Это цитата сообщения gold-a Оригинальное сообщение
"Не возжелай жены ближнего твоего..."
Гравюры Юлиуса Шнорр фон Карольсфельда
|
О днажды под вечер Давид, встав с постели, прогуливался на кровле царского дома и увидел с кровли купающуюся женщину; а та женщина была очень красива.
И послал Давид разведать, кто эта женщина? И сказали ему: это Вирсавия, дочь Елиама, жена Урии Хеттеянина.
|
|
И послал Господь Нафана пророка к Давиду, и тот пришёл к нему и сказал ему: в одном городе были два человека, один богатый, а другой бедный; у богатого было очень много мелкого и крупного скота, а у бедного ничего, кроме одной овечки, которую он купил маленькую и выкормил, и она выросла у него вместе с детьми его; от хлеба его она ела, и из его чаши пила, и на груди у него спала, и была для него, как дочь; и пришёл к богатому человеку странник, и тот пожалел взять из своих овец или волов, чтобы приготовить обед для странника, который пришёл к нему, а взял овечку бедняка и приготовил ее для человека, который пришёл к нему.
Сильно разгневался Давид на этого человека и сказал Нафану: жив Господь! достоин смерти человек, сделавший это; и за овечку он должен заплатить вчетверо, за то, что он сделал это, и за то, что не имел сострадания. И сказал Нафан Давиду: ты – тот человек. |
И сказал Нафан Давиду: и Господь снял с тебя грех твой; ты не умрёшь; но как ты этим делом подал повод врагам Господа хулить Его, то умрёт родившийся у тебя сын.
И пошёл Нафан в дом свой.
И поразил Господь дитя, которое родила жена Урии Давиду, и оно заболело.
И молился Давид Богу о младенце, и постился Давид, и, уединившись, провёл ночь, лёжа на земле.
И вошли к нему старейшины дома его, чтобы поднять его с земли; но он не хотел и не ел с ними хлеба.
На седьмой день дитя умерло, и слуги Давидовы боялись донести ему, что умер младенец; ибо, говорили они, когда дитя было ещё живо, и мы уговаривали его, и он не слушал голоса нашего, как же мы скажем ему: «умерло дитя»?
Он сделает что-нибудь худое.
И увидел Давид, что слуги его перешептываются между собою, и понял Давид, что дитя умерло, и спросил Давид слуг своих: умерло дитя?
И сказали: умерло.
Тогда Давид встал с земли и умылся, и помазался, и переменил одежды свои, и пошёл в дом Господень, и молился.
Возвратившись домой, потребовал, чтобы подали ему хлеба, и он ел.
И сказали ему слуги его: что значит, что ты так поступаешь: когда дитя было ещё живо, ты постился и плакал и не спал; а когда дитя умерло, ты встал и ел хлеб и пил?
И сказал Давид: доколе дитя было живо, я постился и плакал, ибо думал: кто знает, не помилует ли меня Господь, и дитя останется живо?
А теперь оно умерло; зачем же мне поститься?
Разве я могу возвратить его?
Я пойду к нему, а оно не возвратится ко мне.
Однажды под вечер царь Давид, встав с постели, вышел на верхнюю террасу своего дома подышать свежим воздухом. Наверно, настроение у него было паршивое, как всегда, когда просыпаешься перед заходом солнца. Голова гудела, во рту было горько. Армия его воевала, а он неизвестно зачем остался в Иерусалиме. "Становлюсь малохольным, как покойный Саул, царство ему небесное", - возможно, подумал Давид и зевнул от скуки и раздражения. И в этот момент его глазам предстало воистину чудное виденье: крупная рыжеватая женщина купалась в бассейне у себя в саду. "Вот так Сусанна!" - ахнул Давид. Конечно, он помянул не Сусанну. Но это неважно, мы ведь условились насчет свободы прочтения и изложения чужого текста. "Сусанна" - эквивалент, хорошо объясняющий настроение царя, которое моментально исправилось. Женщина была обнаженная, привлекательная и незнакома Давиду - и все это вместе очень ему понравилось.
- Кто такая? - спросил он и показал пальцем на соседский садик.
- Вирсавия, - ответил молодой слуга, удивляясь, как это царь вокруг себя ничего не видит, соседей не знает и даже красавицу Вирсавию до сих пор не замечал. - Ее зовут Вирсавия, - поправился он и, опустив глаза, добавил: - Она жена Урии Хеттеянина.
Ответ был с намеком: Урия, военачальник, рискует жизнью для страны и царя, и некрасиво класть глаз на его жену.
Судя по всему написанному в Библии, царь Давид не был Дон Жуаном и не считал делом чести заполучить любую приглянувшуюся ему женщину. У него был гарем, так полагалось; были жены; о них сказано немного, но достаточно, чтобы понять, какова была любовь этого человека, ибо сколько типов людей, столько видов любви. Царь Давид ценил в женщинах, кроме внешней привлекательности, верность и ум. Его жена Мелхола любила его и спасла от подозрительного и злого царя Саула, когда Давид еще был всего лишь военачальником в армии. Другая женщина, Авигея, умная и красивая лицом, тоже выручила его однажды из беды, и он на ней женился. Но история с Вирсавией настолько не типична для царя Давида, что в русском переводе эта глава получила отдельное, отсутствующее в оригинале, название - "Сугубый грех Давида". В чем состоял этот грех?
Мимолетные любовные связи, как бы они ни осуждались в обществе, существовали всегда; они оказались тем неискоренимым злом, с которым приходится мириться: оно в природе вещей, т.е. людей. Но одно дело - общая установка, и совсем другое - отдельная жизнь. То, что большинству сходит с рук, некоторым людям обходится очень дорого, и причин тому много, слишком много, чтобы в этот вопрос углубляться. Но одну причину упомяну, потому что в истории о грехе царя Давида она кажется мне ключевой: царь Давид, соблазнив Вирсавию, сел не в свои сани и совершенно естественно поехал не в ту степь. Случайно, не задумываясь, что тоже для него не характерно, он закрутил роман с красивой соседкой, а когда та забеременела, захотел вернуть ее мужу. Легкость, с которой он готов был от нее отказаться, говорит о том, что серьезного чувства у него к Вирсавии не было. Такого рода историй при всех царских дворах не счесть, и придворные мужья часто даже гордились высочайшим вниманием к их женам. Все могло образоваться, если бы судьба Давида была иной, если бы он был человеком, для которого легкие интрижки - обычное дело. Придворные приняли бы стиль жизни своего царя и не роптали бы. Но Давид показал пример другого отношения ко всем жизненным проблемам, в том числе и любовным, отношения не нового, может быть, но естественного для него, и нарушения стереотипа ему не простили ни люди, ни Б-г, или, если угодно, судьба.
Первым взбунтовался обманутый муж, и, как ни загонял его царь в супружескую постель, Урия упорно ночевал на улице возле царских ворот, мотивируя это тем, что нечестно, мол, во время войны наслаждаться жизнью. Беременность Вирсавии, таким образом, могла иметь только одно объяснение: виноват был царь, и ответа на сакраментальный вопрос "что теперь делать?" Давид не находил.
Не будь Библия такой мудрой в своей правдивости, мы ничего не узнали бы о прегрешении царя Давида. Да и вообще она не стала бы книгой книг, и микельанджеловский юноша Давид не всматривался бы так пристально в своего врага Голиафа - он бы позировал перед потомками, и очень многие из наших тщеславных современников с удовольствием узнавали бы в нем себя. А так - не узнают, слава Б-гу, тому, который избрал Давида, сына Иессея, а точнее, раньше всех разглядел у него на челе печать избранности.
Избранность - тяжела, и тема эта не однажды возникает в Книгах царств в связи с царем Давидом. В наше время под избранностью понимается чаще всего одаренность, а Библия толкует это буквально: Б-г отметил человека в толпе других своим вниманием и даже объяснил, почему: "Не смотри на вид его (парня - А.Л.) и на высоту роста его, - сказал Он пророку Самуилу.- Я смотрю не так, как смотрит человек, ибо человек смотрит на лице, а Господь смотрит на сердце", т.е. в душу. В те времена вообще Б-г мог запросто разговаривать и с пророками, и с иными людьми; наверно, Он еще верил в человечество, но, судя по всему, постепенно эту веру утерял. Давиду же были присущи некие особые качества, они-то и обратили на него внимание Творца, хотя и внешне Давид был очень хорош собой. Возможно, уже тогда понимали, что в человеке должно быть все прекрасно.
С библейской точки зрения царь Давид хорош своим трезвым умом и ответственным поведением; это человек, которому можно доверить народ и страну, потому что, кроме перечисленных качеств, в нем живо понятие греха и Б-жеской справедливости. В наше время некоторого религиозного возрождения мало найдется людей, способных в своей религиозной чувствительности не перешагнуть ту грань, за которой начинается страна Утопия.
Давид не был неофитом и лучше нас понимал, что всему свое время: время для войны и время для мира; время для мщения и время для милосердия; иными словами: истина конкретна.
Здесь возникает образ младшего сына, простого пастушка, которому суждено великое будущее. Этот сюжет прорастет в фольклоре многих народов мира; в русских сказках - это Иванушка-дурачок, хитроватый, добродушный парень, простыми методами добивающийся успеха, - можно сказать, демонстрация превосходства народной мудрости, победившей в 1917 году. В еврейском эпосе - благородный и красивый мальчик, избранник Б-жий.
Царь Саул недаром видел в Давиде соперника и стремился его погубить; но все было напрасно, ибо Аннушка уже пролила масло, т.е. елей (у М.Булгакова безусловная библейская реминисценция), и пророк Самуил тайком от Саула помазал Давида на царство. Давид был младшим сыном в семье, и старшие братья завидовали ему и пытались отстранить от активного участия в событиях, например, от битвы с Голиафом. Его упрекали в высокомерии: Не считай, мол, себя умнее всех! Но он не считал, он был умнее других, и отменить это не представлялось возможным, и вызывало страх. Ситуация, знакомая многим и в наши дни.
Что такое горе от ума, Давид узнал задолго до того, как русский поэт сформулировал эту проблему для своих современников. Давид знал, что достоинства человека далеко не всегда восхищают окружающих; столь же часто они вызывают злобу и зависть. Однажды, находясь в бегах от царя Саула, он пришел во владения царя Анхуса и притворился сумасшедшим; в другой раз намеренно поселился в маленьком городке, подальше от столицы; а когда чужой царь все же приблизил и оценил его по достоинству, случилось то, что и должно было случиться: придворные увидели в нем опасного соперника, и царь вынужден был отослать от себя Давида.
И всю жизнь Давид достойно нес крест избранности, и сверял свои поступки с волею Б-жьей, как он это понимал в соответствии с нравами того времени, а в истории с Вирсавией впервые этого не сделал. Он вдруг стал жить, как все, уступая своим мимолетным желаниям, как будто Б-га не было в душе его, а если Б-га нет, то, как известно, все позволено.
Во все времена большинство людей, руководствуясь разными соображениями, строит свою жизнь. Меньшинство выбора не имеет: сознательно или нет, но, скажем, Обломов не мог быть никем иным, так же как и Бальзак. Царь Давид точно оценивал себя, ситуацию и свои возможности в будущем. У него, что называется, была своя дорога в жизни, настолько определенная, что шаг вправо или влево означал для него побег. А побег - выстрел, убийство. История с Вирсавией была нарушением его жизненного предназначения. В предательстве себя и своей избранности состоит сугубый грех Давида. Мелкая интрижка обернулась для него нравственным преступлением именно потому, что по природе своей он был совестливым и благоразумным человеком. И, как это часто бывает в детективных историях, одно преступление повлекло за собой другое: "Поставьте Урию там,- написал царь Давид своему полководцу,- где будет самое сильное сражение, и отступите от него, чтобы он был поражен и умер".
И Урия погиб.
Вирсавия, услышав о смерти мужа, плакала, сколько положено, а когда кончилось время плача, по воле царя стала его женой. "И было это дело, - сказано в Библии,- зло в очах Господа".
Но не только Господа. Он высоко, а евреи всегда были реалистами и понимали, что должен кто-то и тут, на земле, указывать даже и царям на их проступки. В древних еврейских царствах это было прерогативой пророков, которые позже в Европе выродились в шутов.
И пришел к Давиду пророк Натан и сказал:
- В одном городе жили два человека - бедный и богатый. У бедного была одна овечка, которую он вырастил и очень любил, а у богатого было много всякого скота. К богатому забрел странник, и богатый пожалел взять из своих овец на обед страннику, а забрал овечку у бедняка.
- Вот сволочь! - с облегчением сказал Давид. - Убить мало! А за овечку и за жестокость свою пусть заплатит бедняку вчетверо!
Тогда сказал пророк:
- Паскудный богач - это ты. У тебя жены и наложницы, богатство и армия, и ты забрал жену у бедного человека - Урии Хеттеянина, а самого его послал на смерть. Не видать тебе за это счастья во веки веков!
- Да, - сказал царь и опустил голову, - меа кульпа. Я виноват.
- Ладно, - смягчился пророк, - ты не умрешь, но умрет твой сын, которого родила Вирсавия.
И ушел.
Царь Давид не очень-то поверил в это пророчество, и, когда ребенок заболел, он постился и молился, желая изменить ход событий. Он, похоже, все еще не понимал, что жизнь его изменилась и вернуться в прошлое невозможно. Умение принять свершившийся факт и действовать правильно в новой, неожиданной ситуации дается не всем и не сразу. Чаще всего человек понимает, что нельзя дважды войти в одну и ту же воду, а все-таки пробует: недавнее прошлое кажется таким безбедным, а главное - близким, что кажется - нажми на кнопку, вспыхнет свет и осветит вчерашний день. Именно кажущаяся досягаемость прошлого толкает людей на необдуманные поступки. Так, тонущий в реке плывет, задыхаясь, к своему берегу, хотя берег противоположный гораздо ближе; эмигрант, озадаченный первыми трудностями, готов вернуться на родину, хотя устроиться на новом месте легче, чем на разоренном старом. Так царь Давид посылает на верную смерть Урию. И никто из них не достигает желаемого: пловец, если останется жив, выйдет на свой берег измученным физически и травмированным психически; эмигрант, вернувшись в разоренное гнездо, столкнется не с прежней, а совершенно новой жизнью; а царь Давид, убрав Урию и женившись на Вирсавии, изменил не только свою жизнь, но всю историю еврейских государств, потому что их вторым сыном стал будущий царь Соломон.
И вот Давид состарился, и старшие сыновья его нетерпеливо грызли удила и перебирали ногами в ожидании смерти отца. И напрасно: в высшем совете, возможно, давно уже была решена участь престола; его должен был получить младший сын, Соломон, не только по своим достоинствам и не только во исполнение обещания Давида Вирсавии: блистательное царствование Соломона подтверждало для потомков, что Давид заслужил прощение. "Ладно, ладно, - пробормотал, возможно, Создатель при встрече с царем в райских кущах, - я и сам не ангел. Чего уж там...".
Ибо сказано: неисповедимы пути Господни...