- Нет мне покоя, Густав, в одном вопросе. Иначе не завёл бы этот разговор. Ты же знаешь, честь наёмника для меня превыше всего, ни разу не нарушил я наш Кодекс. А тут, словно червяк в спелом яблоке, точат меня изнутри сомнения. Я, вот, расскажу сейчас тебе всё по порядку, а потом уж сам решай, прав я был тогда или неправ.
С месяц тому, аккурат за день до Праздника Осла, после полудня взяли мы штурмом Ле-Транвери. Это такой французский городок, хоть и небольшой, но гарнизон в нём, должен сказать, был адский. Бились они словно черти, пока последнего их солдата не рассекли надвое. Так и после этого, та его половинка, что была при голове, всё одно пыталась кинжалом проткнуть наши ноги. Затих только когда я ещё и руки ему отрубил самолично.
Это я к тому говорю, чтоб ты понял: не самым лёгким путём в тот раз нам добыча досталась. Капитан дал всего один день на потеху, поэтому грабили всех без разбора, тащили, кто что мог унести, не особенно обращая внимание на мелочи.
Я громил то ли третий, то ли четвёртый по счёту дом. Хозяин жилища ни в какую не хотел отдавать своё добро, пришлось размозжить ему голову его же жерновом. За спиной у меня отвисал толстенный уже мешок с серебряной посудой и прочими трофеями, как попалась мне вдруг на глаза крышка лаза в подпол. Проломив половицы, вытащил я оттуда тощенькую девку и жирную старуху. Признаюсь, что в первом же из домов я так утолил свою плоть с хозяйкой и двумя её дочками, что и смотреть уж не мог ни под одну женскую юбку. А тут ещё ни украшений, ни денег на этой парочке не нашёл. Словом, толку от этих сучек для меня никакого, хотел, было, отправить в преисподнюю их никчемные души, как старая ведьма стала выть, будто резаная. Не все её вопли я разобрал, но, главное, понял, что просит она, чтоб не трогал я её внучку. Мол, девственница та ещё. Бери, говорит, что хочешь, только её пожалей. А я и так уже взял, что хотел! Схватился за рукоять меча и…
Тут меня, Густав, аж молния словно ударила! Все давно знают: если девственница сама сошьёт из сотканного ею же полотна рубашку в предпраздничную ночь, то будет та крепче миланской брони! Ни меч её не возьмёт, ни аркебуза не пробьёт!
Одной рукой тут же старушечью шею сломал, чтоб заткнулась, другой девку ту за волосы ухватил и спрашиваю, есть ли, дескать, у тебя полотно, что сама соткала? Та трясётся, говорить от страха не может и только глазами моргает, что, да, мол, имеется. Я назад её в подпол загнал, объяснив, что если к утру мне рубаху пошьёт, то в живых её оставлю. Приказал ткань с собой взять, иголку с нитками. Кинул вслед ножницы, да и завалил крышку хламьём. Сам сел сверху и стал караулить. Никого в дом не пускаю, хоть и звали меня друзья с ними победу отпраздновать. Ганс Длиннорукий даже бочонок вина мне принёс, чтобы вместе распить. Но и Ганса пришлось отправить подальше. К утру, я, конечно, его бочонок ополовинил. Глаза аж слипаются, но держусь, жду рассвета.
Как только избежавшие котла петухи прокричали - кучу хлама разгрёб, крышку поднял и девку за волосы вытащил. Гляжу, не поверишь, рубаха-то готова! Как уж она её там в темноте сработала – ума не приложу. Не иначе, сила нечистая ей помогала! Смотрю, глазам не верю и понимаю: талисман-то получился самый надёжный из всех колдовских штучек! Уж, во всяком случае, почище того амулета из засохшего дерьма одноглазого горбуна, что второй год ношу я за пазухой.
Но тут, понимаешь, разобрали меня сомнения, что если отпущу я эту девку, то какой-то молодец из наших тут же лишит её невинности. И что тогда??? Плакала, получается, магическая сила моей рубашки? С одной стороны, конечно, я ей обещал, что не трону. И, сам знаешь, Кодекс гласит, что для ландскнехта дороже всего его репутация. Но, как трактует тот же Кодекс, если свидетели могут помешать сохранению репутации, то нужно скорее избавиться от свидетелей. А удача такая с девственницей в канун праздника, сам понимаешь, один только раз может в руки попасться. Недолго думая, поднял я свой цвайхандер**, да и снёс девке голову начисто. Ни тебе угрозы для репутации, ни опасности для талисмана…
И вот утром идём мы с тобой в большое сражение. И хочу я эту рубашку надеть перед боем. Но никак не могу решить для себя, правильно ли я тогда поступил? Может, надо было всё-таки рубашку мою пропитать кровью той девственницы? Чтоб колдовство надёжней-то было? Как думаешь, Густав?
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
* Ландскнехты (нем. Landsknecht, от Land - страна и Knecht - батрак, солдат), немецкая наёмная пехота в 15-17 вв., являвшаяся на службу с собственным оружием. Неприступные и непробиваемые квадратные построения, ощетинившиеся во все стороны пиками и длинными мечами, ряды солдат, вооруженных аркебузами, и мобильная артиллерийская система превратились в стандарт этих новых смертоносных наемных войск. Армия ландскнехтов наводила страх одним своим видом. Они отличались исключительной жестокостью, особенно по отношению к мирному населению, и массовыми разбоями. Грабёж мирных жителей или военнопленных не считался грехом, а взятый штурмом город часто отдавался на несколько дней «на разграбление» в качестве поощрения.
Среди ландскнехтов всегда было распространено суеверие. В их рядах модно было заполучить какой-нибудь талисман, сделанный из субстанции, вызывающей сегодня рвоту. Самым мощным колдовским изделием считалась «das Nothemd» — рубашка, сотканная и сшитая девственницей в ночь перед Рождеством, в сравнении с которой не котировалась самая лучшая броня.
После Тридцатилетней войны 1618-48 в связи с переходом европейских государств к постоянным армиям Ландскнехты прекратили своё существование.
** Цвайхандер (Zweihander), двуручный меч длиной 66 дюймов (1,68 м), с обоюдоострым, иногда волнистым лезвием, весящим около 14 фунтов (более 6 кг); солдат с такими мечами называли “Солдатами на двойном жалованьи” (Doppelsoldner) - они шли в атаку в первых рядах, вламываясь в ряды неприятельских пик, ломая их и расчищая проходы для основных сил ландскнехтов.
