Жесткий диск сказал мне: «Не, ну харош уже, а? Ну самвсэм люди пашли…». Там лежат 34 Гб «Близких друзей». Сонечка, я отдам тебе их безвозмездно, то есть даром, на неограниченный срок использования, то есть навсегда. И без права возврата. Вещи со скидками не откладывают, гарантий не дают.
В последнее время я очень большая. Даже думала купить велосипед, чтобы постепенно уменьшаться. Я стала как огромный кулич. Высокая, с шапкой из бизе и посыпкой на голове. Вся в масле, с орешками и сухофруктами. Жуть, какая вкусная я!
Ну савсем уже хозяйка абалдела. Ну нильзяже так паступать, а. Нихарашо может палучиться. Нинада столько жрать, а. Ента уже савсем беспредел. Паслушай, хозяйка, хоть меня, печень, паслушай. Ты же скоро савсем станеш одним бальшим пасхальным кулечом, а. Нинадо стоко есть, ой нинадо…
Мне звонит Даша и говорит: «Я зайду к тебе?». А я ей отвечаю: «Ээээ…Эээ?». Я стою, балансирую на одной ноге, в руке щетка для обуви, на плече сумка, в зубах конспекты. Нарвала листочков, теперь радуется. Не предполагала я, что буду ходить в лошадином говне с лекциями. Я оттираю с сапог говно, говорю с Дашей, а в голове вертится: «Александрийский театр построил Росси… или не Росси…Воронихин, не? Не, не он…». Она говорит: «Ну, так я зайду?». Вокруг бумажки, на домашний звонит Катя и спрашивает: «А у нас на зачете какой Щедрин будет? Архитектор, скульптор, живописец или физик? У меня тут их много». А я балансирую на одной ноге и думаю, почему же у меня этот гребаный зачет по этим гребаным архитекторами ИМЕННО В ЭТУ СРЕДУ?
А-а-а, икзаменов у меня тоже многа, эта да. Не, ну низя же стока уже а… То ана нажирается, то анна свой навапассит глатает. Не, низя так савсем... Нада харашо, нада спать, нада меньше жрать... Ато анна савсем уже обажралася и сумасошлааа…
На полу лежит композиция. Там лошадь и чувак с пушкой. Все очень эффектно и размазано. Красные пятна, обалдевшая морда лошади с выпученными глазами. Все как на войне! Я сижу уже часа четыре, доделываю этот шедевр. Рядом стоит маман – моет окна, по палитре ходит кот. Бегает теперь с фиолетовыми лапами, недовольный жутко. А я застыла в позе лотоса, в зубах держу кисточку, вокруг тюбики с акрилом. И я понимаю, что я ничего не понимаю. У меня пистолет не получается. Трясутся руки, и я отчетливо осознаю, что если сейчас я не смогу сделать светотень на дуле пистолета, я сейчас нахрен тут все и насовсем. Совсем-совсем насовсем. Потому что сейчас светотень – это самое главное в моей ничтожной жизни.
Мне говорят: «Ты очень хорошо написала сочинение! Ты, Даша, молодец! Какой слог, какая мысля, ах-ах...». Я говорю: «А грамматику?». «А грамматику, ты Даша, написала хреново. Говно полнейшее, Даша!».
Катя меня все время теребила за плечо и очень громким шепотом вопила: «Жестяная банка! Согласование!». И вот так минут 30. Тридцать минут. У меняуже жужжит в обеих ухах. Я ей тихо отвечаю: «Это и есть согласование». «Ну Даша, помоги…». На 31 минуте я разворачиваюсь, облокачиваюсь на парту рукой и кричу очень громко, чтобы меня услышали все, кому нужна эта самая банка: «ЭТО. И. ЕСТЬ. СО-ГЛАС-О-ВА-Н-И-Е!».
«А, точно, я задание забыла посмотреть. Управление мне нужно, да».
Нет, я очень хорошо отношусь к Кате. Но в одном предложении из 5 слов она может сделать 25 ошибок, двадцать из них будут на орфографию и пять на синтаксис. Это, безусловно, талант, его даже пропить не получится.
«А Катя как написала?». А мне отвечают: «А Катя очень хорошо написала. Очень хорошо, прям молодец».
Обычно у меня, конечно, все не так. Обычно у меня есть время, чтобы поплевать в потолок, половить с котом мух, побегать по квартире на четвереньках. Могу еще плевать не в потолок, а в прохожих. У меня же очень удобно балкон выходит, метко так получается плеваться. Прям как у верблюда получается. Я вот так теперь и буду делать. Плевать на всех вокруг. Да-да, верблюдом прям.
Да, если кто-то еще рассчитывает на меня в виде высокого куличика в креме и с посыпкой, то меня осталось всего-то 6 штук и еще одна я в жестяной банке. Большая такая банка, но быстро кончается. Быстро съедаются куличики, шибко быстро! В банке-то из жести.