В субботу осталась в библиотеке на ночь. Интернета не было, писала "на манжетах". Сейчас забавно перечитывать свои страхи, но тогда ощущала себя Хомой Брутом, оставшимся наедине с панночкой.

Очередная ночь в библиотеке. За папу. В детстве – ложку за папу, а в сознательном возрасте – смены на дежурстве. Чтоб глава семейства мог со спокойной совестью уйти в нирвану недели на три. Раньше приходила на ночные дежурства со спокойной душой. Но с тех пор, как в этих стенах усыпили двух кошек – жутковато стало. Держу дверь в коридор открытой, чтоб без неожиданностей. Акустика чёткая, в соседнем кабинете с батарей капает и эхом угрожающе разносится по коридору. Время от времени до ушей доносятся приглушённые звуки, будто кто-то тщетно дёргает ручку входной двери. Знаю же ж, что в былые времена тут бывали истории пожёстче умерщвлённых кошек – в приднестровскую заваруху в читальном зале, бывшем тогда актовым залом Дома пионеров, лежали гробы с погибшими защитниками. Да и до этого мало ли чего тут творили пионеры по субботним вечерам – дискотека проходила в вышеупомянутом помещении. Помню, и я бывала пару раз на каких-то ёлках, но уже после развала Союза. До сих пор перед глазами картина: два неразлучных одноклассника прыгают, разрывая спортивные штаны в залихватском полушпагате под «Есаула» и «Чао, бомбино!». А я, лихо отплясав, вдруг резко меняю амплитуду колебательных движений и меланхолично отхожу к стене – запела Аллегрова про младшего лейтенанта, под которого ну никак не танцуется, под него страдать надо, молча, у стенки. Эх, удивительное было время для молодой поросли. Ещё не понимали, но уже подумывали.

Много чего было тут, и похороны, и свадьбы, и встречи Нового года. Но на дежурства не боялась оставаться. Год назад, помню, ранней осенью, когда Семён Семёныч был ещё в котёночном возрасте, мы с ним лежали в обнимку, я – на сдвинутых стульях, он – на моей шее. До утра он лез целоваться, а я то и дело отбивалась  от его усатой морды. Его мать приютила наша коллега-кошатница. Души в ней не чаяла. Кошка время от времени благодарила хозяйку котятами, которых все дружно раздавали. Но она и Семён Семеныч оставались неизменными жильцами избы-читальни. Библиотекарши, как обычно это бывает с женщинами, как-то сразу поделились на тех, кто «за» и на тех, кто «конечно, не против, но всему есть предел». Сеня, как назло, поддавал жару - покусывал неприглянувшихся ему читателей. В итоге, при смене власти, хозяйку кошачьего тандема попросили переехать с живностью в самый дальний кабинет – некоторые читатели не разделяли кошачью любовь к мойве, стойкий запах которой витал по залам грозным буревестником. Но что-то там у них произошло, нашла коса на камень, кошачья заступница перебираться в другое помещение наотрез отказалась и… вколола двум ничего не подозревающим питомцам смертельные инъекции. Меня в тот день на работе не было, рассказывали, что, умирая, коты мучительно орали. Раньше я ошибочно думала, что усыпление – процедура безболезненная и быстрая. Вот так животные в очередной раз принесли себя в жертву человеку.

Папа говорил, что на ночных дежурствах слышит кошачьи звуки, но о кошачьих привидениях я слушала, скосив на сторону рот – знак особого саркастического сомнения. Пока однажды не засиделась на работе допоздна. Все ушли, оставив мне запасной ключ. Уже одеваясь, услышала доносившийся из коридора протяжный кошачий крик. Он прозвучал так отчётливо и контрастно средь книжной тишины, что я впервые ощутила, как мороз прошёл от шеи к позвоночнику. Дальнейшие мои действия были похожи на перебежки трусливого домушника. Лишь оказавшись на улице – в безопасности – подумала, что, наверное, послышалось. Так всегда успокаиваю разум, когда спокойней не верить, чем наоборот. В конце концов, это всего лишь кошки. 

И вот сижу снова, бдю. Половина десятого. Надеюсь, в 12 ночи не надо будет обводить вокруг себя меловой круг. Да и на крысу я не похожа. Надеюсь.

Хотя, честно говоря, боязно даже сходить в методкабинет сделать кофе. Вспомнился и фантастический роман Брема Стокера «Мумия». Там загробная кошка – слуга мумии – по ночам нападала на людей. Вспомнился и кот Бегемот, и чеширский кот, и кот учёный, и даже кот Леопольд, но какой-то уже другой, выпивший «озверина». Для пущего эффекта мой мозг напомнил о том, что аккурат напротив меня, у Шурикиного стола, постоянно что-то взрывается. Взрывы катапультируют Михалыча на речку, и там он долго потом договаривается с некими силами, чтоб больше такого не повторялось. Но гулять по ночному Днестру для меня, пожалуй – завершающий этап в победе над страхами. Не сегодня.

А вокруг все эти картины с человечий рост – висят, стоят и даже лежат друг на друге. Известный местный художник принёс их в библиотеку для выставки ещё в июле, да так и не забрал. Портреты маслом, застывшие выражения глаз под чёрными молдавскими бровями… Кажется, ещё мгновение, один из них дёрнет щекой – и понеслась! Что, смешно? Ну тогда заходите к нам на огонёк. Ночным читателем.