А ты глохни, тони, душа моя, слепни,
никому уже больше не доверяй.
Не зови, не жди, ближе метра не подпускай.
Всё, что было живо – в архив, на полку и под замок.
И чернилами красными – «не кантовать» – строгий выведи ярлычок.
И кому там плохо, кому хреново, кому лафа –
не псиxyй, не дёргайся, не твои дела.
Ах, как раньше билось на нашем флагштоке алое полотно,
затопляло нежностью, и летать дозволяло – до:
до ближайших звёзд, до любимых глаз,
до разбиться вмиг.до напиться вдрызг ..
до тебя, хороший мой, и до рук твоих
А теперь – такие, мой Бог, дела –
посчитала ошибки, реестр составила,
всё учла – и водой сквозь пальцы – неслышима – утекла.
И никто не узнает, что там, внутри, впотьмах – как поёт,
змеится, на волю рвётся, болит, скребёт.
Да иди ты лесом – второй, иль третий – окончен счёт!
Ничего не вздрогнет, не порвётся нить, пальцы не задрожат;
ни к чему, хороший мой, поцелуя след на сухих губах.
…Все вокруг, как положено – при своих делах.
То ревут, то мирятся, и то мат, то шах.
меня осталась капелька, ничего, чуть-чуть:
ломкий, призрачный, невесомый, нелепый луч.
Я давно не верю всякой белиберде,
утонул ковчег мой в твоей воде,
и ни зги не видно в дождя стене…
Посмеёмся весело – всякой ерунде?
Вот такие, милый, теперь дела.
Ни углей, ни света.
Черта.
Стена.
[549x426]