Святость всегда привлекала к себе не только людей ищущих утешения, но и людей преступных, лишенных человеческого лица, ищущих легкой наживы. Такая своеобразная встреча противоположностей иногда заканчивалась чудом: преступник, сталкиваясь со святостью, каялся, радикально меняя свою жизнь. Но бывало, что ожесточенное сердце оставалось глухим, еще более погружаясь в свое беззаконие.
Во время своего миссионерского путешествия в город Эфес (современная Турция) апостол Иоанн встретил очень чистого, стремящегося к Богу юношу. После долгой и обстоятельной беседы святой решил доверить его воспитание местному епископу, а сам продолжил свое путешествие. К несчастью, юноша угодил дурную компанию, а епископ не смог его остановить. В итоге когда-то праведный человек стал главарем шайки, которая занималась разбоем на дорогах.
Спустя годы апостол Иоанн вернулся в Эфес. Он поинтересовался у епископа судьбой молодого человека. «Тот юноша мертв. Он умер для Бога», — плача, ответил епископ и рассказал апостолу обо всем произошедшем. «Приведите мне лошадь, и пусть кто-нибудь покажет мне дорогу, я иду к нему», — сказал святой. Ему указали гору, на которой располагался лагерь разбойников. У ее подножия Иоанна сразу схватили. Он не сопротивлялся.
Святой просил преступников отвести его к их главарю — повидаться. Разбойник сразу узнал его и, поражаемый стыдом, бросился бежать прочь, а святой кричал ему вслед: «Сынок, что ты бежишь от своего отца?… Не страшись ничего! Ты еще можешь войти в жизнь вечную! Я возьму все твои грехи на себя перед Христом!» Преступник остановился, бросил оружие, опустил голову и горько заплакал. Апостола Иоанна отпустили. Он подошел к поникшему разбойнику и со слезами на глазах крепко его обнял.
Разбойник покаялся и больше никогда не возвращался к своей предыдущей преступной жизни.
Великий аскет, преподобный Моисей Мурин (IV век от Р. Х.), выходец из Эфиопии, до своего пострига был рабом одного знатного человека. Однажды вскрылось, что раб совершил убийство, и господин прогнал его. Моисей решил примкнуть к банде разбойников. Обладая невероятной физической силой и суровым нравом, он вскоре стал их вожаком. Несколько лет его жизни прошли в кровавых грабежах, убийствах и насилии. А дальше, как написал Некрасов, «вдруг у разбойника лютого совесть Господь пробудил». В какой-то момент Моисей содрогнулся от того, что наделал, раскаялся и, покинув «товарищей», удалился в монастырь. Здесь он долго оплакивал свое прошлое, умоляя братию принять его к себе. Монахи не сразу поверили в раскаяние преступника, но в конце концов над ним совершили постриг. Через некоторое время святой решил уйти в затвор, отправившись в уеденную келью.
Однажды туда явились четверо разбойников из той самой шайки, которую когда-то возглавлял Моисей. Они не узнали его и, надеясь, что у него где-то припрятаны деньги, напали на преподобного. Святой, не утративший своей прежней физической силы, легко справился с ними, связал их и отнес в монастырь, где спрашивал у братии, как ему поступить с пленниками. Разбойники пришли в ужас, узнав, наконец, своего бывшего предводителя. Кроме того они прекрасно понимали, что если их сдадут властям, то их ждет неминуемая кара. Но монахи великодушно решили отпустить их. Убийцы, изумленные тем, как изменился Моисей, и милосердием, которое было к ним проявлено, раскаялись и стали монахами этого монастыря.
Преподобномученик Григорий Чудотворец (ум. 1093) принял иноческий постриг от преподобного Феодосия Печерского и стал монахом в Киево-Печерском монастыре.
Сам святой жил скромно, в маленький келье, рядом с которой устроил небольшой огород. Его единственным сокровищем были пергаментные книги. Однако нашлись люди, которые считали, что у монаха все же где-то припрятаны драгоценности. Несколько раз они пытались совершить ограбление, и каждый раз их постигала неудача. Чудесным образом грабители попадали в курьезные ситуации, раскаивались и становились христианами.
Самым удивительным был такой случай. Злоумышленники решили дождаться, пока старец отправится в церковь на молитву, чтобы прокрасться в его келью. Но святой приметил их и, стоя на коленях перед иконой, так начал молиться о преступниках: «Боже! Дай сон рабам твоим, потому что они утрудились всуе, врагу угождая». Воры заснули и проспали у кельи Григория пять дней и пять ночей, пока святой, призвав других монахов, не разбудил их. «Долго ли будете вы стеречь меня напрасно, думая обокрасть меня? — сказал проснувшимся старец. — Идите теперь по домам своим». Но воры за пять дней беспробудного сна так ослабели от голода, что не могли подняться. Святой накормил их и отправил домой. Об этом происшествии узнало городское начальство. Когда Григорий узнал, что неудачливые преступники предстали перед судом, то опечалился. Он решил продать свои книги, а вырученные деньги употребил на залог за сидевших в темнице грабителей. Освобожденные воры раскаялись, оставив прошлые привычки, и стали постоянно приходить в монастырь помогать братии по хозяйству.
Однако для святого роковой оказалась вовсе не встреча с преступниками.
Однажды Григорий спустился к реке за водой. На берегу он столкнулся с дружинниками князя Ростислава (брат знаменитого Владимира Мономаха). В тот год Ростислав готовился к походу на половцев и встал лагерем неподалеку от Киева. Княжеские дружинники, увидев монаха, начали издеваться над ним, но в ответ услышали удивительное: святой призывал их к покаянию, предрекая гибель войска в предстоящем походе. Разъяренные воины схватили Григория и приволокли к князю. Ростислав не поверил словам святого и в гневе приказал утопить его.
Так Григорий принял мученическую смерть, но слова его оказались вещими. Дружина князя была разбита, а сам Ростислав во время битвы утонул в реке.
ИНЦИДЕНТ - ИЗБИЕНИЕ С ПРИЧИНЕНИЕМ ТЯЖКОГО ВРЕДА ЗДОРОВЬЮ
Мысль о том, что монашествующие скрывают у себя несметные богатства, часто преследует людей омраченных, ищущих легкой наживы. Встречи с такими преступниками не избежал даже великий нестяжатель и аскет преподобный Серафим Саровский (1754–1833).
Злоумышленники, прослышав, что к святому старцу каждый день приходит множество людей, решили, что в его доме можно чем-нибудь поживиться. Выбрав подходящий случай, они пришли к преподобному и стали требовать от него деньги. Святой ответил, что ничего такого у него нет. Грабители не поверили ему и Серафим, сознавая, что произойдет дальше, не стал защищаться, хотя физически был очень сильным человеком. Он опустил свой топор, которым колол дрова, говоря: «Делайте, что вам надобно». Тогда один из преступников, подняв топор, сильно ударил святого обухом по голове, так что тот сразу потерял сознание. Нещадно избив лежащего, они ворвались в келью, но в ней ничего не нашли. В смущении, осознав, что наделали, они бросились бежать, а Серафим, очнувшись, медленно дополз до своего домика, в котором он жил уединенно, вдали от монастыря. Здесь святой пролежал всю ночь в тяжелейших страданиях, а наутро кое-как добрался до обители. Врач засвидетельствовал, что голова преподобного проломлена, ребра перебиты, по всему телу множество гематом. Все удивлялись, как он вообще остался жив. Восемь суток состояние его не менялось. Согласно житию, спасти Серафима смогло только чудо. Во сне ему явилась Богородица, которая исцелила его.
Разбойников нашли — они оказались крепостными крестьянами местного помещика. Преподобный просил его не наказывать их за содеянное, и сам простил обидчиков. Но всю оставшуюся жизнь святой оставался сгорбленным.
ИНЦИДЕНТ - УМЫШЛЕННОЕ УБИЙСТВО С ЦЕЛЬЮ ГРАБЕЖА, ХИЩЕНИЕ ЧУЖОГО ИМУЩЕСТВА
Преподобный Серафим Вырицкий (1866–1949), в миру Василий Николаевич, до своего монашеского пострига был успешным купцом. Он сколотил колоссальное состояние на торговле мехом, но при этом никогда не скупился, постоянно помогая нуждающимся.
Как-то раз возвращаясь из-за границы после очередной деловой поездки, Василий Николаевич увидел на улице крестьянина одетого в лохмотья. Он велел своему кучеру остановиться и вышел к нему. Несчастный постоянно повторял одну и ту же фразу: «Не как ты хочешь, а как Бог даст». Расспросив подробно о том, что случилось с ним, купец решил помочь ему, оказав внушительную финансовую помощь, так что спас его, фактически вернув все утерянное. Но крестьянин при этом продолжал неустанно повторять «не как ты хочешь, а как Бог даст». Отпустив осчастливленного человека, святой вернулся домой и, перед тем как отправиться к жене, пригласил парикмахера. Тот немедленно явился и все просил купца сесть в кресло, но тот взволнованно ходил по комнате, повторяя фразу, которую услышал от крестьянина. Тогда вдруг парикмахер упал на колени и взмолился: «Барин, откуда ты узнал про меня окаянного!» Он признался святому, как задумал убить его и ограбить дом. В ответ Василий Николаевич заверил цирюльника, что он прощает его и никому ничего не скажет. Преступник тут же покинул город.
Удивительно, но однажды святой стал участникам похищения имущества … у самого себя. Как-то раз к нему в квартиру прокрался вор. Собрав все самое ценное, он поспешил выбраться из дома, но у самого выхода мешок его развалился и все украденное разлетелось в разные стороны. Хозяин вернулся как раз в тот момент, когда вор лихорадочно пытался собрать рассыпавшееся добро. Преподобный Серафим участливо помог грабителю и, взвалив узел со своими собственными вещами ему на спину, спокойно отправился к себе домой.
Сказал Господь: не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить. И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? Или как скажешь брату твоему: «дай, я выну сучок из глаза твоего», а вот, в твоем глазе бревно? Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего. Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас. Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят.
«Не судите, да не судимы будете, – говорит Господь, – ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить». Не судите. Мы должны судить себя, свои поступки, но не ближнего своего. Мы не должны сидеть на седалище судей, слово которых – закон для всех. Мы не должны свысока смотреть на кого-либо. Мы не должны судить поспешно. Мы не должны судить пристрастно. Мы не должны судить безлюбовно, немилосердно, тем более, мстительно, с пожеланием зла. Мы не знаем всех обстоятельств, особенностей личности и жизненного пути человека, о котором судим. Мы не должны судить сердечные намерения и помышления других, потому что есть один только Сердцеведец Господь. Мы не должны судить о вечной их участи, потому что этот суд нам не принадлежит. Кто ты, чтобы судить раба чужого? Своему Господу он стоит, и своему Господу падает. Основание для воспрещения такого суда – в том, что мы тоже будем судимы.
Если мы берем на себя судить других, мы должны ожидать, что и мы будем тем же судом судимы. И не только человеческим, но Божиим. Бог простит тех, кто прощает, и не будет судить тех, кто не судит. И милостивые помилованы будут. Непреложен небесный закон: «какою мерою судите, такою и вам будут мерить». Может быть, уже в этом мире – так что можно будет увидеть свой грех во внезапно постигшем нас наказании. Что станет с нами, если Бог будет столь же точен и беспощаден в суде над нами, как мы бываем порой над другими? Все приговоры, вынесенные нами другим, падут на наши головы.
Однако из того, что мы не должны судить других, вовсе не следует, что мы не должны обличать других. Это наша христианский долг, и, исполняя его, мы, как говорит апостол Иаков, можем спасти чью-то душу от смерти. Тем не менее, не каждому дано обличать. Те, кто виновен в тех же самых грехах, в которых они обвиняют других, или даже худших, будут посрамлены. И, конечно же, не будет никакой пользы от их обличений.
Иные готовы затеять ссору из-за мелочей, в то время как сами позволяют себе серьезное отступничество от веры. Они зорко высматривают сучок в чужом глазу, а бревна в своем глазе не замечают. Степени грехов различны. Одни грехи могут быть как сучок, другие – как бревно. Одни – как комар, другие – как верблюд. Это не значит, что может быть грех, о котором позволительно сказать, что он слишком мал. Потому что всякий грех совершается против великого Бога. Наши собственные грехи должны восприниматься нами большими, чем те же самые грехи других, потому что они изнутри поражают нас. Гордость и отсутствие любви и сострадания к другим – самое большое бревно в нашем глазу, от которого происходит слепота лицемерия. «Лицемер! – говорит Христос. – Где же твоя ненависть ко греху, если собственный грех ты лелеешь?» «Как скажешь ты брату твоему – как ты скажешь ему не стыдясь: дай, я помогу тебе, в то время как сам погружаешься в бездну погибели?»
Что же нам делать, если мы призваны вместе со всею Церковью обличать мир о грехе, о правде и о суде? Неужели мы должны замолчать от сознания собственной греховности? Господь предлагает нам единственное спасительное решение. «Вынь прежде, – говорит Он, – бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего». Наши собственные грехи не могут быть оправданием нашего молчания перед лицом торжествующего беззакония. Это молчание явилось бы только усугублением нашей греховности. Но мы должны перемениться сами, прежде всего, если на самом деле хотим помочь лежащему во зле миру. Проповедники истины и покаяния должны, в конце концов, по дару Христа, быть из чистого золота.
И Господь говорит, что не все могут воспринять эту проповедь Церкви: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями». Среди рода лукавого и прелюбодейного есть такие, кто столь долго ходил на совет нечестивых, что теперь уже восседают на седалище губителей. Они исполнены ненависти ко Христу, и снова готовы, как это было уже неоднократно в истории, растерзать тех, кто Христовы.
Однако мы должны проявлять осмотрительность в обличении всех не принимающих истину, как свиней и псов. Многие навсегда отвернулись от Церкви по этой причине, в то время как если бы была проявлена рассудительность, они могли бы быть спасены. Господь заботится о безопасности народа Божия и обещает сохранить Свою Церковь среди всех испытаний.
Только бы мы хранили верность Господу, и были в непрестанном единении с Ним в нашей молитве. Три Его призыва: «просите, ищите, стучите» звучат как один: «молитесь, молитесь и снова молитесь». Просите, как нищий просит милостыни, и вам дано будет узнать благодать. Просите, как заблудившийся путник просит показать дорогу, и вы увидите, что Христос – это путь. Ищите, как ищут самое драгоценное сокровище, которое потеряли. Стучите – в двери дома Божия: «Господи, Господи, отвези нам!»
Потому что Сам Господь стоит у дверей нашего дома и стучит. Мы должны не только просить, но и искать. Не только искать, но стучать – непрестанно, неотступно, взывая, умоляя, сражаясь, как Иаков, с Богом. Человеку, когда ему без конца надоедают с просьбами, свойственно раздражаться, а Бог – чем с большими нуждами и просьбами мы обращаемся к Нему, тем большей любовью Он исполняется к нам.
Христос, оставленный всеми, страдая на Кресте, сказал своему Отцу: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают». Образ этого прощения каждый христианин носит на своей груди: кто на серебряной цепочке, кто на обычной веревке. Святые, подражая Христу, прощали измены, предательства, насмешки, презрение. Но не всегда делали это легко. Иной раз святой прощал, но не находил в себе силы забыть о пережитых мучениях и несправедливости.
Всю жизнь она прощала измены своему мужу, мудро устраивая семейное благополучие. Она слезно вымаливала у Бога своего сына, желая видеть его христианином, закрывая глаза на его непокорность и своенравие. И подвиг ее прощения не остался без награды.
Она скончалась на руках своего только что крестившегося сына, блаженного Августина. И через много лет он напишет в своей знаменитой «Исповеди»: «Итак, я уже верил, верила моя мать и весь дом, кроме отца, который не одолел, однако, во мне уроков материнского благочестия и не удержал от веры в Христа, в Которого сам еще не верил. Мать постаралась, чтобы отцом моим был скорее Ты, Господи, чем он, и Ты помог ей взять в этом верх над мужем, которому она, превосходя его, подчинялась, ибо и в этом подчинялась, конечно, Тебе и Твоему повелению».
Муж святой Моники, Патриций, воспитанный в традициях языческой «морали», не считал нужным быть верным своей супруге. Он даже не стеснялся делиться с ней впечатлениями после очередной измены. Но жена молчала, каждый раз прощая своего супруга. Более того: святая сумела устроить семейные отношения так, что в доме всегда были мир и уют. И вспыльчивый муж ни разу за всю их совместную жизнь не посмел поднять на нее руку.
Подруги Моники, чьи суженые не отличались галантной обходительностью с ними, часто приходили на встречу к ней побитые: с синяками и ссадинами на лице. И каждый раз удивлялись, почему та всегда так радостна и никогда не жалуется, без единой царапины при таком вспыльчивом муже. Так святая медленно подтачивала его черствое сердце, приготавливая его к встрече со Христом.
Ее сын, Августин, устроив себе прекрасную карьеру благодаря проницательному и подвижному уму, рано начал вести разгульную жизнь. Молодой ученый в поисках истины примыкал к различным религиозным и философским течениям. Сложно представить, как страдало сердце верующей матери, когда она видела своего сына последователем то одной, то другой новомодной секты. Он не хотел быть христианином, и мать терпела, молилась и прощала его непокорность. День за днем, долгие годы.
И великое прощение Моники принесло свой плод: и муж, Патриций, и любимое чадо, Августин, стали христианами. Последнему суждено было стать великим святым и богословом.
Двадцать лет он терпел и прощал насмешки со стороны братии монастыря. Святой был готов даже терпеть пытки и лишиться рук — только бы и дальше прощать и не судить.
Точные годы жизни преподобного Дулы Египетского неизвестны. Он принял постриг в одном из монастырей в Египте. От природы святой был человеком застенчивым и кротким. Его молчаливое незлобие раздражало других насельников монастыря. Долгие годы они издевались над ним, а он молчал и прощал. Не стоит удивляться такому поведению иноков: древний монастырь не был местом скопления праведников, грех проникал и сюда.
Однажды из монастырского храма пропали дорогие церковные сосуды, необходимые для совершения литургии. Стали искать вора. Некоторые монахи сразу начали показывать пальцем на молчаливого Дулу. Кто еще мог это сделать, по их мнению? Только тот, кто и так вызывает отторжение и неприязнь… Святой поначалу попытался сказать, что это не он, но его никто не слушал. И тогда Дула смирился, сказав: «Простите отцы святые меня, грешного». Это «признание» было опасным для Дулы, ведь украденное так и не нашли.
С Дулы снимают монашеские одежды, дают взамен гражданскую и ведут на суд в близлежащий город. Здесь у него пытаются узнать, куда он спрятал церковные сосуды, но невинный инок не мог указать это место.
Его начинают пытать согласно тогдашнему закону. Результат тот же. Тогда светский суд «за совершенное святотатство и воровство» приговорил святого к отсечению обеих рук. Дулу повели к месту казни. И тут произошло то, чего никто не ожидал. Наблюдавший за мучениями и приговором святого настоящий преступник был настолько потрясен, что совесть его не выдержала и он публично во всем признался. Следом заговорила совесть и самих монахов. Они бросились к Дуле, прося у него прощение за нанесенные обиды, за муки, которые ему пришлось перенести на суде. Но преподобный только благодарил их за радость страдать безвинно, за возможность подражать Христу.
Он умер три дня спустя в своей келье, во время коленопреклоненной молитвы.
4 февраля 1905 года возле Никольской башни Кремля раздался взрыв. То была бомба, брошенная в карету, где в это время находился Сергей Александрович, муж Елизаветы Федоровны. Великий князь погиб на месте. Убийцу, Ивана Каляева, схватили. Спустя три дня вдова пришла к нему в тюремную камеру и простила его от имени своего мужа.
Принцесса Гессен-Дармштадтская, Елизавета Федоровна 15 июня 1884 года сочеталась браком с великим князем Сергеем Александровичем (братом императора Александра III). Они прожили в любви и согласии 19 счастливых лет. Князь Константин Константинович, родственник и близкий друг Сергея Александровича, вспоминал: «Он рассказывал мне о своей жене, восхищался ей, хвалил ее. Он ежечасно благодарит Бога за свое счастье». Но эпоха смуты, наставшая в России в начале XX века, разучила их.
Посетив заключенного Каляева, Елизавета Федоровна оставила ему Евангелие. Более того: она ходатайствовала перед императором о его помиловании, сознавая сложность политической ситуации в стране. Великая княгиня надеялась, что проявленное милосердие со стороны власти смягчит сердца террористов и революционеров.
Однако Николай II отказал в ее просьбе. Впоследствии Елизавета Федоровна оказывала финансовую помощь семье казненного.
Этим подвигом великого прощения начался ее монашеский путь, который оборвался в 1918 году мученической кончиной.
Против него была вся государственная система. Он делал все ради спасения Церкви. Его предали ближайшие друзья и сподвижники, как только он оказался в заточении. Тем не менее опомнившихся и раскаявшихся он прощал и стремился вернуть обратно в лоно Церкви.
Святитель Тихон стал Патриархом Московским и всея Руси в мрачную для страны эпоху: только-только отгремели две революции. Старые имперские порядки рухнули. Общество стояло на пороге гражданской войны. Новая государственная верхушка выбрала антирелигиозный курс, вместе с которым начались гонения и притеснения христиан, первые расстрелы. С самого начала Патриарх прекрасно понимал, что его ожидают только скорби и тяжелейшее бремя ответственности в такое отчаянное время.
В день своего избрания на Патриарший престол он сказал: «Ваша весть об избрании меня в патриархи является для меня тем свитком, на котором было написано: Плач, и стон, и горе, и каковой свиток должен был съесть пророк Иезекиль (см. Иез 2:10; 3:1. — ред.). Сколько и мне придется глотать слез и испускать стонов в предстоящем мне патриаршем служении».
Первые же его публичные обращения с осуждением бесчинств и террора предопределили разрыв между Патриархом и властью. Фактически святитель Тихон был объявлен персоной нон грата.
Стараниями большевиков в Церкви было создано искусственное раскольническое движение — «Живая Церковь» — которое своей главной целью поставило «модернизацию». Оно выступило против Патриарха, поддерживая власть, включая изъятие храмов в свою пользу и аресты так называемых тихоновцев.
Началась церковная смута. 5 мая 1922 года Патриарх был арестован и после суда изолирован на территории Донского монастыря.
В период заточения святого многие епископы и священники отступили от Церкви под нажимом внешних обстоятельств и присоединились к обновленцам. Среди них были близкие друзья и сподвижники Патриарха. К концу 1922 года две трети из тридцати тысяч действующих храмов в России перешли в руки к раскольникам. Однако подавляющее число верующих не поддержало раскол. Большевики, осознав, что обновленческая авантюра провалилась, освободили святителя Тихона после года заключения.
Снова Патриарх начал совершать богослужения в храмах Москвы, куда стекались огромные толпы богомольцев. И потекли епископы и священники, предавшие Тихона, в его скромную келью. Святитель поступал мудро: он не отталкивал несчастных, но требовал, чтобы их покаяние было публичным.
Примечателен случай покаяния митрополита Владимирского и Шуйского Сергия, блестящего богослова, чьими «заботами» многие из духовенства покинули Церковь. Стоит он в обычной одежде на амвоне (возвышение около иконостаса) перед Патриархом. Храм заполнен верующими. Голос митрополита от волнения дрожит — просит прощения, низко кланяется. Святейший возвращает ему знаки епископского сана: белый клобук, панагию с крестом, мантию, посох. Святитель Тихон, смотревший поначалу на владыку Сергия со скорбью, начинает улыбаться и с ласковой шутливостью говорит: «И ты, старый, от меня откололся». И тут они оба не выдержали. Обнялись и горько заплакали.
Долгих 11 лет этого человека ни за что, по его собственным словам, протаскали по разным ссылкам и тюрьмам. Его пытали в застенках Лубянки. Святого пытались сломать, заставив отречься от веры. Но не смогли. «Я полюбил страдание», — скажет впоследствии святитель Лука (Войно-Ясенецкий).
В миру Валентин Феликсович был блестящим хирургом, сделавшим несколько важных медицинских открытий. После революции, в условиях новой атеистической реальности профессор категорически отказался молчать о своей вере. Более того: он принял сан епископа. С тех пор его начали травить.
В эпоху террора 1930-х годов святитель Лука перенес камеры Лубянки с допросами, пытками и постоянным унижением человеческого достоинства. Трижды он побывал в суровых северных краях России. Самым тяжелым испытанием для него стала ссылка на берега Северного Ледовитого океана. Тяжелейшие климатические условия, существование в избе, где вместо «вторых рам были снаружи приморожены плоские льдины», а «щели в окнах не были ничем заклеены <…> в наружном углу местами виден сквозь большую щель дневной свет». Но епископ выжил. При этом святитель везде, где это было возможно, продолжал оказывал медицинскую и пастырскую помощь. А потом началась война: руки прекрасного хирурга оказались нужны тысячам раненых солдат. В этот период святой делает несколько важных научных публикаций, в которых демонстрирует свои открытия в области гнойной хирургии — особенно востребованной в условиях полевой медицины.
По окончании войны ссыльный профессор и епископ Лука Войно-Ясенецкий был наконец особенно отмечен «за доблестный труд в Великой Отечественной войне». После вручения награды святой выступил с традиционной ответной речью: «Я вернул жизнь и здоровье сотням, а может, и тысячам раненых и наверняка помог бы еще многим, если бы вы не схватили меня ни за что ни про что и не таскали бы одиннадцать лет по острогам и ссылкам. Вот сколько времени потеряно и сколько людей не спасено отнюдь не по моей вине».
Страшное гробовое молчание повисло после этих слов в зале. Несчастный председатель собрания стал говорить о том, что надо, дескать, прошлое забыть и уверено шагать к светлому будущему. «Ну, нет уж, извините, не забуду никогда!» — отрезал святитель Лука.
«Отче! прости им, ибо не знают, что делают». В публичной ситуации, перед лицом своих идейных врагов, святитель Лука будто бы по-своему повторяет эти слова. Он мог бы спасти больше людей, но государственная система террора внесла свои коррективы. Люди не знали, что они творили. Мог ли святой, пусть даже «обласканный» наградой и почестями, честно, просто так с этим смириться, забыть все то, что он перенес?
Прощая людей, он не смог оправдать систему, устройство которой умножало в мире зло и страдание невинных.