[259x400]Мне снилось, будто я — Хорхе Луис Борхес, чудесным образом воскресший и сделавшийся зрячим; и вдруг он, шлепнув себя ладонью по лбу, превращается в Паоло Коэльо. Как правило, сны мне снятся кошмарные.

***

Почему людям так нравятся сплетни? Потому, что всем всегда интересно, что происходит с другими людьми. Сплетня — последнее, что сохранилось от заботы о ближнем.

***

У многих писателей сложности с профессиональной самоиндентификацией. Известно, что и я сама при заполнении анкеты в графу «специальность» вписывала: «машинистка». Теперь, когда эта замечательная профессия исчезла, пишу: «переводчик». Звучит солиднее. Потому что «переводчик» — это профессия, а «писатель» — шут его знает что такое. Писатели как алкоголики: не признаются, и все тут.

***

Иногда он грустно думал: «Почему?», а иногда: «По какой причине?», а иногда он думал даже так: «Какого усе отсюда следует вывод?» — и неудивительно, что порой он вообще переставал понимать, о чем же он, собственно, думает.

***

Я прочитала в газете, что на аукционе Сотбис в Лондоне небольшая жестянка с дерьмом ушла за 17 250 фунтов стерлингов. Пишу и понимаю, что слово «небольшая» вырвалось у меня как бы невзначай, как будто новость оказалась бы более приемлемой, если бы речь шла о крупной жестянке.

***

— Американцы любят всякий мусор. Не так настораживает мусор, как любовь к нему, — говорил Джордж Сантаяна. Он сказал это тогда, когда и не подозревал еще, что все мы со временем сделаемся американцами.

***

Современному человеку, наконец-то покинутому Богом и идеологиями, предоставленному полностью самому себе, осталось только одно — он сам, неприкрытый, голенький. Достигнув «практической свободы» (Бодрийяр), человек не понимает, ликовать ли ему от этого столкновения с самим собой или наоборот, потому что, похоже, более всего современному человеку хочется при своей новой свободе уйти от самого себя.

***

Мой социалистический букварь пропагандировал «братский союз всех народов и национальностей Югославии». На картинках маленькие человечки были одеты в разнообразные костюмы: у одних на голове были фески, у других — кепки, у третьих — шляпы; одни щеголяли в крестьянских чувяках, другие — в сапожках. Таких людей в повседневной жизни я не встречала; я увидала их много позже, на фольклорных праздниках. Наверное, именно поэтому я росла, убежденная, что все люди одинаковы, только по-разному одеты.

***

Принятие основополагающего тезиса о том, что телевидение — самое демократичное средство массовой информации, означает готовность говорить обо всем упрощенным языком, с подлинной или мнимой естественностью; иными словами, создавать банальность. Производство банальности можно рассматривать и как форму доброго отношения к воображаемому массовому зрителю, но также и как отражение некоего высокомерия (массовый зритель глуп, только такое и доступно его пониманию). Производство банальности предусматривает, что зритель с удовольствием смотрит, как на экране умные люди говорят то, что и он мог бы сказать, и это ни в коей мере не ущемляет чувства собственного достоинства большинства воображаемых зрителей.

***

«Оруэлл опасался тех, кто может запретить книги. Хаксли опасался, что отпадут причины запретить книгу, потому что уже не останется тех, кто захочет ее прочесть. Оруэлл опасался тех, кто лишит нас всякой информации. Хаксли опасался тех, кто даст нам ее так много, что мы ссохнемся до пассивности и эгоизма. Оруэлл боялся, что Истина будет от нас скрыта. Хаксли боялся, что истина потонет в море ненужности. Оруэлл боялся, что мы сделаемся представителями порабощенной культуры. Хаксли боялся, что наша культура станет тривиальной, увлеченной чем-то наподобие филлиз, орджи-порджи и центробежной чушки-поскакушки. Короче говоря, Оруэлл боялся, что нас погубит то, что мы ненавидим. Хаксли боялся, что нас погубит то, что мы любим», — утверждал апокалиптик Нил Постман, отмечая, что Хаксли был прав.

***

В глобализованном мире индивиды ощущают свою незначительность сильнее, чем прежде. Именно поэтому каждый громко трубит в свою трубу, и никто никого больше не слушает. Говорят, слушать — значит подпадать под влияние говорящего. Речь есть выражение личной свободы и, значит, господства над теми, кто готов подчиниться.

***

Писатель, решающий писать о будущем, сознательно рискует однажды показаться нелепым; даже более нелепым, чем обычно. Пророчествовать — неблагодарное занятие.

***

Представление о будущем было изначально дискредитировано утопиями, которые, как всякое пророчество, осуществлялись «с точностью до наоборот». Диктаторы, преступники и прочие вожди совершали величайшие преступления как раз ради этого — «во имя будущего».

***

Мы овладели расстояниями, скоростью, застряв при этом на весьма недалеком представлении о времени. Века за нашей спиной продолжают пребывать в тумане. Люди не в состоянии справиться даже с историей собственного времени. Они имеют календари и часы «Ролекс», но вряд ли вспомнят, что ели вчера на обед. Возможно, именно из-за неспособности совладать со временем человеческое представление о будущем не выходит из границ тривиального: будущее — это сказка для взрослых.