О простых бабушках, Серафиме Саровском и мире, который мы теряем 

Скажу честно, если бы мне эти истории рассказал кто-то другой, я бы, возможно, многому не поверила бы. Но отца Анатолия мы с мужем знаем давно и хорошо и очень его любим. Поэтому я, конечно, удивлялась, но ни секунды не сомневалась, что так оно и было... 

“Когда этих бабушек слушаешь – как будто жития святых читаешь”, – говорил мне в эту мою поездку на Украину отец Анатолий, наш знакомый местный батюшка. Да что там знакомый, просто близкий друг. 

Мы ехали в село Великая Знаменка, где он служит, и отец Анатолий увлеченно и с большой нежностью рассказывал о своих стареньких прихожанках, с которыми собирался меня познакомить, и которым уже за 90 лет. 

“По ним пройдешься, пообщаешься – и прямо благодати наберешься, – говорил он. – У них все по-настоящему – вера, добро, любовь. Мы у этих людей живем взаймы, понимаешь? Пока они с нами, светят нам, греют, молятся, пока духовный опыт с нами разделяют, в этом мире еще что-то хорошее происходит”… 

Бабушка Маша… Она давно похоронила мужа, а потом и сына, который ее досматривал. И сама уже два раза собиралась умирать. Звала отца Анатолия ее “напоследок” исповедовать и причастить, но жива до сих пор. Перед одной из своих “смертей” она и рассказала эту историю… 

…Мария родилась и почти всю жизнь прожила в Знаменке. Родители у нее были верующими. В советское время их местный храм, как и многие, был разрушен, и семья ходила на службы в соседнее село – Каменку. 

Гонения на церковь усиливались, антицерковная пропаганда тоже, и когда Маша стала подростком, то в храм уже не ходила. 

В послевоенное время девушка уехала в Запорожье – работать на завод. Атмосфера в среде, куда попала Маша, была не из лучших. “Все сквернословили и много еще чего делали, – вспоминает она. – Постепенно я тоже втянулась, привыкла ругаться “по-черному”, вообще научилась нехорошему”… 

Вскоре Мария вышла замуж и родила ребенка. После родов возникли сильные осложнения. И через какое-то время она уже не могла ни есть, ни вставать с кровати. Машу перевели в отдельную палату для безнадежных – умирать. 

“Сначала медсестра заходила чем-то мне помочь, а потом перестала. Иногда только заглядывала проверить – жива ли я еще”. 

Однажды дверь в палату Марии открылась и вошел какой-то “дед в фартуке”. 

“Дитятко, тебе тяжело?” – спросил он девушку. “Тяжело”. “Ну ничего, вставай, вот тебе тапочки, и иди за мной”. “Да как же я пойду? – удивилась Маша. – Я даже сесть сама не могу. Умираю я”. “А я тебе помогу”, – говорит старичок. 

Он взял Марию за руку, поднял с кровати, довел до двери, открыл… 

“А вместо коридора – дорога, небо и храм, – вспоминает она. – Завел старик меня в притвор, а там две двери в разные стороны”. 

“Хочешь посмотреть, что за этими дверями?” – спрашивает. “Хочу!”. 

Открыл дед одну дверь – там свечи горят, иконы, и как будто ангелы поют… И радость и спокойствие необыкновенные. “Нравится?”… “Нравится, дедушка!” 

Открыл вторую. А там тьма и копошение какое-то. И страх оттуда леденящий. У Марии внутри все обмерло от ужаса. “А здесь нравится? Хочешь сюда?” “Нет!” “Так знай, кто сквернословит, сюда попадает”, – сказал старичок. 

Потом отвел Машу обратно в палату, посадил на кровать и вышел. И тут же медсестра заходит… “Ты как села?!? Ты же того…. этого…”. 

“Меня дедушка с бородой и в фартуке посадил. Он меня и в храм водил”. “Какой дедушка? Профессор наш?” – спрашивает медсестра, а сама с подозрением посматривает на нее – все ли с головой в порядке. 

Позвали профессора. Он осмотрел – все хорошо, температура в норме … “Кушать хочешь?” – спрашивает. “Очень хочу!”. 

Вскоре Марию выписали. А еще через некоторое время она с семьей поселилась в своём родном селе и как-то попала на службу в храм, куда ее мать водила девочкой. 

“А там с правой стороны – дед в фартуке, тот самый, – радостно говорит она. – А потом я узнала, что это не просто дед, а Серафим Саровский. И не фартук у него, а епитрахиль”… 

“После этого случая бабушка Маша (а тогда ещё просто Мария) из храма уже ни ногой, не смотря ни на какие гонения, – рассказывает отец Анатолий. – Кем только там не работала. А потом и церковь в нашей Знаменке восстанавливала и открывала. Пока были силы, все там делала. А сейчас все спрашивает меня: “Батюшка, когда же я умру?”. А я ей отвечаю: “Бабушка Маша, не умирайте, лучше помолитесь за нас”…. Ведь это люди, молитвами которых мы живём…”