сброшенным на бегу молодым одеждам, шумя сырым серебром ножных браслетов, готовая к своему "сейчас" со всей силой чужого "потом": я - Атех!..
Мне нравится жить с сердцем, полным земли: ведь старше Земли только Небо, а старше Неба - только разрез моих глаз...
Я вынашиваю тишину, как другие женщины - вынашивают плод: обваливаясь внутрь самой себя, слушая одним ухом - другое... Иногда тишина ворочается внутри меня, и моя грудь набухает, и я стряхиваю в полынь капли своего немого молока, и нет никого, кто затмил бы мою древнюю Луну своим молодым Солнцем!..
Однажды, по дороге в Семендер, мне повстречались люди, хоронившие мужчину и уже немолодую женщину. Для него вырыли узкий и прямой ров, для нее - круглую яму. Его - положили на спину, головой на запад, женщину же - закопали лежащей на боку, с поджатыми ногами, так, словно она - в утробе матери... И я поняла, что жизнь мужчины, как и его тело в могиле, всегда устремлена вперед, точно летящая стрела, тогда как жизнь женщины - замкнута сама на себе... (И еще я поняла, что моя жизнь - похожа на стрелу, летящую по кругу...)
Говорят, нет ничего хуже, чем напиться из разбитой и вновь склеенной пиалы. (Так же и с любовью: плохо любить того, чье сердце было однажды разбито!..)
Мне кажется - я не живу, а вижу сон о своем теле: мое тело - жаркий, сладкий тростник, чей танец молодеет за счет глаз, что им любуются (точно маки, любящие соленую воду, но способные дарить засахаренные сны)! И как сердце - всегда медленнее своей любви, так и я всегда опаздываю в свое собственное пробуждение!..
У кого в глазах по голубю - никогда не поймет того, в чьих глазах - по змее, кого осенило море, кто стучится в свои же слова, точно в незнакомую дверь, кто оставил свою душу лежать на обочине среди сожженных солнцем трав и птичьего помета!.. (У тебя в глазах - по голубю: ты никогда не поймешь меня!..)
Как вино спускается к хлебу (круг за кругом) - с твоего сердца на мое слетает птица и клюет его зерна... Она знает, что любовь - это ножны, в которых ничего нет... Но она не знает, что ножнами - тоже можно убить...
Я много слышала о земле: говорят, что здесь в изголовье всегда кладут мертвых ласточек, что мутная, голодная вода реки Итиль, на берегах которой хазарские женщины полощут свои усталые взгляды, - всегда течет по кругу, что душам с неудачно подобранным именем - приходится разрастаться не вширь, а - вглубь, подобно ногтю, вросшему в мясо, что истинная ненависть, подобно Солнцу, - не отбрасывает тени, а то место на теле, куда пришелся удар отца или матери, - не будет гореть в аду... Я так много слышала о земле, что уже с первого слова могу отличить правду от истины!..
Мое тело - как еще не окрепший дождь... Я сжимаю в руке свое имя, (камень среди прочих камней)... В моих глазах - прохлада и зной узоров, оставленных мне матерью и отцом, прошедших мимо моей жизни, как это делает ветер, покачивающий своими розовыми подкрылками... Выжженная земля чернеет вдалеке: это - мое будущее... Если посмотреть под ноги - можно разглядеть настоящее. Мое настоящее - это узкий веревочный мост над рекой, текущей в ущелье, где я - стою и смотрю вниз, на спины снующих подо мной птиц (птицы же - смотрят на спины снующих в воде рыб)... Мое тело - как еще не окрепший дождь... Если бы не мое имя, которое я сжимаю в руке (камень среди прочих камней) - меня бы унес первый же ветер, проходящий мимо, покачивающий своими сонными подкрылками... Что-то подобное саду синеет вдали: это - мое будущее...
Сухими, как воловьи лепешки, ночами я слежу за движущейся над степью сверкающей Рыбиной Мироздания и стук моего сердца - слышен на много ночей вперед. (Так стучит борт лодки о выступающий из моря обломок скалы: не по своей воле!..). Я - создана силой Немоты этой Рыбины. Я умею молчать на двенадцати языках. Дерево моего одиночества - плодоносит круглый год. Я - Атех!..
Моя жизнь - точно необкуренная трубка: я все еще не обжила себя; поэтому птицы моей любви - всегда разбивают грудь о камни моей же ненависти!.. (Зато как прекрасно засыпать с глазами чернее мыслей о мести и - просыпаться с глазами светлыми, точно - сама месть!..)
Есть люди, удивляющиеся привычке некоторых птиц находить в себе, каждое утро, новую, незнакомую душу. Мне же - кажется удивительной привычка людей всю свою жизнь таскать внутри одну и ту же потрепанную ветрами и потрескавшуюся от времени душу, точно это - сокровище из сокровищ!.. Я уже давно перестала понимать людей...
Глубже закрытых глаз - только могилы рыб!.. Закрыв глаза - я слушаю свою кровь, точно судно, слушающее шорох песка на морском дне... Иногда я обманываю свое тело, притворяясь счастливой, и тело начинает танцевать, ликуя каждым своим изгибом, как ликует лоно паруса, наполняемое зеленым, горьким ветром! Иногда - мое тело обманывает - меня, и я чувствую, что привязана к нему миллионами золотых узелков... Правда же обо мне - проста: я - усталый выдох Бога в конце его дня трудов!..
Я подолгу смотрю на еще не остывшие угли жертвенных костров и по наклону собственного лба догадываюсь о своем восхищении!.. Сегодня утром мой любовник, подвешенный над водой в железной клетке, - наглотался долгой, горькой воды, оброс плавниками и перестал растить свое сердце: ему удалось увидеть своими глазами, что есть много разновидностей света и только один вид тьмы... Пришедшие сообщить мне об этом - заметив наклон моего лба - догадались о моем восхищении... Восхищение - следует за мной, словно тень!..
Тот, кто думает, что может полюбить чью-то душу - не знает, куда растет его собственная тень: ведь любить можно лишь то, что можно пожалеть, то есть - тело... Чужой душой можно лишь украсить свои одежды, или же бросить ее, подобно мотыльку, в сосуд с молоком, чтобы проснувшаяся жалость напомнила о том, что одно и то же тело нельзя полюбить дважды...
Мы сидим и играем в ногах Неба, опираясь на собственный смех, подобно птицам, опирающимся на гладь воздуха гладью своих крыльев... Когда я касаюсь твоих потрескавшихся от поздней нежности губ - звезды мигают не так часто, а молоко в моей груди - ворочается, как птенец в тесноте яйца... Ты - точно высокая трава, загородившая море, и я раздвигаю твое тело руками, точно траву, и вижу, что душа твоя - сшита на вырост...
Темная туча, взошедшая над стенами Семендера, вплыла в мою сердцевину и украсила ее ирисами страха, и вырастила хлеба печали, и, сама же, - сжала их серпами молний... Сидя высоко над морем, под тканью, сотканной тревогой ласточек, я понимаю, что моя любовь - не переживет моего же сердца, сердце же мое - легче зернышка граната!.. Но я знаю: когда великий, созданный страстью и страхом Семендер упадет (легко, подобно реснице), как упадет, ресницей, все царство Хазар, - гранатовая роща - все так же будет играть тенью своих ветвей на лице лежащей под деревьями женщины, чей разрез глаз - старше самого Неба!..
Я жду тебя в саду синем и теплом... Моя кожа - едва слышна... В моем ожидании можно потеряться, точно в степи...
Месяц Джумада-аль-авваль наклонился ко мне и смотрит в мои глаза, хоть они и закрыты... Сквозь меня скользят птицы... Стаи рыб ныряют в мою грудь, словно в прогретую солнцем воду, прослоенную иной водой: той, где омывал свои стопы Бог Соли... Люди вокруг меня - лепят свои слова и бросают их, точно хлебный мякиш, к моим ногам, только я - давно уже не питаюсь словами: моя пища - расшитый птицами ветер...
Моя жизнь течет, точно молоко: я старею ровно настолько, насколько синеве глаз нужна синева моря, насколько птице нужна земля: чтобы только оттолкнуться от нее!.. Моя жизнь течет, точно молоко: не завися от того, кто пролил его и какие мысли овевали его своими то высокими, то низкими крылами!..
По пути домой нельзя останавливаться дольше, чем на один взгляд под ноги, поэтому-то я стремлюсь, чтобы моя жизнь - продолжала течь, точно молоко, восхищенное и немое!..
Если я спрашиваю о чем-то - собеседник может мне не отвечать: ответы еще никому не облегчили ни сна, ни сердца! Лучше, если он подарит мне немного засохшего меда, или горсть быстрой, как гнев, воды, или - легкую птичью кость: в конце концов - ни один подарок не лучше другого...
Самое первое молоко - пролилось на самую первую скатерть, и мне уже не нужно стало тратить силы на то, чтобы держать свои тяжелые от удивления глаза открытыми: я начала видеть сквозь опущенные веки! Случилось даже большее: мои опущенные веки и стали тем сладковатым знанием, которое пропитало мою душу и тело мое, как пропитало пролитое молоко самую первую скатерть!..
Вот я и уснула, и еще одно мое сердце начало движение к ладоням Великой Темной Матери... Тысячи их уплыли и не вернулись... Когда-нибудь, когда у меня уже не останется сердец, - мне придется самой отправиться в плавание... Когда это случится - где-то родится новый Голод с глазами медленными от Любви!
Я всегда хожу в длинных, целующих землю платьях... Когда иду - не смотрю под ноги... Платье - снимаю только в темноте, в страхе закрыв глаза... Всю ночь я борюсь сама с собой: мне хочется встать, возжечь огни и - увидеть свои стопы! Но я знаю - сделай я так - моя мука разрастется, как разрастается ветер в сухой степи!.. Мой последний возлюбленный умер, случайно взглянув на мои стопы, потому что их очертания заставляют возжелать той упорной, яростной красоты, которой на земле нет. Но... нет ее и на небе!.. Когда он понял это - его сердце отказалось биться: ведь сердца, подобно птицам, могут жить или на небе, или на земле... Когда-нибудь я принесу плоды и стану синим вином, от которого затанцует чье-то новорожденное сердце, и оно будет танцевать чуть дольше самого себя...
Если ты одолжишь мне до вечера утреннюю звезду - я никак не смогу вернуть ее тебе вечером... (Одолжи ее мне - до утра...).
Однажды мне предложили стать бабочкой, но я отказалась, сославшись на то, что если время жизни бабочки настолько коротко, - время ее смерти должно быть сшито сразу из нескольких смертей... Но я не хотела бы быть и чем-то таким, чья смерть слишком коротка: дорогие вина не выпивают залпом...
Как-то раз, в середине зимы, в полдень, я пошла на многолюдный базар Семендера, выбрала свой самый красивый вдох и, завернув его в кусок голубого шелка, - поменяла на первый попавшийся выдох у одного грека-торговца, хорошо помня, что у женщин - вдохов в два раза больше, чем выдохов, но что эти вдохи - принадлежат не им... Торговец же, решив, что из двух "да" лучшее то, которое забываешь последним, - завернул мне, в подарок, и тот промежуток между вдохом и выдохом, через который можно разглядеть, словно в щель между ставнями, как на деревце тишины, растущее в самой середине души человека, садится птица. Если встретиться с ней взглядами - сердце тут же научится любить, не испытывая муки и не причиняя ее другому сердцу!.. Даже не взглянув на птицу - я вернула подарок торговцу и, через миг, - была уже далеко, на расстоянии своей жажды! (Тот, кто целовал меня, - знает - как это далеко!..)
Однажды меня полюбили двое... Дав им по одному из своих сердец и по две из своих самых длинных ночей в придачу - я сильно удивилась, увидев, что их глаза сочатся несчастьем, словно в них навсегда поселился ноябрь... Я сказала им: "Неужели ваш полдень ничего не слышал о вашей полночи?!" И они ответили: "Когда переправляются через реку - с собой не берут запаса еды на несколько дней пути. И совсем иное дело, когда ты спускаешься вниз по реке!.. Наша провизия кончилась, едва мы достигли твоей первой ночи!.." "Мне жаль... Поднимитесь вверх по реке и выйдите из моей любви! Это должно быть не сложнее, чем выйти из лодки," - ответила я им, а про себя подумала: "Какой странный совет тем, кто оказался далеко в открытом море!.."
Как судно навалившееся грудью на подвижную ночь оснащено хищным парусом - мы оснащены всем необходимым для того, чтобы быть несчастными!.. Зачатые во мраке, влюбленные в мрак - мы изменяем ему, протягивая к Солнцу свои удивленные болью сердца, как будто не было сказано: "Излечиваясь от болезни - излечиваешься от сна, но не от пробуждения!.."
Я живу, наклоняя свою ночь к твоему утру, одновременно прислоняясь своим утром к чьему-то полудню: ведь все мы - похожи в одном: наша любовь - старше нас, поэтому умирает - первой...
Я иду по тропе своего тела уже много сотен лет, ночуя на постоялых дворах чьей-то любви, расправляя примятую ночью траву, стараясь не оставлять в завитках чужих ушей пыльцы своих слов, а в чужих ноздрях - запаха своего имени. Я вытираю свои поцелуи с губ, которые еще недавно касались меня: ведь оставлять следы может лишь тот, кто уверен в своем вчерашнем дне... Я в нем - не уверена...
Я спустилась с холма и увидела, что есть две смерти: та, к которой идут сами, и та, которая идет навстречу. У первой, неподвижной смерти, - взгляд прямой и ясный. У второй - глаза всегда скошены в сторону. У одной - лицо любящей сестры. Лицо другой - точно колодец, наполненный песком... Эта, вторая, - забирает тело человека, тогда душа, в ужасе, - кидается под защиту первой смерти и та - забирает оставшееся: душу. А когда нет ни тела, ни души - уже ничто не отвлекает от Жизни...
Если долго смотреть на орнамент ковра - он начинает кружиться и вырастать из своей земли в свое небо, точно так, как если долго смотреть в глаза своего возлюбленного, ведь небо орнамента и небо глаз - это твой сон об орнаменте и о глазах... Если долго смотреть на свой сон об орнаменте ковра - он начинает кружиться...
На этой земле имеет цену только обмолвка: лишь в ее праздничной тени можно укрыться от зноя взглядов тех, кто привык, закрывая глаза, верить в то, что он их снова откроет и, открыв их, - узрит тот же самый день, то же зной и кого-то неясного, скрывающегося в тени, того, о ком ничего нельзя сказать наверное... Мое сердце - рождено ветром... Я из тех, что растят волосы - по ночам...
Как-то раз я прочитала в старой рукописи, чьи буквы плывут, подобно облакам, о том, что человек - всегда не равен самому себе. Эти слова стали моим домом...
Я забыла о том, что в любовь входят лишь однажды, и постучалась в твое сердце еще один раз. Ты не узнал меня и спросил, как мое имя. Но я не из тех, кто ртом тянется к небу, а пальцами ног - ищет речное дно. И я... сказала тебе свое имя...
Разве есть на свете что-либо не своевременнее счастья, когда, распластавшись на нем, точно это - вышитая степными цветами накидка, лежащая посреди цветущей степи, - я забываю о своем будущем любовнике?!. (Смерть - женщина лишь для мужчин: так они вожделеют ее, для меня же Смерть - мужчина с пригоршней тишины в руке, с глазами, умеющими обнимать и сердцем, умеющим процеживать любовь, словно оно - мелкое сито...). Я уже не помню своего первого любовника: важен - последний...
Иногда, в кровеносном русле старой рукописи, - я нахожу пригоршню своей крови. Это может означать лишь одно: то, что дым - не всегда моложе огня, и что я зажата между моим первым и моим последним Мраком, точно виноградина в клюве птицы... Я давно обронила себя где-то в степи... Я похожа на недостроенную мечеть, но и в еще не написанных рукописях - уже дышат пригоршни моей крови!..
Когда я приезжаю в новое место - то первым делом - велю прислуживающим мне посадить вокруг моего походного шатра сто восемнадцать саженцев яблонь (по числу снов в одной моей ночи), и сама поливаю их розовой водой, смешанной с поздним молоком женщин... Если же случается покидать это место - слуги выкапывают деревца, заворачивают их в белые полотна, кладут на повозки, и мы отправляемся дальше... (И ты, зная об этом и проведя со мной ночь под сенью моих ста восемнадцати снов, ждешь, что я буду помнить шорох твоего имени дольше, чем длится удивление мотылька, попавшего в огонь?!).
Чем старше моя Сила - тем цепче мое Одиночество... Я гляжу из собственных глаз, точно из незнакомых окон, и те, кто хотел сделать из них глоток - отводили взгляд, точно отпили вина, разбавленного морской водой... Когда ранней весной начинает гореть сухая степь - я хожу с выпростанной наружу улыбкой, темной на вид и на вкус: горелые пустоши напоминают мне счастье, ведь и то, и другое рано или поздно зарастает жилистой, стремящейся к звездам травой... Но, ведь и звезды тянутся к траве, становясь все ближе и ближе, делая мою улыбку темной на вид и на вкус... Только вот - я не из тех, кто ищет счастья: я та - что глядит из собственных глаз, точно из незнакомых окон!..
Много Силы и Тишины у тех, кто пьет свое вино и свою жизнь неторопливыми глотками, еще больше - у тех, кто не делает различия между гостем вошедшим и собравшимся уходить... На моем ковре - чаша с черным вином. Я сижу на подушке, набитой верблюжьей шерстью. Рядом - сидишь ты... Скажи: ты - только вошел? Или уже прощаешься?..
Мудрость, которую замечают другие, - портится (совсем как вода, оставленная на солнце). Я не оставляю на солнце свою воду, а из двух любовей - всегда выбираю меньшую... (Впрочем, даже ветер отбрасывает тень; так и я - нуждаюсь в людях; и это похоже на то, как если бы гончар наносил свежий узор на некогда украшенное орнаментом блюдо!..)
Воистину: каждый - сам себе и усердный дождь, и слепорожденный зной. (А тот, кто может вырастить свой страх - может вырастить и свою душу...).
Бог - это Скорость Тьмы (которая всегда быстрее Света)! Бог - это Вечная Дрожь! (Так дрожит запертое в кувшине вино или пальцы неопытного любовника!) Бог - это Тьма, где мириады смертей, взрываясь, - порождают Свет!.. Эта Мчащаяся Тьма - пропитала мое тело! Я уже давно разучилась спать: трудно уснуть, когда ты сорвался со скалы и в глазах отражается, вырастая, - дно ущелья!..
Это было сразу перед грозой... Дул ветер, плотный, как халат, о который вытирали пальцы после жирного плова, или как вода, по которой бредут во сне... Бабочку несло низко. Она почти касалась прибрежных камней... Глядя на нее, я подумала, как неуклюжи попытки этих ломких крылышек сладить с твердыми клювами воздуха. Вдруг я поняла, что бабочка летит против ветра и что ей - не нужны попутчики!.. Неужели все эти годы я просыпалась каждое утро яростным молодым вином - только для того, чтобы уснуть под вечер усталой, состарившейся на один день - женщиной?!..
За окном моей комнаты - шум раскаленного моря... Я пью отвар из сухих лепестков розы, заедая его загустевшей слюной пчел, и понимаю, что Будущее отличается от Прошлого не сильнее, чем одна любовь - от другой... Шум раскаленного моря за окном моей комнаты - вышит гудением пчел... Запах роз - стекает к моим ногам... Будущее - обнялось с Прошлым... Когда в мою комнату кто-нибудь войдет - я протяну ему пиалу с розовым настоем и научу обнимать себя, пытаясь, уже в который раз, отличить одну любовь - от другой...
Человек - это тень, которую отбрасывает Бог. (А что может сделаться с тенью, пока жив Тот, Кто отбрасывает ее?.. И что может знать тень о Том, Кто ее отбросил?!..)
Про меня говорят, что половину своих слов я подбираю в своих же снах, где нахожу их лежащими в темной траве, точно они - плоды, уставшие от собственной спелости... (Те, что говорят это, - не способны отличить вкус подаренного поцелуя от вкуса поцелуя, данного взаймы: я подбираю в снах - все свои слова!..)
"Тот, кто долго молится перед едой - выбирает молитву, а не еду", - подумала я и прижала к себе незнакомого путника. Мои зрачки сгустились, и моя следующая мысль была такова: "Не у всякой души есть тело, также как не у всякого тела - душа, но как разгоряченный боем воин не делает различия между запертыми и распахнутыми вратами - так и любовь закрывает глаза на несовершенство Мира!.."
Увидевшие стоящего в ветвях Ангела - видят свою мечту об Ангеле, стоящем в ветвях... Многие понимают это, но лишь немногие знают, что увидев ветви, на которых нет ни одного Ангела - они видят всего лишь свою мечту о ветвях без Ангелов... Так - люди - разделились - между - собой... (А те, кто остался, - встали на тихо подставленные ветви в сумраке Дней людских и в сиянии их Ночей...)
В тихих ранних садах я кормлю свои глаза миром, как ласточка кормит своих птенцов: из клюва - в клюв... К вечеру мои глаза становятся глубокими и гулкими... Когда ты входишь в мою спальню, неся перед своей душой свое тело, - я кормлю твои голодные глаза - своими, потому что не знаю ни одного тела, которое не заслуживало бы своей души!..
В детстве - я сама собрала бусы из косточек апельсина. Когда мне исполнилось пятнадцать зим - мой отец подарил мне ожерелье из жемчуга, выловленного в самом молодом море, и я поняла, что красота, украшенная другой красотой - становится чем-то третьим. Имеющий уши - имеет и глаза, - решила я в день, когда мне исполнилась вторая сотня зим и сняла с себя все украшения... Сегодня утром - я проснулась рядом со своей семисотой зимой... За это время я передумала все свои мысли и у меня не осталось ни одной... Я сижу на берегу моря, ем апельсин, а косточки - нанизываю на нить...
Мне нравится смотреть во сне на свои запястья... Сегодня - они были похожи на молодой янтарь, и я смотрела сквозь них на каменные плиты дороги, которая вела меня куда-то, потому что даже во сне - дорогам свойственно куда-то вести, а людям - идти. (Хотя тот, кто продолжает жить во сне и увеличивает, почти вдвое, свою жизнь, - платит за это тем, что и печаль его возрастает почти вдвое, ведь человеческая жизнь - это отравленное вино, где по-настоящему важен - только первый глоток...)
Моя любовь растет как волосы: по ночам... Мои мысли - остаются холодными и в самые засушливые месяцы... Я одержима Небом. А когда устаю от этого - становлюсь одержима - Землей! (В конце концов - какая разница - на чьи покрывала проливать вино своей любви?!..)
Жизни людей - напоминают круги, расходящиеся по воде... Кто же бросил первый камень? (Кто бы Он ни был - Его одиночество - не больше моего!..)
В Саду Смыслов - так много троп... Торопливые - снуют по ним. Те, что поумнее, - едят плоды с терпеливых деревьев, растя свою мудрость, как растят паруса... Кто-то растит свою красоту. Кто-то - свою усталость. Но нас, поджидающих самих себя, - немного. Мы выслеживаем себя, подобно притаившимся ящерицам под быстро бегущими небесами... Когда-то нас было больше: многие ушли, решив, что жизнь человека слишком коротка для спешащего, но непомерно длинна для замершего неподвижно. Другие - приняли за самих себя вплетенный в ветер жидкий взгляд старика или розовый шум утренних мыслей... Вокруг меня - покачивающаяся трава. Я - покачиваюсь ей в такт: я поклялась остаться здесь навсегда...
После семи урожайных лет - следуют семь неурожайных; вот так и женщина: всегда дает мужчине больше, чем тот может унести...
Иногда печальная сладость халвы - заменяет мне чтение Суры "Аль Инсан", а повисшая над холмами птица - утреннее омовение... Воистину сказано: "Потеряв свой дом - не теряешь ничего. Найдя же свой Дом - находишь все!.."
Говорят - я осуждена на Вечную Жизнь... Мне мало известно об этом... Скорее всего - это правда... Но я еще помню то время, когда моя душа, подобно душам всех других людей, - текла из тела - на землю и даже пересохшие русла рек были исполнены той глубины, которая присуща только страху быть похороненным заживо!.. Помню, как мы сажали в молодую землю косточки граната и поливали их вином, которое медленно набирали в рот, по очереди целуя друг друга (чтобы будущие деревца не боялись Смерти, а в глаза завтрашнего дождя смотрели уже не мы, а наши дети)... Теперь я (как все, живущие слишком жадно) - выросла из своей души, как вырастают из своих одежд, и ее время срослось со Временем Неба... Я люблю гулять в гранатовых рощах, переплетая тень от своих запястий с тенью от ветвей. (Так я разучиваюсь Страху Жить Вечно!..)
Летящие птицы - все так же пишут собой на небе письмена, которые некому прочесть... Так же и я: пишу письмена, быстрые как небо; но где же те, кто стал крылатым, прочтя их?!..
Во времена, когда Ангелов в небе - было больше, чем птиц, - ко мне на окно спустился Ангел Засухи и протянул чашу, полную раскаленного песка. Я взяла ее и, подержав в руках, вернула обратно: "Пустыня не нуждается в песке", - сказала я ему тогда... "Да, но и Ангелы - не нуждаются в людях: поэтому-то я здесь, с тобой", - ответил он, и я увидела, что его правое крыло - совсем не нуждалось - в левом... (Вот так и случилось, что эта чаша песка - до сих пор со мной...)
Перья не мешают птице лететь... Мое тело не мешает мне любить тебя... Но я видела счастье: оно подобно темному, вязкому меду, налипшему на перья! (А еще - я видела, как часто птицы меняют небеса и знаю, что мое тело - не помешает мне позабыть тебя!..)
В ночь Новолуния - я люблю пробираться на берег моря и, разведя под скалой огонь, курить кальян, наполненный молоком верблюдицы. (Белизна молока - помогает ночи сгустить себя...) Я знаю, что сейчас, как бы Луна ни хотела казаться молодой, - ее возраст равен возрасту Соли, а в ночь Полнолуния (как бы она ни была полна) - ей не перелиться через свой край!.. То же и с моей Жизнью: войдя в нее однажды как в реку - я вижу себя унесенной далеко в море!..
Над каждой Тайной склоняется по Ангелу, но над некоторыми - по два... (Отчего? - Это является Тайной!..)
Я учусь искусству целовать свои дни с той же страстью, с которой целую свои ночи!.. (Когда носишь тишину во рту, как носят дыру от выпавшего зуба, - начинаешь понимать, что День - это та же Ночь, но только сбившаяся с пути...)
Когда я жила на побережье моря, чья горечь напоминала горечь души, - судьба свела меня с одним лютнистом, который утверждал, что мысли людей - похожи на промежутки между струнами, тогда как промежутки между мыслями - на сами струны. В доказательство своих слов - он сыграл мне свое полуденное молчание, а я подумала: все, что человек делает слишком хорошо - приближает его к Богу, но отдаляет от людей!..
В Царстве Хазар было три столицы: зимняя, летняя и военная... Горсть черепков, втоптанных в землю - вот все, что осталось от них... Впрочем, когда город разрушается - разрушается лишь его тело, душа же его начинает расти... Два вытянутых глаза, да пара спящих кнутов за поясом - вот все, что есть у тебя здесь, мой нетерпеливо живущий гость! (Все это ты здесь - оставишь, и лишь золотистые черепки моей памяти о тебе украсят обочину дороги в Городе Перевернутого Солнца!..)
Снова день, а Небо все так же нуждается в Земле, как и прежде! И глаза - ищут другие глаза, чтобы плыть в них и тонуть, а едва спасшись - снова плыть!.. Что просишь Ты за это Удивление - быть смертной, иметь недолгое тело и такую же недолгую душу, не знать ничего ни о своем прошлом, ни о своем будущем, ни о своем настоящем?!.. Снова день - и Ты нуждаешься во мне - как и прежде, точно Небо, нуждающееся в Земле!..
Мне так о многом надо промолчать... Избежать встречи со столькими людьми... Влить обратно в сосуды и запечатать столько разлитого по чашам вина... Тот, кто считает это прихотью - пусть сначала научится смотреть в чужие глаза - точно в свои собственные. (Лишь после этого он может назначить мне встречу, на которую ни он, ни я - не придем!..)
В этой жизни - мне были подарены несколько плодов граната, упавших, в свой срок, к моим ногам, две-три незапертые двери, обветренные пальцы Бога, вкладывающие мне в рот, точно темный виноград, Свои Слова, тело, пропитанное душой и душа, пропитанная ветром... Когда наступит время подойти к своей Последней Двери - я удивленно положу у порога свое тело, свою душу, свои слова, платья и те несколько зрелых плодов граната, упавших, в свой срок, к моим ногам: дальше - я пойду налегке...
Шамиль Пею - автор стихов в прозе. Долгое время обучался чайному мастерству у китайских мастеров. Является хранителем древнейших Чайных Традиций.
Таинственная женщина Востока,
В ней столько неги, страсти, красоты,
Сама богиня или дочь пророка,
Ее прекрасные изменчивы черты.
Искусство танца ей дано не в меру,
В нем выражение невольничьей души,
Любви рабыня или королева,
Движенья плоти не желанья, а мечты,
Они идут из чистого истока,
Как трепет сердца нежный взмах руки...
Обворожительная женщина Востока,
Манящий образ тайне вопреки!
Алла Латулина
