Вчера вспомнила о женщинах С.Есенина. И решила кое-что поместить у себя в дневнике. Почему именно с этой персоны? Просто ей посвящены мои любимые стихотворения поэта.
Долгое время она работала в Брянском драматическом театре. Августа Леонидовна провела в нем три сезона и прежде всего запомнилась зрителям в роли Пановой по пьесе Тренева "Любовь Яровая", в спектаклях "Ее путь", "Шут на троне" и других. Особенно блистательно Августа Леонидовна выступила в постановке пьесы "На дне" Горького. Случилось это уже после смерти Есенина.
А познакомился с первой красавицей Московского камерного театра поэт уже на закате жизни, в конце лета 1923 года. Сделала это жена его друга Мариенгофа, тоже актриса, Анна Никритина. Есенин только что возвратился из-за границы, куда ездил вместе с Айседорой Дункан, и, не удовлетворенный поездкой, искал спасения в вине и поэзии.
- В один из вечеров Есенин повез меня в мастерскую Коненкова. Обратно шли пешком. Долго бродили по Москве, он был счастлив, что вернулся домой, в Россию. Радовался всему, как ребенок. Трогал руками дома, деревья... Уверял, что все, даже небо и Луна, другие, чем там. Рассказывал, как ему трудно было за границей, - так пишет о том периоде их жизни Миклашевская.
Этой женщине с "задумчивыми глазами", как назвал ее поэт-эпиграммист Герман, Есенин посвятил целый цикл лирических стихотворений. Среди них такие известные, как "Ты такая же простая, как все", "Вечер черные брови насопил:", "Пускай ты выпита другим", и т. д. А на сборнике "Москва кабацкая" он подписал: "Милой Августе Леонидовне со всеми нежными чувствами, которые выражены в этой книге".
После того как в кафе торжественно преподнес ей журнал, последовал скандал. За соседним столиком кто-то громко и нехорошо отозвался о них. Поэт не выдержал и вспылил. Успокоить его смогла лишь пришедшая сестра Катя. Вместе с Миклашевской они отвезли его домой и уложили спать.
С Миклашевской связан еще один малоизвестный эпизод его жизни. В день своего рождения Есенин пришел к ней в гости в крылатке и широком цилиндре. Взял ее под руку и, сконфузившись, тихо спросил: "Это очень смешно? Но мне так хотелось хоть чем-нибудь быть похожим на Пушкина". Вскоре в "Стойле Пегаса" в дружеском кругу отмечалась их помолвка, о которой журналист Литовский вспоминал так: "Очень скромно одетый, какой-то умиротворенный, непривычно спокойный Есенин и Миклашевская под тонкой синеватой вуалью - зрелище блоковское. Есенин сидел тихо, молча, следя глазами за каждым движением Миклашевской... Счастливы друзья, видевшие Есенина в эту пору его последней, осенней любви".
Дальнейшим их отношениям не суждено было развиться. Через год Есенина не стало.
Августа Миклашевская прожила долгую 86-летнюю жизнь. На концертах, посвященных Есенину, она отказывалась читать стихи, которые он посвятил ей.
***
Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.
Был я весь - как запущенный сад,
Был на женщин и зелие падкий.
Разонравилось пить и плясать
И терять свою жизнь без оглядки.
Мне бы только смотреть на тебя,
Видеть глаз злато-карий омут,
И чтоб, прошлое не любя,
Ты уйти не смогла к другому.
Поступь нежная, легкий стан,
Если б знала ты сердцем упорным,
Как умеет любить хулиган,
Как умеет он быть покорным.
Я б навеки забыл кабаки
И стихи бы писать забросил.
Только б тонко касаться руки
И волос твоих цветом в осень.
Я б навеки пошел за тобой
Хоть в свои, хоть в чужие дали...
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.
x x x
Пускай ты выпита другим,
Но мне осталось, мне осталось
Твоих волос стеклянный дым
И глаз осенняя усталость.
О возраст осени! Он мне
Дороже юности и лета.
Ты стала нравиться вдвойне
Воображению поэта.
Я сердцем никогда не лгу,
И потому на голос чванства
Бестрепетно сказать могу,
Что я прощаюсь с хулиганством.
Пора расстаться с озорной
И непокорною отвагой.
Уж сердце напилось иной,
Кровь отрезвляющею брагой.
И мне в окошко постучал
Сентябрь багряной веткой ивы,
Чтоб я готов был и встречал
Его приход неприхотливый.
Теперь со многим я мирюсь
Без принужденья, без утраты.
Иною кажется мне Русь,
Иными - кладбища и хаты.
Прозрачно я смотрю вокруг
И вижу, там ли, здесь ли, где-то ль,
Что ты одна, сестра и друг,
Могла быть спутницей поэта.
Что я одной тебе бы мог,
Воспитываясь в постоянстве,
Пропеть о сумерках дорог
И уходящем хулиганстве.
1923
x x x
Ты такая ж простая, как все,
Как сто тысяч других в России.
Знаешь ты одинокий рассвет,
Знаешь холод осени синий.
По-смешному я сердцем влип,
Я по-глупому мысли занял.
Твой иконный и строгий лик
По часовням висел в рязанях.
Я на эти иконы плевал,
Чтил я грубость и крик в повесе,
А теперь вдруг растут слова
Самых нежных и кротких песен.
Не хочу я лететь в зенит,
Слишком многое телу надо.
Что ж так имя твое звенит,
Словно августовская прохлада?
Я не нищий, ни жалок, ни мал
И умею расслышать за пылом:
С детства нравиться я понимал
Кобелям да степным кобылам.
Потому и себя не сберег
Для тебя, для нее и для этой.
Невеселого счастья залог -
Сумасшедшее сердце поэта.
Потому и грущу, осев,
Словно в листья в глаза косые...
Ты такая ж простая, как все,
Как сто тысяч других в России.
1923
