Глава 25.

 

 

 

 

… К концу светового дня работа по установке дома-шатра, к огромному неудовольствию Истинных Людей, не была завершена рабами. Хотя те, кто всё замечал от нечего делать, вездесущие старики и старухи племени х`васынскх`, вечно жалующиеся на слепоту, заметили и то, что взрослый раб Тох`ым, вчера принесённый в посмертную жертву воину Вуэррэ и потерявший целую чашу крови, работал весьма хорошо, а вот его напарник, этот щуплый подросток Х`аррэ, наоборот, из рук вон как плохо, да он просто дрых на ходу, мешаясь под ногами других рабов. 

Тох`ым весь день пребывал бодрым, сильным, что было так не похоже на него обычного, а вот не выспавшемуся Х`аррэ пришлось тяжело. Окружающие суетящиеся рабы мешали Тох`ыму отозвать Х`аррэ хоть на минутку в сторонку, чтобы придать ему сил волшебным словом "Энервейт".

А ещё была толпа глазеющих подслеповатыми глазами, просто от безделья, такого тяжёлого после жизни, наполненной благородными трудами, те-кто-не-умер-вовремя, "нуэнх`у ардаийех`э", то есть старухи, не могущие более зачать и даже подкармливать грудью чужих детей, и не годящиеся даже для присмотра за овцами старики, хотя последних было много меньше старух. Воины Истинных Людей редко доживали до такого срока, когда становились обузой племени. Они погибали в битвах с чужими племенами и родами, их  рвали дикие звери на охоте. А баба,  знай себе, рожай, да корми, и снова рожай и продолжай кормить. Дерьмовое дело! Недаром бабы детьми всё равно, что срут.

Тох`ым подавал Х`аррэ привлекающие знаки, но тот не понимал Тох`ыма и решительно никуда со строительства дома не уходил, хоть уже и шатался от усталости и недосыпания, ведь он всю ночь после вчерашних переживаний за судьбу "старшего братца" и последующей тяжёлой работы в потёмках спал в пол-глаза, заботясь о друге. 

К ночи, уже когда Истинные Люди спали, оставив только надсмотрщиков за рабами, пятерых дюжих воинов с бичами для погонки лошадей в руках, которые они от нечего делать время от времени опускали на спины заезженных, некормленных рабов, Тох`ым, воспользовавшись темнотой, подхватил падающего с поперечной балки Х`аррэ и ткнул ему в бок волшебной палочкой. Тот так и замер в ожидании чуда. 

Тох`ым сделал нужное, как он помнил, движение палочкой, произнеся заветное слово, но… ничего не произошло. То есть, не было снопа искр или луча, ярко различимого в темноте, однако Х`аррэ внезапно приободрился, приосанился и, шепнув Тох`ыму благодарность, полез снова наверх, на балку, с которой мгновение назад сверзился в братские объятия Тох`ыма.

– Чесслово, если бы не Тох`ым, я б расколошматился об землю, –  подумал с гордостью за названного брата Х`аррэ. 

– Значит, не случайно я не видел сегодня утром ничего, ни когда Х`аррэ произносил заклинание Невесомости, ни когда произносил сам то самое: "Энэрвэйт", знать бы ещё, что слово это обозначает, – думал Тох`ым. 

Он с недюжинной силой натягивал на деревянный каркас покоробившуюся от летних дождей дублёную оленью шкуру. 

Скоро шатёр этих проклятых дикарей будет готов, и тогда можно просто поспать. Даже есть от усталости уже не хотелось. 

Воины видели, как Тох`ым ткнул своей смешной палочкой Х`аррэ, и что тот оживился после этого, но, разумеется, ничего из произошедшего понять не смогли, да и не особо они хотели с этими рабами разбираться. Лучше бы эту балку наверху Х`аррэ наконец-то вставил бы в пазы на толстых, стоящих ровно, столбах, да скорее х`нарых` обтягивать шкурами закончили. Пазы были вырублены топорами спящих сейчас воинов. Не то, что они, оставшиеся бодрствовать полная рука раз, Истинные Люди, ведь не спят же, за без-имён смотрят, чтобы работали споро, да дружно, а то воинам спать охота, сил нет. 

Никто из х`васынскх` и допустить не мог, что без-имён, то есть рабы, их обычные рабы могут быть подобны друидам. Сам Х`аррэ даже всё ещё не верил в немногочисленные объяснения Тох`ыма, полученные в ответ на его, Х`аррэ, вопросы, которые он успел задать на коротком пути от костровища рабов к месту будущего обитания хозяев, расстеленному на лугу, пока почти не вытоптанном, дому-шатру. На языке Истинных Людей в окончательном, пригодном для зимовки виде, он обозначался словом "х`нарых`". 

Эти короткие фразы старшего друга привели бы Х`аррэ в настоящее смятение, если бы не быстро наступившее отупение от однообразной работы. Взять деревяшку, отнести её Тох`ыму, Вудрэ или безымянному старику,короче, тем, кто подобрее к нему, Х`аррэ. Но он ни разу не отнёс ни одного пальца раз деревяшки Рангы. Потом пойти обратно, снова выбрать деревяшку, похожую на предыдущую по длине, проверить, цела ли, снова отнести, и так до тех пор, пока ближе к ужину воины Истинных Людей не принесли из леса два громадных молодых бука. После они долго работали топорами над деревьями, и наконец четыре пальца раз почти ровных столба и множество крупных ветвей, мелких сучьев, веток и щепок не остались лежать грудой, дожидаясь рук уже уставших рабов. 

Только к густым сумеркам рабы выкопали палками четыре очень глубокие ямы, ведь ничего острого им в руки не давали по законам и обычаям Истинных Людей, и не из-за боязни без-имён, которые и без того все забитые и смирные, но, видимо, когда-то очень много пальцев назад времени рабы х`васынскх` были вовсе не такими уж мирными. От того и пошёл обычай не давать рабам ничего, чем они могли бы нанести урон Истинным Людям.

В каждую яму поочерёдно, все вместе, надрываясь от веса столбов, засовывали обрубок бука одним концом, да так, чтобы столб стоял прямо. Работу по установке столбов закончили уже в темноте. Солнце быстро село, и сразу наступила ночь. 

Костры Истинных Людей теперь, когда ночи стали холодными, горели всё время, поэтому рабам хватало и этого небольшого, из-за удалённости места ночёвки х`васынскх`, света. Теперь надо было дрожащими от усталости руками, но тщательно, уже без спешки класть старые, принесённые с телеги, поперечные брёвна-балки. Спешить было уже некуда, всё равно на свою стоянку они придут, если смогут идти, самое раннее, к глухой заполночи, до утра им не дадут дотянуть работу надсмотрщики, уже отчаянно зевающие и подгоняющие рабов ударами бичей. Хорошо ещё, что по голове мечом не огревают. От этого потом в ней долго звенит и гудит что-то, а ещё она сильно кружится, поэтому рабы после такого наказания обычно падают, не удержав равновесия.

И так было ясно, что проведут они за трудным делом не меньше полуночи, но едва  рабы начали уже натягивать на получившуюся конструкцию шкуры, как вдруг один из них свалился, да и разлёгся без единого движения. Это был тот, самый старый, клички которого никто из рабов не знал, да и не интересно им было это.Тоже ещё, хорошенькое нашёл время, когда разлечься!

Воины-надсмотрщики начали лупить по нерадивому рабу конскими бичами изо всей силы, но тот, гад ползучий, ёбаный старик, так и не пошевелился. 

– Х`эй! Кто-нибудь, быстро посмотреть, что там с Кордх`у! А потом снова за работу! Х`аррэ, быстро!

– Да, великие Истинные Люди! Вот уж великие воины, вон, даже кличку старика знают, а никто из нас не знал. Какие же они прекрасные благородные хозяева! – думал Х`аррэ.

Подросток быстро подскочил к исполосованному тот-кто-не-умер-вовремя. Все рабы думали, что он даже без-клички, но хороший, в общем-то, раб, с добрым сердцем, только вот… не билось оно больше. 

– Тот-который-умер ушёл навсегда! – воскликнул изумлённый такой странной смертью Х`аррэ. 

– И отчего? Всего лишь, от усталости и голода? Ну, да ведь к такому рабу не привыкать, тем более такому старому… Ой, кажется, старый раб и умер-то от  старости и сегодняшней со вчерашней особливо тяжкой работы. Не, ну подумать только! Неужели от работы, обычного занятия раба, можно вот так взять и помереть?

Х`аррэ недоумевал, пока на его спину не опустился карающий за промедление в работе удар бичом, сильный, не такой, как прежние, только слегка кусачие. 

Вот после него-то Х`аррэ от страха получить ещё один, такой же, и полез наверх, а потом чуть было не сверзился с высоты на землю потому, что в миг потерял равновесие. У него от полученного больного удара, незаслуженного, что было самым обидным, от голода, недосыпа и усталости закружилась голова. 

Тогда и помог Х`аррэ вечно выручающий его Тох`ым своим колдо… тьфу, волшебством. Тох`ым же сказал, что это разные вещи, но этой самой ебучей разницы не объяснил, не сумел, говорит, на этом языке, бля, рассказать. А что, будто бы другие языки, кроме х`васынскх`, существуют?!? Даже рабы из разных народов и племён говорят только на этом языке, значит, другого и в том-что-вокруг нет. Да и откуда ему взяться, если их благородные хозяева Истинные Люди, Правящие Миром. А "мир" это же, наверно, много пальцев раз больше того-что-вокруг даже.

Тох`ым и Рангы натянули шкуры практически вдвоём. Они самые зрелые, особенно Тох`ым сегодня всех удивил. Он вдруг стал даже сильнее, чем Рангы! Остальные рабы мудохались со шкурами из последних силёнок, очень долго.

Потом рабы ходили взад и вперёд под уже почти готовым шатром, вытаптывая  всё ещё зелёную траву и утрамбовывая землю внутри дома. Осталось натянуть только с десяток шкур. Но Рангы и Тох`ым-бодрячок справятся быстро! 

Потом, не дойдя до костровища, все завалились перехватить хотя бы лишку отдыха прямо на вытоптанной земле, очень холодной, но это не имело сейчас никакого значения. Однако воины напоследок хорошенько обработали бичами несмышлёных рабов, посмевших улечься на землю хозяев, где уже ранним утром благородным вождём Истинных Людей будет освящён х`нарых`, а затем женщины постелют шкуры и разведут очаги. 

Без-имён с воем повскакивали со священной земли и выскочили из шатра, а воины подгоняли их бичами и ещё более болезненными ударами мечами плашмя по голове вплоть до их, рабского, поганого костровища и пустой теперь телеги, где раньше лежал сложенный дом племени х`васынскх`. Изнемождённые рабы падали от ударов, вновь вскакивали и, как угорелые, спешили вперёд, подальше от бичей и карающего, благородного оружия. Обессилев от гонки, падали и вставали снова и снова.

Тело старика воины пинками выкатили с утрамбованной площадки и приказали двоим отстающим рабам, Х`аррэ и Вудрэ, отволочь его в лес, да подальше. 

В становище Истинных Людей, причитая, рожала женщина. Собственно, болей от схваток она почти не чувствовала. Ведь так много детей она родила, но выжили только двое ещё не обрезанных сыновей, а причитала она о судьбе будущего новорожденного. Если родится дитя живым, принесёт её младенца благородный вождь их поутру, как она разродится, в жертву новому месту, освящая х`нарых` обмазыванием кровью и мозгами новорожденного каждого столба в доме, чтобы стоял он крепко всю непогожую пору, в дождях и в снегах. А снегов в Мире ой, как много, а дождей-то ещё больше… 

 

… Дождь усилился, и возницам стало труднее управлять четвёрками лошадей, ни пути не было видно, да ещё и ветер в лицо резал глаза. Так и заехали на полном скаку несколько первых квадриг в редкую рощицу, но Малефиций быстро распорядился разворачивать лошадей: не дело это, ехать по корням, а не то колесницы развалиться могут. Не для лесных прогулок предназначены боевые квадриги, но для езды скорой пусть и по бездорожью, но более-менее ровному. Только кроличьи норки мешают квадригам разогнаться на скорость полную, ибо хватает сил у сытых лошадей, четвёрки целой, везти колесницу со всего лишь двумя всадниками в лориках и при оружии. Трофеев же ещё не успели нахватать, вот после-то и поедут квадриги тише.

Снепиус, как и ехавшие следом сыновья и ещё несколько легионеров-всадников, вынужден был покинуть колесницу, чтобы она под неистовую ругань возницы могла бы развернуться среди стоящих хоть и поодаль, но недостаточно для нормального разворота такой громадины, как квадрига с четвёркой ярящихся жеребцов, деревьев. Следом за первой развернулись по очереди и остальные квадриги и выехали под уже шумный, ледяной водопад, ливший с небес плотной пеленой, развеваемой только неистовыми порывами ветра, а затем усилившийся до такой степени, что образовывались целые полосы бурного потока. 

Военачальник приказал всем легионерам спешиться и идти вперёд через рощу, так войско, хотя бы и рискуя нарваться на варваров, не простудилось. Все легионеры и всадники были в лёгких суконных туниках и без обычных для зимних, редких  походов пенул*. 

Под развесистыми кронами вязов дождь ощущался меньше, да и ветер почти не проникал в рощицу, вскоре перешедшую в густой, нехоженный, за исключением одной весьма подозрительной тропинки, древний бор. 

Квадриги с возничими поехали в обход, и легионеры шли по враждебному лесу пешком, по двое с гладиусами в руках.А что оставалось делать? Только идти по тропке, явно протоптанной варварами гвасинг. 

Впереди шли несколько солдат, расчищая дорогу от накренившихся кустарников, древесных сучьев и высокого подлеска, нещадно вырубая всё это спатами, для полководца, а фасио нёс один из самых доверенных всадников чуть позади. Следом шествовал авангард из лучших легионеров, в арьергарде тоже шли лучшие, прикрывая остальных. Тропка-то хоть и узкая, но нахоженная. 

Северус и Квотриус шли спокойно по расширенной тропе, держась за руки, что опять-таки привлекало внимание легионеров, многие из которых слышали и ночные громкие признания в любви и прочие любовные звуки, мешавшие им спать спокойно и будоража кровь. Многие, очень многие из них сегодня ночью сношались со своими боевыми товарищами, как это было в обычаях ещё римских солдат. А этот приятный обычай быстро переняли у ромеев большинство местных легионеров-бриттов и полукровок.

Женщин они получат после первого же сражения с кочевниками, которое, как и все подобные, закончится полной победой и разгромом противника. Тогда будут и рабы с рабынями и детьми, и серебро, и меха, и чужие стада овец, и даже коровы, являвшиеся, наряду с монетами, обозначавшими восьмую часть, четверть, половину и полную корову, своеобразной живой валютой… 

 

… Варвары завалили лесную тропу, и без того узкую, буреломом, но самих их было пока не видно. 

– Ну и повезёт же тем, кто бросится сразу не грабить и насиловать, а за скотом, более выдержанным ребятам, – думалось многим, особенно получившим свою толику грубой любви прошедшей ночью, – А вот теперь этот, к ёбаным демонам и ламиям**, завал, который надо рагребать руками, а то нас наверняка уже поджидают на опушке боевые квадриги. 

Но не может же быть завала без варваров, устроивших это безобразие!

И, разумеется, именно в тот момент, когда можно было спокойно идти себе дальше, лишь высоко поднимая ноги, перешагивая через вековые деревья, появились они. 

Дикари обстреливали легионеров из своих маленьких, сильно изогнутых луков, и многие поражены были именно в почти незащищённые бёдра, в которые эти сукины дети и целились, значит, уже имели опыт войны с солдатами Кесаря. Из защиты ниже лорика были только поножи, по традиции, на левых икрах с лодыжками. Умелость варваров говорила лишь о том, что бой предстоит нелёгкий. 

По приказу Снепиуса не раненые легионеры, кто с гладиусами, кто со спатами, и все с перекинутыми теперь на грудь со спины, как положено в походе, щитами, понеслись навстречу варварам, по пути обрубая многочисленные стрелы с и без того тяжёлых щитов. Пилумы и дротики легионеры оставили в колесницах, чтобы двигаться через враждебный, беспроглядный  лес налегке. Гвасинг были явно только рады перейти в рукопашную. 

Северус взмахнул палочкой и воскликнул: "Protego!", стрелы отлетали от невидимого, но явно наличествующего щита, не достигая цели. 

Умелыми выпадами рапиры он убил уже пятерых лучников, не прикрываясь настоящим щитом, оставленным лежать посреди завала. Бежать, держа щит в руке, Снейп был не в состоянии, не тренированные для такой нагрузки руки, да и всё тело отказывалось бы служить хозяину. 

Малефиций краем глаза увидел, как сражаются его дети. Квотриус, как всегда, упорно и настойчиво продвигался по трупам варваров в одном выбранном им направлении, а вот этот паскудник Северус… О, да тот прямо-таки летал от одного дикаря к другому, поражая их, невредимый от стрел, меткими колющими ударами прямо в сердце. А ещё он постоянно выкрикивал какую-то "Авада… ", дальше было не разобрать, отчего из его чародейской палочки вылетали зелёные лучи, разя дикарей наповал, те падали замертво, не получив и мелкой раны, причём на спину, широко раскинув руки. 

Когда Малефиций пробегал за каким-то диким бриттом мимо одной из жертв чародейства, он успел увидеть изумлённое выражение в глазах трупа, широко распахнутых и устремлённых вверх, к небу, скрытому разлапистыми ветвями деревьев. Странной показалась такая смерть Снепиусу, но задумываться было некогда. Да и чего ожидать от чародея? Всего, что невозможно для обычного человека.

Воинов гвасинг победили очень, даже подозрительно быстро. Видно, это был передовой отряд варваров, высланный с ближайшей кочёвки. Их мёртвые и раненые тела сейчас обшаривали легионеры, сдирая с них шкуры и шерстяные плащи, отбрасывая их прочь в поисках серебряных браслетов, серег и нашейных литых обручей, которые снимали, отрубая руки и головы, вырывая тяжёлые серьги из мочек. 

Квотриус принёс много серебра, завернув его в плащ, ибо на руках всё было унести невозможно, а этот, как оказалось, лихой вояка Северус, которого отец тут же зауважал вновь, простив ему прилюдное увлечение сводным братом, ничего, полюбятся, да и разбегутся, перебесятся, не принёс ни одного трофея. 

Малефиций поинтересовался, почему, получив в ответ:

– С отрочества превелико ненавижу я Мародёров. 

Такой ответ был непонятен Малефицию. Они же воины, это их трофеи, а мародёры… это, ну, словом, это иное. Нищие людишки, не воины, бродящие по полю закончившегося большого сражения, добивающие раненых и обдирающие их поножи, лорики, обувь и даже окровавленные туники. 

Такие были в Италии милой, жалкие колоны, хоть и имеющие право носить на поясе пуго, но никак уж не меч, ибо он суть благородное оружие легионеров и всадников. А последние, так вообще передавали свои гладиусы старшим сыновьям из рук в руки в торжественной церемонии, при сборище всех свободных домочадцев. 

– Сын мой законорожденный и наследник, – процедил сквозь зубы разозлённый Малефиций, – вижу я, полагаешь, что достаточно богат дом Снепиусов славных и древних, Господин коего ты есть, и гнушаешься в честном бою добытыми трофеями. 

– Да, высокорожденный патриций и отец мой, просто гнушаюсь я обдирать мертвецов, – спокойно глядя Папеньке в глаза, ответил Северус, – Хотя обычай сей и известен мне. 

– Так почему же тогда ты не следуешь ему?!? Великий воин же ты, сыне, – умиротворяюще закончил Малефиций. 

– Да, воин я есмь, но не мародёр, да не стану никогда таковым, – повторил Снейп упрямо. 

– Ну и ступай с глаз моих! Прочь!

– А ну рот на замок! Не то Распну! Иль вновь хочешь ты отведать боли той, о  высокорожденный… отец?

–Вот ещё, какой-то поганый маггл смеет повышать голос на чистокровнейшего волшебника!

Снейп подумал пару мгновений и наставил волшебную палочку на полководца. 

Солдаты меж тем мародёрствовали вовсю, но соблюдали одно правило. Никто не имеет права приближаться к убитым другим легионером варварам. Это означало недопустимый среди своих грабёж чужих трофеев. Солдаты, уже понабравшие трофеев, с изумлением наблюдали сцену, разыгрывающуюся между отцом и сыном. Что же сделает великий и непобедимый Снепиус?

Снепиус же решительно отвёл палочку от себя и залепил сыну пощёчину. Конечно, Северус разозлился, но головы не потерял, поэтому авадить Папеньку на месте не стал, выговорив лишь: "Повелеваю" и ещё несколько слов шёпотом. 

Полководец какими-то странными, застывшими и неживыми глазами посмотрел на сына и вдруг… опустился на колени и припал к его стопам. 

– Вот так-то лучше, отец. Встань. Ты прощён.

Северус, получивший сатисфакцию, проговорил это словно деревянным, лишённым жизни голосом. 

– Finite incantatem, – еле слышно произнёс он вдогонку. 

Солдаты так и не поняли, отчего их полководец ползал на коленях перед сыном, как простой домочадец, даже не член семьи, а так, словно он всего лишь какой-нибудь провинившийся надсмотрщик за домашними рабами. Неужели сын-чародей покорил своевольного отца до… такой степени? И каковым же наизлейшим колдовством ему удалось сие? Что же, и в доме так, на карачках, он пред сыном и ползает?

А вот сам полководец ошарашенно оглядывался по сторонам, словно стараясь вспомнить что-то очень важное, но вот что? А-а, верно, это сыночек-маг что-то учудил… А вот над кем?

– Что произошло, сын мой законнорожденный Северус? 

Папенька спросил грозно, решив сразу перейти в лобовую атаку. 

– О, ровным счётом ничего такового, о чём следовало бы беспокоиться тебе, высокорожденный патриций и отец мой. 

А вот Северус ответил спокойно, как послушный сын, чуть склонив голову. Теперь, после прилюдного унижения Малефиция, он мог себе позволить такое проявление внезапно нахлынувшего "сыновьего" чувства, подобострастного преклонения перед высокорожденным "отцом" . 

Потом они ещё недолго шли по лесу, пока, наконец, он не поредел, и тропа вывела легионеров прямо на большой луг, на котором вдалеке маячили их квадриги. Продрогшие, мокрые возничие подвели колесницы к уставшим более от тяжести трофеев, нежели от самого боя, легионерам. Раненые давно уже повыдёргивали короткие, тупые наконечники стрел из ног, и теперь, хромая, кто на правую, кто на левую ноги, шли без трофеев, опечаленные их отсутствием боле, нежели собственными ранами, из которых ручейком вытекала живоносная жидкость. Полковой врачеватель быстро замотал им раны, смазав какой-то жгучей мазью. 

Но Северус не обращал внимания ни на что. Он был зол на мародёра Квотриуса до такой степени, что мечтал превратиться в легендарного Мордреда и порвать негодяя на клочки.

Остальной путь был проделан на квадригах, мокрых и холодных, под выстуживающим до костей ливнем и жутким ветром. Казалось, сама природа воспротивилась замыслу Северуса Снейпа отыскать этих двоих рабов, бывших когда-то величайшими, если не считать Альбуса Дамблдора, магами… той эпохи, века уже прошлого, двадцатого. А что с ними станется в веке двадцать первом, Снейп и гадать не решался.

Леса по-прежнему с осторожностью объезжали, дребезжали квадриги на кротовьих и кроличьих норках, и даже не задерживаясь на полуденный привал, чтобы разыскать воды и напиться, а есть уже было нечего, войско добралось до первой попавшейся кочёвки гвасинг. Уставшие, голодные, злые, но с трофеями. 

Даже те два десятка бриттов, что были убиты Северусом рапирой и магией, остались в далёком теперь лесу, всё же обезглавленные, кто-то втихаря позарился на чужую добычу. Да приидут к ним ламии ночью лунной! К ним, нарушившим законы воинской чести и братства. К ним, кто не знает их вовсе.

Лагерем встали на расстоянии, чуть большем полёта стрелы, от такого знакомого Северусу шатра народа гвасинг. Снейп отошёл в сторону от суетящихся солдат, разбивающих шатры и ищущих воду, ведь всё, что было во флягах, давно уже выпили. 

После увиденного в лесу, брата, несущего трофеи в плаще, провисшем под их тяжестью, поддерживающего его окровавленными по локоть руками, Северус не хотел оказаться наедине с Квотриусом… 

 

– … Странно было подумать, что этот знаток египетского письма и книгочей, такой нежный и пылкий любовник, отрубал мертвецам, да, хотелось верить, что только мертвецам, головы и кисти рук, собирая для меня, Господина дома, окровавленное серебро. 

Хотя, что это я, – с деланным интересом Снейп разглядывал копошащиеся вдалеке фигурки воинов х`васынскх`,– Он же всё-таки для себя, в конечном-то итоге, старается. Знает ведь, что ему принадлежать будет всё, как только я… сделаю здесь то, что должен и исчезну. Знать бы только, как… исчезнуть. 

Но нет, не стоит хранить злость в себе, а пора уж и навсегда распрощаться с этой дурной привычкой. Нужно просто принять Квотриуса таким, каков он есть, не придуманным мною, идеализированным образом, а живым человеком своей эпохи. Да, книгочеем, да, возлюбленным, но прежде всего всадником, воином, воюющим не так, как я, чистенько, одним уколом в сердце или метко брошенной Авадой убивающий дикарей, а по здешнему заведённому обычаю, коля коротким гладиусом, не то, что моя длинная рапира, а ведь и я ручки-то запачкал. 

Диковинно это, но ведь сами легионеры в подавляющем большинстве оказались выходцами из таких же варваров, с которыми теперь воюют, и не за идею, как воевали магглы в Новое время, не за религию, а за это вот окровавленное серебро, за деньги. 

Подумать только, какая ирония! Граф Северус Ориус Снейп, Мастер Зелий, сваривший мыло, но уже почти без омерзения моющийся чужой мочой, воюет с варварами в армии безнравственных наёмников, у которых нет понятия "честь", зато они прекрасно слушаются бича!.. 

 

… Внезапно из шатра, дома племени, вышел высокий человек, насколько мог разглядеть Северус, в одежде из сукна и меха и в медвежьей шкуре, наброшенной на плечи поверх длинного плаща. 

Воины х`васынскх` тотчас расступились, раздался звук рога, и вождь, а судя по такой регалии, как шкура огромного волка, презренного в понимании х`васынскх`, побеждённого животного, намотанная, как куль, на посох, это был именно он, о чём-то достаточно громко заговорил. Но слышно было только воинское приветствие: "Х`э -х`эй! Х`э -х`эй!", да несколько воинов отделилось от толпы, взяли посох со шкурой и направились прямиком к римлянам. 

Дозорные, стоящие, как и Северус, лицом к противнику, заметили движение, и один из них бросился бежать в уже разбитый шатёр Снепиуса, чтобы доложить о приближении делегации будущих рабов или, если им повезёт, мертвецов. Полководец незамедлительно вышел и подозвал к себе троих всадников, Квотриуса и, задумчиво посмотрев на наследника, позвал и его. 

– Надеть доспехи. Ты, Крациус Септимий, будешь стоять одесную с фасио, ибо надобно встретить дикарей по всем честным правилам предков наших. Предстоит битва, но предчувствую я, что победим в ней, как всегда, мы. 

Следует дать понять варварам сим, что требуем мы полного подчинения Божественному Кесарю и сутки на поток и разграбление. Заберём мы тех рабов токмо, кои приглянутся солдатам моим, женщин же возьмём без счёта, сколько захотим, вместе с детьми их. Всех не уводить не будем, но обложим их данью. Сие есть лишь первое племя варваров гвасинг непокорённых ещё на пути нашем, а будет их множество великое. 

– Да, и пусть вождь в знак согласия подарит лично мне, в обмен на честь его жён, если, конечно, гвасинг знают, что сие таковое вообще, – загоготал Малефиций, – ту шкуру медвежью. 

Вот никто из нас не ведает наречия их только. 

– Я знаю его, о высокорожденный патриций и отец мой, – выступил вперёд Снейп. 

– Отлично, сыне мой, да ведь убил ты их главного вождя, как сказывал, значит, справишься, при случае, и с сим. Дарую право тебе на поединок с ним, если дело дойдёт до того. 

– Будь уверен, отец мой и полководец,  ибо х`васынскх` сии суть весьма  горделивый народец. Значит, и до сего дойдёт. Благодарю тебя за честь, да не изволь сомневайся, ибо шкура сия будет твоей. 

Передай солдатам, пусть мертвецов… моих… обирают первые пятеро, ворвавшиеся в шатёр х`васынскх`. Волею своей дарую я храбрецам трофеи свои. 

Квотриус надел лорик и помог брату облачиться в доспехи, украдкой всё так же страстно и нежно, как всегда, поцеловав его в губы, надевая на голову Северуса тяжёлый шлем. 

– Я вижу, опять что-то задумал ты, Северус, возлюбленный брат мой.

Таковое отторжение заметил молодой человек с лёгким укором, после того, как Северус не ответил на поцелуй. 

– Что опять плохого, с точки зрения твоей, соделал я, ничтожный полукровка?

– Руки твои по локоть в крови были от отрубленных голов и рук мёртвых, покуда не соизволил кое-как ты отмыть руки свои. Вот, гляди, даже кровь мертвецов сих в кожу тебе въелась так, что не отмоешься ты никогда теперь в глазах моих, хоть и станешь ты термы посещать пусть и ежедневно! – бросил ему в лицо Северус. 

– Вовсе нет. Да, руки мои в не отмывшейся до чистоты полной крови, но гладиус, коий предпочитаю я спате тяжёлой, много короче меча твоего, рапиры, и не собирал я трофеи, ибо всадники не делают сего, но приносят им уже собранные трофеи другие легионеры, простые солдаты. Разумеется, с убитых именно рукою всадника сего. И не виновен я в том, что богиня Фортуна было благосклонна ко мне сегодня. 

– Так же, как и к тебе, – добавил Квотриус после нескольких мгновений раздумий. – А что значит "Авада кедавра"? Сие суть заклинание, смерть приносящее?

– Как сумел расслышать ты его, ибо сражался совсем в другой стороне ты, далеко от меня?

– Ну, всё-таки я, хоть и неумелый, но маг, – засмеялся Квотриус, видя, что лицо его возлюбленного просветлело. 

– Так я прощён? Ибо всего лишь убивал я варваров, как и ты. 

– Да, брат мой Квотриус. Но, прежде, нежели прощу я тебя безоговорочно, скажи мне: что будешь делать ты наперво, когда победим мы жалкое воинство сие? Жалкое, ибо часть воинов их осталась лежать в лесу злополучном том навсегда, покуда кости их не пожелтеют под кронами дерев и не разложатся в прах сами, без всесожжения, коего придерживаются х`васынскх` для мертвецов своих так же, как и уэскх`ке, и скотдадх`у, и остальные бриттские народцы, племена и роды их.

– Разумеется, брошусь я за коровами. Не насильник я по природе своей. Слишком мягок я для такового. Пусть те, кому по нраву сие, тешатся, мне нет до них дела никоего. Коровы же суть ценность превеликая. Сие есть более, нежели просто деньги и, уж многим более, нежели серебро дурное, меха, жемчуг и камни многоцветные, но ценящиеся куда как низко из-за неошлифованности*** своей и тусклости, происходящей от сего. 

– Что ж, занятие достойное. Пожалуй, с коровами помогу тебе и я. А "Avada kedavra" суть Убийственное проклятие, инако, заклинание Мгновенной Смерти. Наступает она сразу, как только луч зелёный, смерть несущий, попадает в жертву, сиречь почти любое одушевлённое существо, но на дракона может проклятия единого и не хватить, а вот человеку, оборотню, гоблину как раз под стать. 

– А что, разве драконы не из легенд греков, на выдумки изрядных? И оборотни существуют в природе? И сии, те, коих не смогу правильно назвать я, гоимы?

– Вовсе нет, не из легенд. Рассказал бы я больше тебе обо всех народах этих, но… посланники приближаются. На вот, возьми скорее, – Северус сунул в руку опешившему брату волшебную палочку. – Дабы Аваду применить, надобно токмо сильно весьма пожелать существу сему смерти и взмахнуть палочкой вот так. Запомнил? Держи её в левой руке, как я, ибо хорошо слушается она тебя. 

Квотриус всё мне мог поверить в происходящее, потому и переспросил:

– Северус, свет души моей, огонь моего сердца, лампада моего разума, скажи правду истинную, действительно хочешь ты, дабы попробовал сражаться я, как волшебник настоящий?

– Да ты поэт, Квотриус, возлюбленный мой, – улыбнулся Снейп. – Но ведь и маг ты,  и пользоваться должен преимуществом своим перед магглами ничтожными.   

– Но… как же ты? Ведь это оружие твоё, брат мой Северус. Опомнись. 

– При мне рапира моя и пуго. С помощью Мерлиновой как-нибудь уж обойдусь. Да, и ещё: в начале сражения, едва стрелы полетят, палочку поверни вот так…

Северус взял Квотриуса за руку, намертво вцепившуюся в волшебное оружие, и сделал необходимый для заклинания Щита пасс.

… – И скажи: "Protego". Будешь ты неуязвим тогда первое время. К сожалению, заклинание Щитовых Чар, а сие суть оно именно, нужно часто подновлять, а по себе знаю я, что удаётся делать сие лишь в поединках магических, сиречь достаточно часто, в пылу же боя надо авадить, сиречь Аваду использовать. 

Всё, х`васынскх` пришли. Пойдём же, а то должен я стать толмачом… 

 

… Конечно, послы х`васынcкх` отвергли наглое предложение римлян, но биться с более многочисленным войском не хотелось, поэтому представители племени, как и ожидал Малефиций, а Северус лишь подтвердил предположение "отца", предложили поединок "вождей", как они назвали, не зная слова иного, военачальника ромейских легионов, не ведая, как можно назвать предводителя войска иначе. 

На это им было отвечено, что "вождь" ромеев слишком велик для того, чтобы биться с каким-то неизвестным ему вождём, которого предводитель войска ромеев и знать не хочет, а посылает вместо себя старшего сына своего, что является честью для вождя племени. Сын вождя ромеев есть очень сильный воин.  

Те нехотя согласились и остались дожидаться сына грозного вождя ромеев, чтобы увести его на свою землю. Так принято было у х`васынскх`, что поединки с чужими вождями, претендующими на независимость племени, проводятся на земле, принадлежащей до исхода поединка, племени. Вождь признавал за главного только всеобщего военачальника народа х`васынскх` Нуэрдрэ, не зная, конечно, что того уже нет в живых около двух недель, так далеко кочевало его племя от главного вождя… 

 

… Малефиций отозвал в сторону Северуса и, смеясь ему в лицо, заявил:

– Что же, сыне законнорожденный мой и наследник, ты есть Господин дома Снепиусов, помни о сием и без шкуры не возвращайся. Ступай на поединок на землю варваров гвасинг, как требуют того они. 

– Куда прикажешь мне идти одному? Разве к коварным варварам сим? Тогда отпусти и второго сына вместе со мной, ибо видишь ты, отдал я ему волшебное оружие своё. Если нападут варвары на меня одного, погибну я. Сего ли ты хочешь, высокорожденный патриций и отец мой? Сего ли жаждет сердце кровожадное твоё?

– Нет, высокорожденный сын мой и наследник, Квотриус останется здесь. Ты же можешь взять с собой не более четырёх провожатых, так,  дабы стало вас по числу варваров пришедших народца гвасинг. 

– Смерти моей желаешь ты, о высокорожденный патриций и отец мой.

Видя спор между мужчинами, к ним подошёл Квотриус, чтобы послушать, о чём речь, а поняв, попросил, но голосом твёрдым и уверенным:

– Высокорожденный патриций, военачальник и отец мой, позволь пойти мне с Северусом, возлюбленным братом моим, ибо если что случится с ним, а меня поблизости не будет, то брошусь я на меч, клянусь Юпитером-Громовержцем, клятвы закрепляющим могуществом своим, и Амурусом, Стреляющим Метко. Да будет клятва моя угодна милостивым и грозным богам!

– Квотриус, сын мой-бастард, подумал бы лучше прежде ты, нежели клятву таковую давать! Неужели и ты супротив отца, негодный полукровка?!? 

Малефиций сначала с укоризной, а потом с неприкрытым раздражением воскликнул так, что его голос услышали бывшие неподалёку избранные всадники. 

Они подошли было ближе, но полководец нетерпеливо отмахнулся от них, сделав знак, чтобы предоставили ему самому разбираться в семейной неурядице. Те снова отошли в сторону, но начали прислушиваться к спорщикам. 

– Да, высокорожденный отец мой, всего лишь полукровка я, но всё же в венах моих течёт кровь великого военачальника и высокорожденного патриция. Твоя, отец! Ежели убьют Северуса, тотчас же последую я за… 

– Замолчи и ступай с ним, хоть за Стикс, Квотриус, сын мой негодный, бастард!

– Прости, отче, но таково будет лучше для нас троих. 

– Высокорожденный патриций и отец мой, – хотел было вмешаться Снейп, – изволь выслушать слове… 

– Не изволю! Помолчи хоть ты, сыне мой многоучёный Северус! Хоть и знаешь ты языки варварские, а вежливости не обучен. Сразу видно, что жил ты средь дикарей!  Умнее же ты, Северус, сын мой законнорожденный и наследник, да и с оружием твоим, как его, а, рапирум, управляешься преотлично. Ну что стоит тебе  завалить кабана того в шкуре медвежьей спокойно и с достоинством патриция?

–Просто не желаю я, дабы поединок проходил на пока что принадлежащей племени земле. 

Позволь выступить мне против вождя их на земле ничейной, тогда пойду я один совсем, без провожатых и уж тем более без твоего возлюбленного сына Квотриуса. 

Понимаю же я, что хочешь ты подставить меня единого, но не вмешивать в грязную игру сию Квотриуса!

Так и Малефиций понял, что Северус раскусил его, и сдался:

– Хорошо, вот пойди и скажи дикарям сим об условии своём, да выслушай, как против тебя станут возражать они… 

 

… Но поединок состоялся всё же на земле ничейной. Начался он с громкого боевого клича, настоящего рыка вождя племени по имени Кагх`aну. "Луч солнца" значило его имя, но сам он внешне ничего со сверкающим светилом не имел. Был он с нечёсаной, всклокоченной, хоть и лысеющей, шевелюрой, на вид, так ровесник Квотриуса, а по меркам своего народа, в самом расцвете лет, но самое главное, громадного для людей народа х`васынскх`, вообще-то, довольно низкорослых, как и все бритты, роста, так, что доходил бы до затылка Северусу, случись им меряться, но мерялись они воинским умением. 

И недолго. Снейп легко увернулся от брошенного длинного копья, которое с тяжёлым гулом. мощно рассекло воздух дюймах**** в десяти, а после быстро отскакивал в сторону от неловких, как на шарнирах, рук вождя с длинным, почти, как его рапира, но тяжёлым, мечом. Для начала Северус рассёк ему правое предплечье и снова стал, как бабочка, порхать вокруг тяжеловесной фигуры, да ещё и в длинном плаще, мешающемся в схватке, и тяжёлой, здоровенной, злополучной медвежьей шкуре. Вождь истекал кровью, рука его слабела с каждой минутой. Наконец, Снейп улучил момент, когда вождь открылся, и нанёс тому сначала ослабляющий удар поддых, а вслед за ним последовал смертельный удар в сердце. Тонкая на вид рапира с лёгкостью пронзила меха и шерстяную одежду. 

– Больше разговоров было, чем дела-то.

Снейп думал пренебрежительно, деловито снимая закрепленную на грубой работы серебряной фибуле вонючую медвежью шкуру, трофей для злопамятного Папеньки. 

Малефицию, наверняка, кто-то из всадников проговорился об унижении, учинённом сыном над отцом и полководцем своим на глазах у множества легионеров. Ведь те, кто не видели преклонения Снепиуса своими глазами, но только услышали подробный доклад об этом от свидетелей, оживлённо рассказывающих о лобызании сандалий сына, не поверили. Хотя на самом деле до этого не дошло, да и сандалий, как таковых, не было, была лишь обычная для всех солдат воинская обувь. Северус не захотел наживать себе смертельного врага в доме своём и во время похода, но всё-таки нажил. 

Сейчас же полководец, как дитя, радовался трофейной шкуре действительно большого медведя, а его солдаты устремились на воинов племени, быстро перебив половину, а других, ранив и повязав, и занялись их женщинами… 

– … Столько женского крика я никогда не слышал. Вообще, жертвы-женщины подвергались только пыткам, но не насилию, у Тёмного Лорда. Несколько кругов пыток и издевательств, а затем либо Круциатус до смерти, либо яд, вот и вся "увеселительная программа" для жертв: магглов и грязнокровок обоих полов. 

Больше же всего Волдеморт любил просто, без особых пыток, правда, не обходилось без обязательных Crucio, столь любимых им для, как он выражался, "выжимания слёз", опробовать яды, сваренные мною по его приказу, и в часы досуга, самолично, на детях лет семи-одиннадцати. 

Особенным "шиком" он считал проверять действие своих долгоиграющих ядов на детях с магическими способностями. У него даже была целая команда Пожирателей, отыскивающая места проживания грязнокровных семей в маглесе и ворующая у них чад подходящего возраста специально для потехи Тёмного Лорда. 

До чего только не доходила жажда "веселья" у Волдеморта!..  Да уж, вот "весельчак" был, каких ещё поискать.

И, да, это было поистине ужасающе, а я, стоявший по левую, почётную, руку от трона Лорда нещадно страдал вместе с несчастными детьми, моля Мерлина всеблагого, чтобы мой яд удался и на практике, как было запланировано,  действуя бы не более двух-трёх долгих, кажущихся вечностью минут, меньше, увы, Лорд не позволял. 

А после, по дороге от окраины Хогсмида в школу повторял про себя, а иногда вслух, как мантру, спасительное: "Я нужен Ордену таким, убийцей и шпионом. Это  всего лишь моя роль. Я нужен Ордену таким… "

Отсюда и желание утопить разум в море коньяка и огневиски. Привычка, чуть было не доведшая меня до хронического алкоголизма, забытье в пьяном угаре и сигаретном дыму, такое, чтобы никогда не наступало завтра, в которое может последовать очередной вызов от ненавистного чудовища, и новые яды, новые "развлечения". Иногда обходились даже без ядов, слишком "незрелищными" были мои творения в отличие от дела рук самого Тёмного Лорда. Просто жертву, но обязательно взрослого мага или ведьму-нечистокровок мучили до смерти проклятиями и заклинаниями. Иногда и со мною обходились при помощи грубых башмаков, да, было и такое. Но особенно запомнил я туфельки Бэллатрикс и Нарциссы с узкими мысиками, так удачно впивавшиеся в кожу и мышцы между рёбер. Да, стройных женских ножек мне, пожалуй что не забыть.

Отсюда и полки, заставленные ядами и противоядиями к ним, для острой, щекочущей нервы игры в самоубийство, с настоящими, а не игровыми, искупительными мучениями до тех пор, пока не начинал отключаться мозг, а в нём вертелось всё то же: "Я нужен Ордену таким, убийцей и шпионом… ", и рука сама протягивалась за пузырьком с противоядием. Умирать было нечестно, а честно было играть роль подлеца и душегуба невинных детей. Такова тогда была моя жизнь, существование сиятельного графа Снейпа. 

Днём же другая жизнь. Весь в чёрном, со слипшимися от грязи и вредных испарений над котлами волосами, замкнутый, но злоязычный, желчный от вечной изжоги и больной печени, через которую прокачивались и капли смертельных ядов, и целые пинты***** крепкого алкоголя, всегда невыспавшийся, мертвенно, до синевы бледный преподаватель Зельеварения глумился над не такими уж и беззащитными на самом-то деле студентами, а постоянно огрызающимися и дерзящими старшекурсниками или молчаливыми, запуганными, но вечно злыми подростками младшего возраста. Все одинаково ненавидели меня…

Даже в Ордене меня не принима…

 

… Северус глубоко погрузился в воспоминания, и неприятные, и страшные, и омерзительные, чтобы не видеть и не слышать происходящего сейчас наяву кошмара. Он шёл, шатаясь от вида окровавленных, изуродованных тел множества мужчин и женщин, детей, младенцев с разможжёнными черепами; воющих и уже сбитых в кучу пленников, будущих рабов и рабынь; солдата, всё ещё насиловавшего красивую, молодую, заметно беременную бриттку. Его Северус, выйдя из себя на мгновение, просто и незаметно заколол пуго. Под конец этого сумасшествия был Квотриус, пинками подгоняющий одну корову, а двух других ведущий за верёвки, накинутые на рога. 

– Деловитый, хозяйственный Квотриус, ведущий коров, а я-то и забыл помочь ему! 

Северус рассмеялся счастливым, сумасшедшим смехом, всё больше напоминающим лай собаки и переходящим в слёзы, в истерику. 

Квотриус знал, что такое впервые попасть в настоящую переделку, сам же проходил, поэтому подошёл к старшему брату и залепил ему окровавленными ладонями несколько сильных, грубых пощёчин, прокричав, перекрывая истерический вой Северуса:

– Брат мой! Возлюбленный мой! Приди в себя! Опомнись сейчас же или грозит тебе сумасшествие на всю жизнь! Пересиль себя! Тебе ещё пленных допрашивать!

Но Северус смеялся. 

– Ищи же мага своего! Enervate! 

При этих словах Северус пришёл в себя…  

 

_____________________________________

 

* Пенула – плащ из плотной шерстяной ткани типа валяного сукна в виде вытянутого овала с круглым вырезом для головы, к которому пристёгивался капюшон. 

** Ламия – вампир. По поверьям ромеев, является по ночам в образе прекрасной женщины.

*** Драгоценные камни в Древнем мире только ошлифовывались. Искусство огранки камней распространилось по Западной Европе из Нидерландов лишь в начале пятнадцатого века. Тогда появилась гильдия (цех) ювелиров. Со временем качество огранки росло, как и количество граней на обработанных ювелирами камнях.

**** Один дюйм равен двум целым, пятидесяти четырём сотым сантиметра.

***** Одна британская пинта равна одной восьмой Британского Имперского галлона, то есть, пятидесяти восьми сотым литра.