Голодный год гуляет голым
где водосточная труба,
где вперемешку с корвалолом
моя сливается судьба
и застывает на морозе в ночной утробе городской,
где детство существует в прозе
и не рифмуется с тоской,
где папа сахарный арахис
достал, как сотню лет назад,
где жизнь прошла, где крошка Цахес
заглядывает в детский сад,
где с памятью запасы скверны
перемешались на снегу.
Пойдем, декабрь милосердный,
я дома больше не могу.
Ключи, портфель, изюма жменька -
тащу с собою все подряд.
Возьми меня за руку, Женька,
веди меня, мой старший брат.
Я снова девочка: салазки
вытаскиваю на крыльцо,
я грязная - от взрослой маски
не отмывается лицо,
и за грудиной неустанно
токует Бог, скребется бес.