Перед глазами у меня возникло наше селение, неподвижно лежащие женщины,
истощённые дети, умирающие старики. Я оторвался от шеи коня, подошёл к нему
слева. Когда я вынимал из-за пояса нож, рука моя дрожала, а нож жёг мне ладонь.
- Прости меня, друг, - шептали мои губы. - Пусть твоя душа не имеет на меня
обиды. Мы встретимся на другой стороне Северного Неба, и ты снова будешь мне
верным другом, и вместе будем на заоблачных путях, как и при жизни на земле.
Прости мне поступок, который я должен совершить.
И вслед за этим я одним ударом вонзил свой нож в сердце верного коня. По телу
его прошла дрожь, он ещё мгновение стоял, как бы удивляясь, что с ним могло
подобное случиться, тем более от моей руки. Потом ноги его подломились, и он
тяжело упал на землю.
Брат одним прыжком бросился к нему и ударом ножа перерезал ему горло. Кровь
брызнула мне на мокасины. К горлу у меня подкатился твёрдый комок, в голове
стало пусто, и какая-то сила начала толкать меня в сторону леса, к скалам -
только бы подальше от этого места.
- Прости, - шептал я или что-то шептало во мне, и, шатаясь, я удалялся в сторону
чащи.
Как долго блуждал я среди сухого кустарника, не помню. Знаю только, что в конце
концов я свалился между какими-то стеблями и тьма окутала мне голову.
Очнулся я уже в отцовском шатре, лёжа на мягких шкурах карибу, а надо мной
склонилась мать. Она увидела, что я открыл глаза, и её измождённое лицо
осветилось улыбкой. Мать отбросила мне волосы со лба, потом подала мне миску с
мясным отваром. По всему шатру распространился вкусный запах, и я почувствовал
страшный голод.