Продолжая записывать истории, реально произошедшие со мной, я понимаю, что каждая из них, так или иначе будет окутана алкогольными парами. Но с этим ничего не поделаешь… Трезвая жизнь тогда казалась скучна и неинтересна. Тем более, когда тебе 19-25 лет. Почему именно девятнадцать? Да потому, что до девятнадцати лет я не выпил ни грамма спиртного. Весь первый курс института! При этом жил я в общежитии! Думаю, что тем людям кто там жил не надо объяснять, что поступок этот был поистине геройским. Когда вокруг пьют ВСЕ, очень тяжело вести трезвую жизнь. Но я ее вел… С детства я помню слова отца, который частенько мне, еще маленькому, говорил: «Сынок! Чем позже ты выпьешь свою первую рюмку, тем счастливее ты будешь!» Надо сказать, что сам он был далеко не трезвенник, поскольку был офицером и служил в Вооруженных силах СССР. А это все равно, что жить в общежитии, по-моему… Пьянство, дедовщина и бессонные ночи. Хотя, фиг знает… Сам-то я в армии никогда не служил… Ну, ладно. Что-то я отвлекся...
Дело было в декабре 1998 года. Я тогда работал учителем истории и экономики в школе и, по совместительству, заместителем директора по воспитательной работе в стар-шем звене. Про работу в школе, когда-нибудь, я напишу отдельную историю. Так вот. Была зима, и я, в сильном подпитии, возвращался домой с какой-то (не помню уже какой) вече-ринки. Возвращался я не один. Вместе со мной, и примерно в таком же состоянии, шел руководитель одного культурного учреждения, музыкант и очень известный в нашем городе (и не только в нем) человек. Мы с ним были в приятельских отношениях, которые возникли во время работы в одном детском оздоровительном (бывшем пионерском) лаге-ре. Он, собственно как и я, трудился там в качестве воспитателя.
Дорога была дальняя, а с такси в те времена было плохо. Мы шли пешком сквозь пургу и гнали, по-моему, тоже какую-то пургу. Помню только, как мы, встав на колени перед зданием администрации города, били земные поклоны и как молитву распевали хвалу муниципальному начальству. Было около трех часов ночи, и я до сих пор надеюсь, что нас никто при этом не видел. После здания администрации наши дорожки расходи-лись.
Подгоняемый метелью, дальше я поковылял один. Неожиданно впереди показались две, заштрихованные снегом, фигурки. Это были две девчонки, которых невесть как в та-кое время занесло на улицу. Я, путаясь ногами в новорожденных сугробах, постепенно догнал их. Они, почему-то, не испугались и совершенно спокойно позволили мне идти рядом. Мы завели какой-то непринужденный разговор. Спустя некоторое время, одна из них, аналогично моему попутчику, попрощалась и свернула в сторону. Видимо вид у меня был настолько безобидный, что она оставила нас вдвоем, взяв с меня обещание, что я про-вожу подругу до дома. Я согласился и дальше мы пошли вдвоем. Болтая о всяком, я вдруг вспомнил, что не спросил, как ее зовут. Она, не раздумывая, ответила, что ее зовут Синди Кроуфорд. Я сказал, что, в таком случае, меня зовут Майкл Джексон. Она ответила: «О’кей, Майкл. Ты на самом деле проводишь меня до самого дома?» Она была очень сим-патичная, и я чувствовал себя с ней поразительно легко. Словно мы были знакомы сто лет, а не встретились пятнадцать минут назад посреди, утопающей в снежных хлопьях ночи. Когда мы добрались до ее дома, я чувствовал, что мой не трезвый разум так и остался где-то в районе городской администрации. Возможно, что с момента моей встречи с этой де-вочкой, он решил, что у него зимние каникулы. Я не хотел, чтобы она уходила домой и даже, пользуясь временным отсутствием разума, предложил выйти за меня замуж. Она, смеясь, говорила, что уже три часа ночи и она еще слишком молода, чтобы вязать себя узами и портить мне жизнь насилованием мозга после первых же тридцати медовых дней брака. Все-таки я был очень пьян… Видимо поэтому, после ее слов мне стало горько и обидно. Я сказал: «Ну что ж… Пока, Синди…» Она улыбнулась и сказала: «Пока, Майкл…» Я повернулся и, окаменев спиной, побрел прочь. Облезлая собака, с треском грызущая кость возле помойки, оставила ее и проводила меня долгим понимающим взглядом… Мне показалось, что в ее глазах поблескивали слезы жалости… Или я все-таки был очень пьян…