Вот закончена песня благодарения Великому оку,молчаливо стоявшему в полдне своём, и мог бы уже сесть Заратустра на камне,годном чтобы сидеть на нём...Но тут новые вопросы приступили к нему и требовали одеть их словом Заратустры, ибо были наги и горбаты.
- Достаточно ли силы в руке Заратустры - натянуть лук воли своей,что бы стрела выкрашенная лазурью небес долетела до цели?
- Не станет ли золотое яблоко в хрустале - одиночество Заратустры,- чернильною кляксой,вычеркивающей Заратустру из книги Вселенной и гибелью?
- Позволит ли мир роскошь - потерю единственного?Или единственность - опухоль мира и язва его,так что радостно взвоют свитые в паутину струны Вселенной,когда погибнет единственный,ибо гибелью своею он вернётся в лоно её.рождающее живых,чтобы принять мёртвых? - Так вопрошал Заратустра в сердце своём.Такие одежды дал он горбатым вопросам,стыдящимся своей наготы,так он исследовал одиночество,когда ожидал сверхчеловека на синей льдами вершине.
И тут дух покинул тело Заратустры, оставив его среди глетчеров и хрустального ветра...Как бы на страже...
Вот Заратустра в духе был на некой холмистой страной.Тихо и темно было в ней.тишина ожидания и тоска несвершенности стелились зелёным туманом в сизых неровных разводах,скрывая страну и холмы этой страны. Только несколько самых высоких смотрели сквозь леса ресницы в небо из тоскливой сизо-зелёной мути.К мерцающим звёздам смотрели они безо всякой надежды,не было в этой стране гор и острых пиков не было в ней,где мог бы Заратустра встретить ровню себе и беседовать с ним...или сразиться.
Слабый запах стада и тёплого хлева коснулся ноздрей Заратустры и сказал что страна обитаема.И ту вдруг лопнула,зазмеилась паутиною трещин глиняная тишина и осыпалась неровными черепкам, с легким шорохом утонув в зелёной с разводами мути: некто на высоком холме поносил Silentum Universi ,гневно грозя звёздному небу вздетым к нему сухим кулачком отшельника:
-Пусть меня уничтожит Вселенная...
Чутким ухом - без тела весьма изостряется слух,ибо тяжесть уже не мешает ему,- уловил Заратустра в грозном крике отчаянье.Страх свой выкрикивал в пустоту и безмолвие некто на высоком холме.Страх и обиду,и чувство оставленности,изгнанности и заброшенности бросал он шматками в звёздное небо.
Так увидело зоркое ко всякой слабости и отчаянию око Заратустры.То кричал ушедший в пустыню, чтобы перестать презирать людей,научиться любить их уходил он в пустыню.Но пустыня не приняла его - она тоже принимает только своих.Это же был недостаточно горд,чтобы презирать себя.Гордости его хватило только пожалеть людей и возненавидеть Вселенную за молчаливую неумолимость её.Сладкое жало жалости отравило гордость его.Жало саможаления...
Сорок лет и три года обличал,укорял и уговаривал небеса этот пустынник.Но молчали они.прячась порою в тучи от назойливого вопрошайки и обличителя.Не понятна была тому такая мудрость небес и злился он ничтожеству ума своего,думая что злиться на небо. Злился, наливаясь дурною злобой,пока не взорвался истошным воплем:
- Да,ты можешь уничтожить меня,Слепо-глухое безмолвие!Но я осознаю что умираю,ты же ничего не осознаешь,Глупая бесконечность!
Всем обличителям нужен ответ,а лучше повинная голова,чтобы испить им сладость прощения.Иначе все обличения возвращаются к ним и лопаются они как надутые жабы.Смрадным хлопком рвутся надутые пузыри - эти обличители мироздания.
Так открылось духу Заратустры,когда был он над холмом, откуда кричал отчаявшийся.