Я тут недавно прочитала, что кто-то счастлив. Я так рада, что кто-то счастлив.

Хотела сначала прокомментировать, сказать, какая я вся из себя неправая и вообще, а потом думаю: «Что я буду говорить всякие глупости, как вон всем вокруг наговорила, теперь злые все, лучше здесь напишу». Может, это вообще не обо мне было, мало ли в этом мире всяких разных совпадений. Тогда нехорошо может получиться.

Как то я занималась с одной девочкой парой, и на нас Юленька орет. Она всегда орет, не важно, хорошо ты едешь или нет. Мы едем строевой рысью, трясемся, как мешки с картошкой, уже у нас не попа, а один большой синяк. И вдруг Юленька кричит через весь манеж: «Хорошо сидишь, молодец, двинь еще!». И это было очень важно для меня, потому что мне уже хотелось остановиться и слезть. Но тут, раз хорошо, еду, трясусь дальше, большой такой мешок. А потом она говорит: «А ты, Даша, едешь очень плохо». И мне стало так тошно. Я натянула поводья, и мы зашагали. Очень медленно и трагично. Нехорошо получилось.

Теперь я побуду для кого-нибудь выступающей из океана скалой. Пусть на мне кто-нибудь повесит. Так, для разнообразия. Я не такая уж и высокая, чтобы на мне вот так вот висеть, но подержаться, я думаю, можно.
Я тоже очень-очень счастлива. Частично. Очень сильно частично.
Недавно мы с Катей катались по метро и рисовали всяких людей. Это было очень-очень Московское метро и в нем находились очень-очень московские люди. Мы были на лавочках станции Арбатской Арбатско-Покровской ветки. Синенькая такая. Там такие большие подвесные светильники с теплым-теплым светом. Если такая штука упадет, то, наверняка, куча людей будет в этом светильнике. Там такие лавочки стоят у каждой стороны свода, на них сидят люди, ждут. Других людей, поезда. Не знаю. И мы тоже сели на эту лавочку и выбираем, как на рынке. Я себе очень много мальчиков выбрала. Разных-разных! Светленькие, темненькие, в крапинку. Даже у самых немальчиковых мальчиков все очень по-мальчиковски. У них есть такая специальная шея, такие специальные плечи, очень специальные бедра и черепа. И я их рисовала, потому что у меня дома из мальчиков только мой кот. Начала рисовать некого молодого человека, который разговаривал со своей девушкой. Он махал руками, как мельница, и постоянно менял опорную ногу. Девушка на него смотрела и все пыталась остановить мельницу, но не тут-то было. Остапа понесло.
Еще я рисовала парочку. Там сидела девушка и девушка. Неформальная блондиночка и неформальная брюнеточка. Они обнимались и говорили, наклоняясь друг к другу губами, потому что метро и потому что пара. И так красиво обнимались, что нарисовать два эскиза вместо одного было бы кощунством. А Катя сидит рядом и ноет: «Я так не могу». И сидит, молчит так, грустно-грустно. «Я не могу рисовать в метро» - говорит она и начинает молчать еще более драматично. Я не знаю, что в этом случае делать, ну совсем. Говорю: «Не моги». И я иду на другую лавочку, потому что люди кончились. Прохожу мимо этой парочки, и смотрю: «Мальчик». Брюнеточка оказалась мальчиком, а я ей целый 3-ий размер груди нарисовала. У меня там четыре ноги, четыре руки, две головы и четыре груди. А должно быть только две. Думаю: «Ну, мать, совсем хрусталик твой не на своем месте. Надо с этим что-то делать».

Мы ехали с Катей в забитом вагоне по серой ветке. Я стояла и стоя рисовала лица людей. Пыталась одной линией, но получалось не так. Это такое странное чувство. Ты стоишь тут и рисуешь, а многие смотрят на тебя. Есть ты и человек. А потом появляется еще один, бумажный. И это очень таинственно и секретно. А с другой стороны… Как будто бы тебя взяли и медленно так, аккуратно, окунули в бочку с говном. Потом еще раз. И еще. Взяли и окунули. У меня так по субботам. Каждую субботу у меня ритуальное погружение в говно. Я выхожу из аудитории и думаю о чем-то хорошем. Чтобы не чувствовать привкус говна на губах.

Зашли в кафе, и нам выдали купоны по 50 рублей. Тогда Катя сказала: «Давай потом купим на них пирожок. Нам дадут купоны, и мы опять купим на них пирожок».

Я прошагала по манежу целый круг. У меня был орловский рысак, ему было очень неудобно шагать, он бегать любил. И мы побежали. Мы очень долго бежали потом. Нам было очень хорошо. Только я потом ходила колесиком. Вот когда ноги раздвинуты, и ты вот так идешь. Колесиком.

Иногда думаю, а что было бы, если бы это было все-таки мне? Сидела бы сейчас вся в тряпочках, в ванне вальтрап, на кухне оголовье. Или нет. Или было бы все, как сейчас. Раковина в красках, не отмывается, на полу планшет и ковер с пятнами. Сижу сейчас вот, пишу, а на столе банка с краской, открой ящичек, а там все засрано ластиками и огрызками карандашей. А ведь мне никто ничего не говорил. И все равно это все есть.

У нас ведь есть купоны по 50 рублей. Можно пойти и купить на них пирожок.