[291x383]
РУССКОЕ ЧУДО

Наш современник Владимир Васильев – величайший танцовщик ХХ века, один из самых любимых и популярных артистов во многих странах мира. «Слава русского балета», «Бог», «Чудо», «Феномен в искусстве», «Совершенство», «Гений танца», «Олицетворение благородства, чести и достоинства нации» – это все о нем.

Конечно, можно бесконечно продолжать перечисление возведенных в превосходную степень определений его творчества, всех его титулов и наград, которыми он сам никогда не пользуется, разве что самым дорогим для него званием Народного артиста СССР. Да это ведь и не требуется, ибо в этом имени есть все для тех, кто знает и ценит наше культурное достояние. А Владимир Васильев представляет собой как раз ту составляющую национальной гордости России, которая укрепляет и возвышает духовную красоту и чистоту народа. Недаром Андрей Вознесенский назвал Васильева «Святым Владимиром нашего искусства».

Если бы вам когда-нибудь посчастливилось близко пообщаться с этим удивительным человеком, вас, несомненно, поразила бы его простота в общении и отсутствие какого бы то ни было «звездного» апломба. В этой простоте нет ничего общего с фамильярностью в ней всегда – уважение и внимание к каждому, независимо от его ранга и положения. Во времена директорства Васильева в Большом театре любой – от известного артиста до техника сцены – мог просто прийти к нему: каждого он выслушивал и, если это было возможно, старался помочь.

Ему говорили: «Директор должен быть жестким, диктатором»… Но это не был бы Васильев. Да, у него нет стальной деловой хватки, умения подлаживаться и извлекать выгоду из конкретной ситуации, зато он щедро наделен такими несовременными ныне качествами, как открытость и доверчивость, принципиальность и честность, благородство, необъятная доброта души и великодушие. Человек неистощимой любознательности и изобретательности, высочайший профессионал, он фонтанирует идеями, в которых главное – оригинальность и новизна, динамичность и обязательно красота. Любому делу, которым он занимается, будь то танец, живопись, поэзия, директорство или что-то другое, он отдается со страстью, выкладывается полностью…

Для многих, кто знает Васильева, он – образец всего лучшего, что есть в русском характере. Здесь все то, чем восхищаются впервые приезжающие в Россию: широта души, мягкость и открытость, неистощимая талантливость и жизнерадостность, пытливость, изобретательность и смекалка, житейская мудрость, щедрость, чуткость и сострадание, бесстрашие и самоотверженность, доходящая до жертвенности.

Евгений Колобов так точно подметил это в Васильеве: «Для меня Владимир Васильев – олицетворение настоящего Русского человека с его мощным талантом, удалью, открытостью, добротой и злостью, бескомпромиссностью и мудростью… Он поцелован самим Богом, который несомненно не оставит его никогда».

А подарила миру это «русское чудо» с именем Владимир Васильев простая и прекрасная русская семья. Отец Виктор Васильев – родом из Монино Московской области. В Москве выучился на шофера и пошел работать на завод. Там и встретил маму Володи – Татьяну Кузьмичеву, которая служила здесь же в дирекции. В сороковом родился их первенец – Володя, но пришла война. Отца в 1941-м забрали на фронт, а мама осталась в Москве, в три смены работала на заводе. Прибегала домой только чтобы покормить сына. С маленьким Володей сидели его тетки – старшие сестры мамы, которых в семье было еще шестеро – милые и добрые женщины. Наверное, благодаря этому женскому окружению, заботе, вниманию в суровые военные годы Владимир Васильев через всю свою жизнь пронес святое, благоговейное отношение к женщине. Но его ранние детские воспоминания хранят не только теплоту женских рук, посиделки на кухне и чаепития «вприглядку», долгие беседы и новогодние елки. Голод и холод, постоянные сирены, возвещающие о бомбежках, грохот разрывов и руины дома, стоявшего напротив их окон на улице Осипенко – это все из его военного детства.

Их семье повезло: отец прошел всю войну и в 1945-м вернулся домой. Он свято верил в идеалы коммунизма, в «светлое будущее», которое тот сулил. Спорил с женой, которая, будучи человеком верующим, часто водила сына в церковь.

Маленький Володя любил гонять с мальчишками по двору, как все его сверстники в послевоенной Москве, был ловким и упрямым, никогда не пасовал и не сдавался, даже если силы были явно неравны, за что заслужил уважение старших ребят. А когда мама к майским праздникам купила ему матросскую бескозырку, на которой золотыми буквами было написано «ГЕРОЙ», это прозвище надолго закрепилось за ним во дворе.

Однажды, друг из соседнего подъезда, который занимался в танцевальном кружке в Кировском Доме пионеров, предложил Володе пойти на занятия вместе. Так для маленький Володя открыл для себя мир танца. С первых же уроков его руководитель – замечательная Елена Романовна Россе, разглядела в обаятельном светловолосом мальчике врожденную координацию движений, удаль, легкий и высокий прыжок. У него все получалось сразу и лучше всех, его ставили в пример, на нем показывали все движения. Он перетанцевал почти все народные танцы. А в 1948-м с группой из Дома пионеров впервые выступил на сцене Большого театра солистом в русском и украинском танцах. Именно тогда он впервые увидел красивых, стройных балетных танцовщиков, которые совершали удивительные прыжки и пируэты. Володя был очарован: он сразу же перед зеркалом попробовал сделать «как они». Будучи настойчивым и упрямым от природы, он твердо решил, что сможет так, и даже лучше. В 1949 году после окончания с отличием второго класса общеобразовательной школы по совету Елены Романовны он сдал экзамены и был принят в хореографическое училище Большого театра. А уже через 10 лет заявил о себе как о самом талантливом молодом танцовщике.

Поначалу он мечтал о партиях характерных, гротесковых. Эмоции захлестывали: ему казалось, что это и есть самое главное в танце. Но с первых сезонов в Большом театре, он понял, что на одних эмоциях далеко не уедешь. Васильев часто говорил, что матушка-природа не дала ему идеальных физических данных для классического танцовщика: длинных вытянутых линий. Однако его неотразимое обаяние, осмысление и одушевление каждого движения, его филигранная огранка, уникальный прыжок и «вращение», – все это сделало свое дело. Васильев стал великим классическим танцором.

Позже он заметит: «Принято считать, будто в балете главное – тело, но это не совсем так. Главное – все же голова. Человеческое тело – огромный инструмент, но управляет им мысль. Чем талантливее и властнее этот «дирижер», тем совершеннее поет «оркестр». Он и теперь повторяет молодым постоянно: «Слушайте музыку: в ней все. А зритель должен ее увидеть в вашем танце».

Пусть он не любит давать уроки, то есть применительно к нему – «мастер-классы», ибо ему постоянно нужно разнообразие, и он терпеть не может долгого повторения одного и того же. А его встречи с молодежью, как это было в Ницце в Академии молодых танцовщиков Франции, – это всегда увлекательная беседа с множеством историй из прошлого, показом в движениях, с постижением каких-то простых, но давно забытых истин. Молодые обожают Мастера: его уроки и репетиции – увлекательный спектакль для них.

У Васильева много друзей. Как ни странно, в основном, это люди, не связанные с балетом. Немало среди них драматических актеров, с которыми познакомило и сдружило его Щелыково – Дом отдыха Союза театральных деятелей, расположенный на территории музея-усадьбы А.Н. Островского в Костромской области. С этими местами связаны основные привязанности семьи Васильева. Необыкновенная красота, волшебные, словно зачарованные леса, старинные Кострома и Кинешма, Волга и речушки, впадающие в нее – все это уже более сорока лет неизменно влечет сюда нашего героя.

Более десяти лет в деревне Рыжевка, что над рекой Мера в 40 километрах от Волги, стоит красивый деревянный дом, в котором каждый год Владимир Васильев и его жена – Великая балерина Екатерина Максимова, проводили свой летний отпуск....
[700x473]

На Рыжевке Васильев обычно пишет свои картины – маслом, пастелью и акварелью. Страсть эта родилась у него еще в детстве, когда четырнадцатилетним мальчишкой устроился работать водовозом при пионерском лагере юных художников. Там он стал ходить на уроки живописи, пробовал рисовать. Не так давно, в июне 2003-го в Нахабино была организована третья выставка живописных работ Васильева (первые две были в музее-квартире Рихтера в Москве и в Большом театре). Многие просят его выставлять свои работы, но он относится к этому осторожно: «В живописи я дилетант, моя профессия – танец, а это – просто страсть, без которой не могу жить».


[398x321]

[398x289]

[398x394]

[398x269]

[398x272]

[398x280]

[169x251]

Так и со стихами: он говорит, что они родятся сами по себе как защитная реакция или противоядие, когда делают больно, когда беззащитен перед несправедливостью: «Когда мне сыплют соль на раны, одно спасенье – эпиграммы».

Вот его стихи,которые Васильев посвятил своей жене!!!
1.
Да, беспредел в искусстве
Меня гнетет.
Мне отвратительно и гнусно,
Когда цветет
Ложь и обман, коррупция и жадность.
Растет во мне чудовищная данность
Необратимости процесса.
А я все жду, когда завеса
Дурмана вдруг спадет
И народится
Порядочность людей,
И возродится
Былая атмосфера прежних дней…
Ну что поделать?
Так заведено,
Что судим мы других
Лишь по своим талантам.
Судьбой же определено
Одним – разбросить камни,
А другим – брильянты.

2.
Я рад тому, что я живу,
Что светит солнце яркое,
Что ночь сменяет синеву,
Что и во сне и наяву
Мне смерть пока не каркает.
Я рад огню, жаре, теплу,
Я рад морозу крепкому.
Я счастлив, когда по стеклу,
Стучится ветер ветками.
Я шуму рад и тишине,
Толпе и одиночеству,
Когда зовут по имени,
Или зовут по отчеству.
Я рад всему, что есть вокруг
Меня, и, что я чувствую.
Никто не враг мне, а я друг
Вам всем, во всех присутствую.
Я к бесконечности плыву,
А где она, кто ведает?
Я рад, что я еще живу,
Что все живые на плаву,
И все течет, как следует
Конца пути не избежать,
Не перепрыгнуть пропасть.
Разбиться вдребезги,
но встать
И вновь взлететь,
и обуздать
И смерти страх,
и жизни робость,
И петь в полете,
и плясать,
И пить любовь...
А на излете
Вдруг, враз исчезнуть
И... пропасть.

3.

Как много мы вкушали ласки,
Как часто пили мы любовь.
Как много мы меняли масок,
Срывали, надевали вновь.

Как часто мы, смеясь, шутили,
Острили, хоть и невпопад.
Как много ели, много пили,
Не разбирая, все подряд.

Как часто приходилось мучить
Друг друга нам и поучать.
Хотелось нам как можно лучше,
Как можно больше замечать.
И отмечать себя друг в друге,
И о любви своей кричать.
И ставить часто то в заслугу,
О чем бы лучше промолчать.

Как много общего меж нами,
И не у кого нам спросить,
Как можно сбросить грешный камень,
Который нам по гроб носить.

4.
Ну, что ж, что молодость прошла?
Ну, что ж, что годы давят плечи?
Не сходится уже пиджак? -
Не сходится!
Но, ведь, - не вечер!

Ну, что ж, что на глазах очки?
Ну, что ж, что слух не безупречен?
Давай-ка выпьем водочки!
Налей!
Хотя, еще - не вечер!

Ну, что? Все больше седина?
Да и болезни неизлечены.
Давай-ка, осушим до дна,
И вновь нальем-
Еще - не вечер!

Ну, что? Не пьется, старина?
Ну, не грусти - зажгутся свечи!
Да ведь не наша в том вина,
Что сила в нас не так видна,
Как раньше!
Но... Еще - не вечер!

5.
Чистота, тишина и покой.
Только изредка в этом молчанье
Раздается над сонной рекой
Одинокой гитары бренчанье.

Непонятно, зачем и о чем
Так печалятся нежные руки.
Может, письма любовные кто-то прочел,
И они выливаются в звуки?

В них тоскует, и плачет, и стонет душа,
О потерянном счастье мечтая,
Чьи-то пальцы касаются струн, не спеша,
И аккорды любви подбирают...

Чистота, тишина и покой,
Но тревожно над сонной рекой.
Может, этой весной
Хоть на время тревога растает.

6.
Не думайте, что Вы незаменимы.
Подумайте о тех, кто был до Вас,
Кто чувствовал себя неотразимым,
Сверкал, горел и, вдруг, погас.
О тех, кому всегда мечталось
Оставить свой неповторимый след,
Кому когда-то доставалась
Вся сладость радостных побед,
Кто, как и Вы хотел бессмертья,
Кто, как и Вы желал любви,
И кто так и не смог заметить
Того, что замечали Вы.
Не обольщайтесь! Все не ново!
Ошибки те же под Луной.
И после Вас найдут другого
И кто-то Вам на смену снова
Всплывет над жизненной волной.

Не думайте, что Вы незаменимы,
Ведь заменили тех, кто был до Вас.
Порой нам кажется непогрешимым
Все то, что так греховно в нас.
Не обольщайтесь! Все мы заменимы.
Незаменимо только Божество!

7.
Я давно топчусь на перепутье
Множества дорог, ведущих в Да и Нет.
Мне бы сделать хоть шажок из жути
Прошумевших, но невысказанных лет.
Мне б найти согласие в единстве
Чувства, разума, желаний и надежд.
Мне бы вырваться на сантиметр
из мути,
Лжи, обманов умниц и невежд.
Мне бы враз решиться хоть
на что-то
И шагнуть куда-то по прямой,
Мне бы жить начать опять по нотам
и словам,
Давно забытым мной.
Мне бы, наконец, собрать
все воедино,
Что так быстро и неумно расплескал,
Мне бы разрешить свой поединок
Между тем, что есть, и что искал.
Но уж так распорядилось время:
Чем я дольше у раскрытого окна,
Тем труднее отыскать мне стремя
Ждущего с надеждой скакуна.

8.
Нет, не могу сидеть я за столом,
Как многие, сложивши руки,
И слово к слову подбирать со скуки,
И зарифмованные звуки
Лениво выводить пером.
Я, говорят, непостоянен.
Каюсь!..
Мне скучно постоянство, и когда
Я с головой, как в омут,
В творчество бросаюсь,
Минутой кажутся летящие года.
И, кажется, от сна я просыпаюсь,
Барахтаюсь в стихах,
Рисую до забвенья,
Иду ко дну,
Всплываю на мгновенье
И радуюсь счастливой перемене,
Возникшей не в других - во мне.

Я знаю, что мои стихи
По форме далеки от совершенства-
Нет таинства, и нет блаженства.
Но мысли в них не так уж и плохи.
Порой мелькнет удачное словцо,
Нежданная метафора, и сразу,
Вдруг, озарится точным смыслом фраза,
И проясняется поэзии лицо.


...О своей нежной привязанности,любви к Своей жене,Кате...

Цепочка дней,
часов,
ночей.
Цепочка лет,
десятилетий
Связала нас одной судьбой.
И все, что сделано тобой
И мной на этом свете
Нерасторжимо,
Все прочней и тверже,
И надежней взаимосвязь.
И звенья эти -
Не распрямить,
Не расковать,
Не разогнуть,
Не разорвать.
А только дальше продолжать
И быть за все в ответе.....


[449x585] /


[700x473]

Ссылка на сайт:http://www.senator.senat.org/Vladimir_Vasilev.html
Ссылка на сайт:http://www.vasiliev.com/zanatia_2.html