Одиссей ухмыляется.

– Я помню те состязания. Соперников было не счесть, но сын Панопея превзошел искусством и лучших.

– Двое скончались.

Пожав плечами, грек отпивает еще вина.

– Эвриала, потомка Мекестия, третьего вождя аргосцев, снаряжал на битву и ободрял дружеской речью, сердечно желая победы, сам Диомед. Это он заставлял парня бегать каждое утро перед восходом солнца и укреплять кулаки, ударяя по тушам закланных мясниками степных волов, но все без толку. Эпеос вырубил Мекестида всего за двенадцать подходов. Так что пришлось Тидиду тащить бедолагу, волочащего ноги по праху, с поприща в стан на себе. Впрочем, боец оклемался за ночь и вернулся на игрища. В следующий раз не будет считать ворон, осел.

– «Грязная штука этот бокс, – декламирует Хокенберри. – Стоит задержаться в нем подольше, и вот уже на ваших плечах не голова, а концертный зал, где беспрестанно играют китайскую музыку».

Лаэртид разражается хохотом.

– Забавно. Кто это сказал?

– Один мудрец по имени Джимми Кэннон.[33]

– Между прочим, «китайская музыка» – это какая? – все еще хихикая, интересуется грек. – И я не совсем понял, что такое «концертный зал».