Это цитата сообщения UrfeenJuice Оригинальное сообщение

Ещё одна сказка из Агаты Кристи. часть 1

Внимание, если вы собрались осилить этот поток слов, то сразу вас предупреждаю, что, по сути, это просто-напросто пересказ содержания клипа "АгатыКристи" на песню "Опиум Для Никого", дополненный и переосмысленный в силу моих возможностей и воображения. И потом не обвиняйте меня во всяких там плагиатах, я сразу сказал, как есть.

Жил да был кукольник. Вполне себе такой приличный человек. Немного с избыточным весом, немного с растрёпанными волосами. У него были бакенбарды и трубка, которую он частенько курил. Говорил он немного и неохотно. Потому что... скажи мне, о чём толковом можно говорить с людьми? О погоде? Сплетничать? Обсуждать политику или цены на зерно? Особенно, если учесть, что ни ты сам, ни твой собеседник, обычно, ничего не понимаете в этом предмете.
Вполне могло такое случиться, что кукольник жил в городе неподалёку от того, в котором родился моряк из нашей с тобой предыдущей сказки. А может быть и такое, что тот городишко и был той самой Каперной, на берегу которой Ассоль дождалась алых парусов. Это не столь важно. Кукольник пребывал в своей мастерской, размещавшейся в большой комнате, смежной с той, в которой он, собственно говоря, жил. Из-за того, что вся мастерская была уставлена рядами стеллажей, рабочим столом и шкафами, в которых хранились всякие полезные для его ремесла вещи и инструменты, в мастерской обычно бывало не протиснуться.
Жильё, мастерская и ремесло достались ему от отца, а отцу - от его отца. Но, раз у них у всех были отцы, то были и матери. Можно сказать, что у кукольника всё ещё было впереди. Но вряд ли сейчас у кого-нибудь можно достоверно узнать, как сложилась судьба кукольника после той истории, которая с ним приключилась...
Да некоторые скептики и вовсе утверждают, что нужно было ему меньше курить свою трубку, и что, на самом деле, вся эта история ему только привиделась. Может, и так. Но пока он жил себе, время от времени заходил выпить в кабак. Заходил он в кабак, скорее, по привычке, а не ради удовольствия. Он говорил себе, что развлекается таким образом, но, на самом деле, его тихая возня с игрушками и была для него главным наслаждением. Глядя на него за работой, ты бы подумала, что видишь счастливого человека за любимым занятием. Трудно о нём что-либо конкретное утверждать, но, скорее всего, так оно и было. Когда кукольник заканчивал мастерить очередную игрушку, он довольно быстро охладевал к ней, как бы осознавая, что теперь он не в ответе за неё, не формирует, не создаёт её, и через какое-то время их судьбы разойдутся – когда эту игрушку кто-нибудь купит. Тогда у неё начнётся новая судьба, в которую ему, кукольнику, нельзя влезать хотя бы потому, что эта новая судьба была бы ему не по размеру.
А в кабаке ему так многозначительно улыбалась пышнотелая вдовушка-кёльнерша, которая была очень даже вполне ничего себе. И ещё, она сверкала глазами так интересно и при этом поводила своей большой грудью в декольте, которое больше открывало, чем скрывало от глаз гостей.
Кукольник неуверенно улыбалсяей в ответ своими щеками, не выпуская трубку из зубов. На щеках приподнимались бакенбарды, а глаза он старался прищурить, потому что понимал, что глаза у него не улыбаются при виде кёльнерши. И что, вообще, нужно потом с ней делать, и, может, она вообще всем так улыбается. Поэтому дальше таких улыбок и помахиваний не доходило.
Насидевшись в прокуренном душном помещении с какофонией нестройных хриплых голосов и раздолбанным пианино, он возвращался домой. Там было темно и тихо. Только часы тикали. Конечно, дома никто его не ждал. Такое дело, у него не было даже собаки. Только крысы временами совершали набеги, тогда они могли, пробежав по столу, опрокинуть на пол что-нибудь хрупкое или отгрызть хобот игрушечному слонику. Только полки были заставлены игрушками. Какие тогда были игрушки? Куклы, всякие зверюшки, деревянные игрушки, которые могли приводить в действие какие-то примитивные механизмы.
На постороннего человека эти игрушки могли бы произвести странное впечатление. Вот, примерно такое: заходишь ты в помещение. Темно, тихо. Включаешь свет, а на тебя со всех сторон смотрят сотни стеклянных или пуговичных глаз. И они так смотрели, словно поджидали тебя в темноте, уже долгое время. Ты идёшь среди них, и чувствуешь, как они уже смотрят тебе в спину... Но кукольник не чувствовал такой жути. Можно сказать, что игрушки жили в его воображении только до того момента, пока он не доделывал их до конца. К тому времени спрятанный в нём, как в каждом из нас, ребёнок, мог вдоволь наиграться с новым экземпляром и остыть к нему, уже ожидая, жаждая новой забавы.
Он мастерил игрушки, пыхтел трубкой, шил им одежды, выдумывал для них какие-то роли, выражения лица. Сидел за столом, отрешённо улыбаясь, орудовал ножницами, ниткой и иголкой. Не подумай только, что у него были какие-то дурацкие мысли о том, что, вдруг ему хотелось сравнить себя с Богом-создателем! Нет, о подобном он и не задумывался. И глупо было бы сравнивать и предполагать такое.
…С чего ему внезапно пришло в голову сделать именно таких двух кукол? Где он для них раздобыл материал? Я даже думаю, что нет смысла нам с тобой знать всё это, потому что, сначала, они были для него просто очередными игрушками. Как я уже упоминал, скептики и шутники утверждают, что ему нужно было реже курить трубку. Но в один из зимних дней, ничем не отличающийся от всех прочих, он смастерил, почти одновременно, двух кукол в локоть ростом. У них была фарфоровая кожа и стеклянные глаза.
Белокожая девушка в чёрном коротком сарафанчике с волосами цвета мокрого песка, собранными в два хвостика над ушами. Для себя он решил, что её будут звать Габи. Так он и напишет на картонноя ярлычке с ценником, когда выставит её в витрину: «Кукла Габи». Габриэлла...
Ему казалось, что ей подойдёт такое имя. Оно не содержало в себе каких-то тайных знаков или намёков. Как тебе нравится такое имя для куклы?
- Нормальное имя.
- Я тоже так думаю.
- Давай дальше…
- Она выглядела такой озорной, жизнерадостной и беззаботной с этими своими голыми коленками и пустой улыбкой. Кукольник любовался её открытым беззастенчивым лицом, расчёсывая щёткой волосы из пакли. Может, он даже придумал бы для Габи какую-нибудь более замысловатую причёску, но ничего в этом не понимал. К тому же, думал он, девочка, для которой купят эту красавицу, сама изобразит что-нибудь получше, чем стареющий ремесленник.
А ещё был белозубый негр! Кукольник не знал, какие у африканцев бывают имена, поэтому никак его не назвал. У негра был голый мускулистый торс и арабские атласные штаны! Он рассматривал негра и думал: "Это негр. Каким бы он мог оказаться, будь он настоящим? Ох, он был бы тем ещё шельмецом! Он мог бы быть таким, каким я не был и не буду уже никогда. Даже и пытаться не стоит! Негры - они же, наверно, все такие горячие, отчаянные!"
Так он смотрел на этих кукол до позднего вечера, не желая расставаться с ними в своём воображении. Ему как будто хотелось быть похожим на негра… Нет, ему не хотелось стать чёрным, но хотелось быть таким же беззаботным оторвой, которому море по колено и сам чёрт не брат. И он тогда посмел бы любить девушку, подобную этой кукле в сарафанчике, что лежала рядом с негром на рабочем столе. Уж он-то бы тогда нашёл, о чём с ней говорить!
Так, замечтавшись, будучи в замечательном настроении, кукольник ушёл спать.
Ночью его разбудили какие-то звуки в мастерской. Может, это ему приснилось, но всё равно, звуки проникали в сознание и заставляли обратить на них внимание. Эти звуки были гармоничны, ритмичны… Музыка?
Кукольник поднялся и, как был, в пижаме, подошёл к двери в мастерскую. Ему не показалось, что это могли бы быть воры. Разве воры стали бы играть музыку? Повернув дверную ручку и толкнув вперёд дверь, вместо мастерской, он вышел в огромный тёмный зал, стены и потолок которого терялись в темноте, а пол был холодным и кафельным. По центру дальней стены было что-то вроде сцены. Во мраке зала он различил сбоку несколько музыкантов в оркестре - некоторые из них оказались кроликами или обезьянами. Он понял, чтО ему снится. Игрушки! Его собственные игрушки! Такого не бывает! Тем не менее, игрушки играли музыку, а на "сцену" - в свет прожектора - выпрыгнул сегодняшний негр. Он всё кривлялся и улыбался своими белыми зубами, вращал большими глазами с белыми зрачками, танцевал и двигал мускулистым торсом. Кукольник смотрел на это, даже толком не удивляясь, потому что думал, что всё ещё спит. "Ну и дела. Куклы знакомятся что ли?"
Только он подумал о ещё одной сегодняшней игрушке, как она прошла мимо него, уловив его взгляд своими глазами. Габи не повернула к нему лица, и кукольник не мог сказать, узнала ли она его, и чтО она вообще думает по поводу его присутствия в этом месте и в это время. Кукольник ухватил девушку за запястье - у неё была прохладная рука - и притянул к себе. Раз это сон, раз это только его собственные игрушки, он считал, что имеет право схватить за руку эту девушку. А она, казалось, только и ждала этого.
Они стали друг перед другом и некоторое время смотрели друг другу в глаза. Кукольник заворожено смотрел в её простое лицо. Если бы красота требовала понимания, ему казалось, что он вот-вот бы осознал Истину мироздания. Но в голове, напротив, стало пусто, легко и свободно. Кукольник смотрел в это лицо и не помнил ничего вокруг. Габи вызвала одним только взглядом своим столько чувств у одинокого ремесленника, что... он даже не понял, что она в какой-то момент высвободила руки и вышла в свет прожектора. И лишь тогда он осознал, что всё это время, пока они стояли друг напротив друга, он задерживал дыхание, не смея дохнуть в её сторону.
Там, на сцене, всё ещё кривлялся этот негр. Габи прошла у него за спиной, а он по-животному потёрся об неё лопаткой. Она не отстранилась, и кукольник, смотревший на всё это из мрака, почувствовал неожиданный для самого себя укол ревности. Неприятно. Он, признаться, был в смятении. Что же думать, когда тебе снится сон, в котором твои игрушки оживают? И что одна твоя игрушка заставляет тебя ревновать к другой? Такое мог бы знать только он сам. Но и он не знал. Он только понял, что это ему не нравится, и что этот сон не к добру.
С утра он разглядывал двух кукол, своим поведением во сне заставивших его волноваться. Они смотрели на него глупо, бессмысленно и беззаботно. "Ну и приснится же", - подумал кукольник, глядя на милую куколку. Какой взрослый человек может влюбиться в фарфоровую куклу? Это глупость. Но он решил проверить, будет ли что-нибудь подобное сниться ему и дальше, и не стал выставлять этих двух кукол на витрине.
День он провёл в привычных неторопливых хлопотах, совсем забыв о том сне, который его потревожил. Ночью спал спокойно и отлично выспался. К вечеру третьего дня, когда он зашёл в кабак, воспоминания об эпизоде с игрушками вовсе стёрлись из его памяти. Кукольник обнаружил, что в кабаке все только и делают, что обсуждают минувшую ночь! Дело в том, что прошлой ночью туда заходил самый настоящий негр! Негр! Чёрный, как гудрон! Причём, в тулупе и в перуанской шапке! Только представить себе! Негр, в этих-то краях… Кто-то заметил, что, если бы у кукольника была перуанская шапка, то он был бы одет точь-в-точь, как вчерашний чёрный гость. И все загоготали, найдя такое сравнение удивительно забавным. Вчерашней ночью, продолжали они рассказывать наперебой, скорее, споря друг с другом, чем пересказывая события кукольнику, негр вошёл в помещение с улицы, где в тот момент шёл снег. Мало того, что негр сам по себе произвёл удивительное впечатление, так он ещё и вёл себя вызывающе! Заказал себе выпить и стал кадрить кёльнершу. Да так недвусмысленно и запросто, что здешнему громиле, у которого пьянчужки и случайные посетители по струнке ходили, это очень не понравилось. Громила привык к тому, что все, без вопросов считаются с его силой. Он привык чувствовать себя правым и, если когда-нибудь случались пьяные драки между буянами, верзила, переполненный чувства собственного величия, выступал прямо-таки справедливым судьёй в таких спорах. А тут непонятно откуда взявшийся негр, на одежде которого тает снег, уже облокачивается о стойку и игриво оттягивает пальцем вырез лифа кельнерши. А она только хохочет! Конечно, случилась сокрушительная драка. Хитрожопый негрила в мгновение ока избегал ударов и захватов этого тугодума и навалял ему пинков под зад при всём честном народе. Люди хохотали до упаду. Это ещё больше рязъяряло здоровяка, но он ничего не мог поделать, и быстро утомился. Конечно, всем было понятно, что, попадись негр в его лапы, чернокожему арлекину несдобровать. Но тот так и не попался, и, когда шум и треск стихли, никто не смог сразу осознать, что негр оседлал несокрушимого ранее верзилу, и добивает его кулаками прямо в здоровый сплющенный нос!
Затем победитель вернулся за стойку напротив кёльнерши, а она робела и краснела от его разговоров, даже ни слова не сказав о том, какой получился от этой восхитительной драки ущёрб её заведению. Наверно, её уже миллион лет никто не видел смущённой. Та ещё штучка была эта кельнерша, ага…
Негр ушёл в неизвестном направлении к утру задолго до рассвета. К тому времени все уже успели с ним перебрататься и напиться до отупения.
Уткнувшись в свою большую кружку, и стараясь не выдать своего волнения, кукольник слушал всё, что ему рассказывали об этом таинственном негре. Впрочем, никто бы этого и не заметил. Все говорили, как жаль, что наш тихоня-кукольник не познакомился с этим рубахой-парнем. Ну, ничего, твердили они через раз, хлопая его по плечу, останься сегодня подольше. Может, он зайдёт ещё. Здоровяк обещал ему в следующий раз косточки в кровавую муку перемолоть. Вот будет зрелище!
Едва почувствовав, что теперь можно уйти, не вызвав никаких подозрений, кукольник поспешил вернуться домой, долго разглядывал кукол - негра и красотку. Он вспоминал, какова она была в том "сне", будучи живой, пред его глазами, а потом обнаружил царапины на негре. Царапины на негре. Он был уверен, что их нанёс здоровяк прошлой ночью, пока сам кукольник спал себе мирно дома. Если так, то, получается, и Габи может оживать не только в его снах!
Кукольник решил, что у него есть шанс на её симпатию. Даже самая робкая душа порой нуждается в шансе, в надежде, чтобы начать действовать. В тот же вечер, перед сном он засел с клеем, проволокой, газетой и красками за стол - и склеил целый букет алых роз из газеты. Он положил его на столик рядом с кроватью, и долго не мог уснуть, лёжа на боку, глядя на эти бумажные цветы. Он был так взволнован и преисполнен решимости, которая в момент, как будто с порывом ветра, менялась робостью. Как можно уснуть, когда решился что-то предпринять? Кукольник думал, чтО он скажет ей, когда будет дарить цветы? ЧтО он о ней знает? Ничего. Но надо что-то придумать. Какие-то слова. Не молчать же, наверно... Он уснул уже глубоко за полночь, намаявшись от своих раздумий.
[700x560]