"Значит, - думал я, - священная жертва, принесённая мной, была не напрасной.
Мясо коня смогло подкрепить силы женщин и детей. Я сумел превозмочь боль моего
сердца и этим поступком притупил пожар голода".
Сова, казалось, угадал мои мысли и не нарушил моей задумчивости ни одним словом.
Мы взрослели, и поступки наши уподоблялись поступкам старших, с которых мы
всегда брали пример.
Мои дальнейшие размышления прервал приход матери. Она села рядом и долго
смотрела мне в лицо. Слезы медленно стекали по её светлым щекам, точно капельки
росы по лепестку цветка.
Я протянул ладонь и пальцами провёл по лицу матери от глаз вниз, и моя рука
увлажнилась её горячими слезами.
Я прижал ладонь к своим губам и почувствовал солёный вкус, но для меня это были
самые сладкие и дорогие материнские слезы.
- Радость и гордость за тебя наполняют моё сердце, как осенние воды - высохшее
русло реки. Пусть счастье сопутствует тебе на дальнейшей тропе твоей жизни, а
Великий Дух пусть охраняет тебя своим щитом, сын мой, - шептала мать, плача.
Слова матери были для меня высочайшей наградой. По сравнению с ними песня
колдуна в мою честь казалась ничем.
С помощью Совы я поднялся и вышел из шатра, а мать и сестра тем временем
сворачивали меха, находящиеся в типи, скатывали в трубку шкуры. Вокруг виднелись
голые шесты, на них раньше опирались расцвеченные шкуры. Шесты мы тоже забирали,
их верхние концы связывали крест-накрест над гривами коней. На нижних концах,
упиравшихся в землю, укрепляли тюки, берёзовые каноэ - получались волокуши.
Самых слабых женщин посадили на лошадей, а детей положили на шкуры, укреплённые
на шестах.