Прекрасный пример того, что никогда не поздно прийти к Богу в Церковь. Это цитаты из рассказа о своей жизни сербского монаха, иконописца и миссионера Арсения (Йовановича).
--- --
«…если мне случалось встретить на улице священника, я смотрел на него с жалостью и думал: «Человек занимается тем, что не имеет смысла, Бога нет, а если и есть, то слишком далеко, чтобы можно было Его достичь». Я и мои ровесники стали заниматься медитативными техниками, в основном трансцендентальной медитацией, а наряду с музыкой и медитацией, которой я серьезно себя посвятил, мы вели распутный образ жизни, у нас было много денег, ведь это была компания детей коммунистической элиты»
--- --
«…В Белград я вернулся с серьгой в ухе и с новым порочным опытом. Все, что я не мог получить в Белграде, я нашел там. С моим другом мы побывали и в Амстердаме, должен сказать, что Голландия – одна из самых декадентских стран Европы: страшно, чего мы там насмотрелись! И то, что теперь в Гааге они судят других - это такой абсурд, такое лицемерие! Это страшное лицемерие, что такая страна нас учит справедливости».
--- --
«…со временем большинство моих друзей перешли на сильные наркотики, а я, слава Богу, нет. Господь меня сохранил: всякий раз, когда я употреблял героин, мне становилось плохо, но многие мои друзья, очень талантливые музыканты, художники и актеры стали наркоманами»
--- --
«В коммунистической Югославии были прекрасные издательства, книжные магазины были переполнены, были всевозможные философско-религиозные издания, но только православных не было. Зато было много римо-католического мистицизма, не говоря уже о суфизме, буддизме, индуизме, и мы все это изучали, хотя чувствовали, что это не то, ложное, но все-таки занимались. И в Америке мы продолжали вести такой же образ жизни: концерты, ночные клубы, праздная опустошительная жизнь. Но внутреннее недовольство росло и переросло в нестерпимую душевную боль, невыносимую боль. Мой друг Душан Гера стал погибать от наркотиков…»
-- ---
«…У меня был свой дом, свой бизнес, у меня была своя мастерская, где я занимался творчеством, были друзья и женщины, но душа жаждала, я все больше видел пустоту и ограниченность. Все чаще я углублялся в медитации или часами бродил по Нью-йорку, по улицам и бульварам, блуждал по этому человеческому муравейнику, в страшном одиночестве, с воплем о любви, ибо там любви нет, все рассматривается через призму выгоды, тонул в одиночестве. И когда я был в шаге от того, чтобы сесть в машину и броситься в Хадсон, на какой-то вечеринке я познакомился с молодым человеком из Белграда…»
------ -------
«…Он отвел меня в Американскую Православную Церковь, хотя на самом деле она русская, Московский Патриархат дала ей автокефалию, и там в основном были русские. Она полностью базировалась на русской традиции, признавала Русскую Православную Церковь как свою Мать-Церковь и русского Патриарха. Были там и бывшие протестанты, и пуэрториканцы, и китайцы, те люди, которые, узнав Христа, сказали – да, это Истина! Там я встречал таких ревностных христиан, что мы, и русские, и сербы, и греки могли бы постыдиться»
---- ---
«Отец Макарий, еще будучи в католическом монастыре, начал интересоваться трудами раннехристианских святых отцов, но настоятель не благословлял его читать их, ссылаясь на то, что это чтение только для теологов. Тогда отец Макарий решил уйти из того монастыря. Он крестился в Русской Церкви и стал православным христинином. Его родственник Даниэль был учителем живописи, Православие принял в Париже, куда уехал, будучи молодым художником. До этого отец Макарий уговаривал его писать иконы, но тот не соглашался, тогда отец Макарий отвел его к Леониду Успенскому, который тогда держал в Париже свою известную школу. Мастер радушно их принял, но объяснил, что иконопись – это не просто живопись, это священное искусство, и он может принять в ученики только крещеного человека. Даниэль согласился с условием, что Успенский сам будет его крестным. Так и произошло. Однажды они позвали меня на чай после Литургии, и я увидел иконы в его мастерской. Тогда я понял, что это моя жизнь. Даниэль был удивительным человеком, прекрасным, добрым, светлым. К сожалению, его больше нет с нами…»
--- ---
«Он был великим богословом богооставленности, ибо для человека, который встретил Бога, моменты богооставлености страшно болезенны, он пережил и то, и другое. Я много думал о монашестве, но думал и о браке, но, видимо, у Бога был для меня другой план, и благодаря отцу Макарию, мне представилась возможность испытать себя…»
--- --
«Да, это было время страшного преследования сербов, если ты серб, то ты – хуже свиньи и в этой медийной травле мы уже сами были готовы подумать – может быть, мы и в самом деле такие?! И вдруг встречаешь такого удивительного человека, действительно исключительного во всех отношениях. В Нью-Йорк я вернулся с принятым решением, и – «Гудбай, Америка!» – уехал на Святую гору…»
-- --
«Знаете, мой опыт в Черной реке и после первой операции был очень серьезным. Я тогда пережил тяжелый психологический кризис, решил, что я ни на что не годен, у меня отнимались рука и нога, я пережил так называемый «панический» синдром. Это было настолько тяжелое состояние, что я после двадцати лет монашеского стажа был вынужден принимать лекарства. Моя двоюродная сестра, нейропсихиатр, назначила мне лечение, и можете представить себе такое монашеское и человеческое оскудение – я испугался, что Бог оставил меня. Около года я был на терапии антидепрессантами. Спустя год понял, что от этой химии нет никакой пользы, и моя душа по-прежнему страдает. Тогда я с новой силой взялся за молитву…»
---- ----
«Специалисты умеют квалифицировать психические нарушения, давать им названия, открыли, что такое маниакально-депрессивный синдром, депрессивный синдром страха, что такое параноидальная шизофрения, неврозы, психозы, но не знают патогенеза, и это – главная проблема. Они открыто говорят, что не знают патогенеза, говорят, что основная причина – нарушение химии мозга. Это, конечно, так, но это не причина, а следствие…
Когда это произошло, тогда мы вынуждены принимать психотропные средства, в то время как седативные срества мы принимаем просто в критических ситуациях. В конце концов, в инструкции к препарату говорится, что его принимают не более сорока дней, максимально три месяца. То же самое и с седативами, и с антидепресантами, а когда дело доходит до шизофрении, тогда мы вынуждены принимать фенотиазины. Они открыты где-то в 1956 году и помогают мозгу вернуть свой биохимический баланс, и это абсолютно возможно, можно вернуть.
…я видел, что и там нередко применяется ошибочная методика. Суть этой методики основана на работах Фрейда и Юнга. Тут нет ничего нового, это опять же копание в прошлом, в подсознании, а это ничто иное, как залежи греха, а Церковь говорит нам: «Никогда не возращайся к этому».
--- --
«…Конечно, тогда мы обращаемся туда, но я имею в виду окончательное исцеление. И есть люди опытные, знаете, меня спросила одна сестра-нейропсихиатр: «Как мне им помочь?» Я ответил: «Любовью, сестра, только любовью». Прежде всего, любовью: люби человека в этот момент, переживи с ним его проблему, излей на него свою любовь, а если речь идет о духовнике – научи его молитве»
--- --
«…я встретил еще одного человека, его звали Дарко Ротквич, пусть Господь дарует ему всякое благо. Я почувствовал, что в этом человеке есть то, что мне необходимо, что я ищу и не могу найти среди массы «интересных людей». Поскольку мы только познакомились, я не мог сразу расспросить его, как ему удалось этого добиться без алкоголя, без наркотиков. Когда мы встретились еще раз, я набрался смелости и спросил его, чем он занимается, что делает. Он будто ждал этого вопроса и сказал с легкой улыбкой: «Может быть, я разочарую тебя – я православный христианин, сейчас Великий пост, и я пощусь, готовлюсь к Причастию». Ох, когда он это сказал, как будто ведро воды на голову вылил. «Ааа…, хорошо, прекрасно», – сказал я в снобистском разочаровании, допил чай и ушел. Но, вернувшись домой, не мог найти себе места, просто чувствовал, что в этом человеке есть что-то особенное. На следующий день я пошел к нему и сказал: «Прости, я неправильно среагировал, расскажи мне об этом, расскажи мне о посте, обо всем, что знаешь». Он ответил: «Знаешь, я не богослов, я не умею об этом говорить, я дам тебе книгу». И он дал мне книгу какого-то владыки Николая (Велимировича) «О Негоше» (святитель Петр Цитинский (Петр Негош), митрополит и правитель Черногории. – Прим.ред.). Я ничего не знал о владыке Николае (Велимировиче), и Негош тоже не имел для меня большого значения, но из уважения я взял ее. Дома, начав читать, я понял, как это серьезно, ведь владыка Николай в молодости тоже интересовался восточными учениями и говорил о Творце вселенной эзотерическим образом. Меня потрясло, откуда в православной литературе такой ум? Конечно, закрыть книгу я уже не мог, я почувствовал тепло, умиление, любовь, как будто я читал письмо дедушки из родного края. До рассвета я не мог оторваться от чтения, я понял, как это серьезно, понял, что это невозможно игнорировать. Я с нетерпением ждал встречи с моим новым другом-христинианом, и сказал ему: «Старик, как это прекрасно, у тебя есть еще что-то?» Он дал мне маленькую книжечку Нила Сорского, русского монаха. Это был, так скажем, практикум, учебник практических советов, без эзотерики, о Боге, диаволе, бесах, духовных страданиях, молитве и спасении. Это было невероятно, но тогда я понял, где я оказался и что со мной происходит, что все это не случайно, и что демонические силы обладают нами. Я понял, что я нахожусь в тяжелом психическом состоянии, в котором люди чаще всего обращаются к психиатрам. Тогда, может быть впервые с детских лет, я начал молиться…»
--- --
«…В тот период я узнал об Иисусовой молитве, а до этого я занимался сочинением каких-то своих молитв, но считал, что занимаюсь Иисусовой молитвой. Отец Макарий мне сказал, что это совсем не то, и уже под его руководством я стал упражняться в умной Иисусовой молитве. Молился, как правило, ночью, после чтения Евангелия и духовной литературы, а занятия медитацией научили меня погружаться в себя, и когда я призывал Иисуса, сначала вслух, потом в себе, очень скоро мне как будто Небеса открылись, я пережил такое глубокое покаяние, которое не поддается описанию. Я понял, что иконопись – это духовная дисциплина, во мне кипела истинная радость, я освободился от страстей и твердо решил жить целомудренно»
--- --
«…Но я все еще не понимал значения Церкви, я думал: «Ну, церковь не нужна, не нужна институция, я могу молиться и дома». Одно время и мог так, была мне дана благодать, но она стала отступать, и я почувствовал, что нельзя без храма и Литургии».
-- --
«…первая исповедь состоялась до моего знакомства с оцом Макарием, я жил в Бруклине, и встречал там одного старого священника, ему было под девяносто лет. Однажды я подошел к нему. Его имя было Иосиф. Оказалось, что он англичанин, православный священник, викарный епископ, некоторое время жил в Ливане. Я спросил его: «Отче, вы, в самом деле, англичанин? Я думал, что православные только греки, русские, болгары». А он улыбнулся и говорит: «Конечно! Год сейв зе квиин! (Боже, храни королеву!)» Я решил первый раз причаститься у него, спросил, можно ли у него исповедаться, и он назначил исповедь на следующий день. Я был в таком страхе! Как я буду исповедоваться? Что скажу? Утром, бреюсь и думаю: «Ты ненормальный! Как ты этому старому человеку будешь рассказывать все свои мерзости, как тебе не стыдно? Не дури, исповедуешься Богу дома!» Но все-таки решился, пошел. А он говорит мне: «Давай!» А я, хотя и нашел концепцию, как говорить, смутился, концепция рухнула, я испугался, обливаюсь потом, и только начал исповедоваться, разрыдался так, что не мог остановиться, а он приговаривал: «Хорошо, хорошо, чадо мое, все хорошо, все в порядке». А я и слова не мог вымолвить, но он прочел надо мной разрешительную молитву, и я первый раз в жизни причастился. Вышел из храма, как малое дитя, это была даже не исповедь, а выворачивание наизнанку всего себя, всей своей жизни. Со временем я все больше задумывался о монашесклй жизни, Бог дал мне много благодатных переживаний, я был потрясен этой любовью, осознанием, что смерти нет, понял, что самое необходимое человеку – это чувство бессмертия…»
// «Самое необходимое человеку – это чувство бессмертия». Беседа с сербским миссионером и проповедником монахом Арсением (Йовановичем) / Светлана Луганская.