Музыкантов искали по всему городу. Элиасберг, шатаясь от слабости, обходил госпитали. Ударника Жаудата Айдарова он отыскал в мертвецкой, где и заметил, что пальцы музыканта слегка шевельнулись. «Да он же живой!» - воскликнул дирижер, и это мгновение было вторым рождением Жаудата. Без него исполнение Седьмой было бы невозможным - ведь он должен был выбивать барабанную дробь в «теме нашествия». Струнную группу подобрали, а с духовой возникла проблема: люди просто физически не могли дуть в духовые инструменты. Некоторые падали в обморок прямо на репетиции. Позже музыкантов прикрепили к столовой Горсовета - один раз в день они получали горячий обед. Но музыкантов все равно не хватало. Решили просить помощи у военного командования: многие музыканты были в окопах - защищали город с оружием в руках. Просьбу удовлетворили. По распоряжению начальника Политического управления Ленинградского фронта генерал-майора Дмитрия Холостова музыканты, находившиеся в армии и на флоте, получили предписание прибыть в город, в Дом Радио, имея при себе музыкальные инструменты. И они потянулись. В документах у них значилось: «Командируется в оркестр Элиасберга». Тромбонист пришел из пулеметной роты, из госпиталя сбежал альтист. Валторниста отрядил в оркестр зенитный полк, флейтиста привезли на санках - у него отнялись ноги. Трубач притопал в валенках, несмотря на весну: распухшие от голода ноги не влезали в другую обувь. Сам дирижер был похож на собственную тень.

 

Репетиции начались. Они продолжались по пять-шесть часов утром и вечером, заканчиваясь иногда поздно ночью. Артистам были выданы специальные пропуска, разрешавшие хождение по ночному Ленинграду. А дирижеру сотрудники ГАИ даже подарили велосипед, и на Невском проспекте можно было увидеть высокого, предельно исхудавшего человека, старательно крутящего педали — спешащего на репетицию или в Смольный, или к Политехническому институту — в Политуправление фронта. В перерывах между репетициями дирижер спешил уладить многие другие дела оркестра. Весело мелькали спицы. Тоненько позвякивал надетый на руль армейский котелок. За ходом репетиций город следил внимательно.

…Наконец подходит 9 августа, день концерта. В городе, по крайней мере в центре, висели афиши. И вот еще одна незабываемая картина: транспорт-то не ходил, люди шли пешком, женщины — в нарядных платьях, но эти платья висели, как на распялках, велики всем, мужчины — в костюмах, тоже будто с чужого плеча… К филармонии подъезжали военные машины с солдатами — на концерт… В общем, в зале оказалось довольно много народа, а мы ощущали невероятный подъем, потому что понимали, что сегодня держим большой экзамен.

 

Перед концертом (зал-то не отапливался всю зиму, был ледяной) наверху установили прожекторы, чтобы согреть сцену, чтоб воздух был потеплее. Когда же мы вышли к своим пультам, прожекторы погасили. Едва показался Карл Ильич, раздались оглушительные аплодисменты, весь зал встал, чтобы его приветствовать… И когда мы отыграли, нам аплодировали тоже стоя. Откуда-то вдруг появилась девочка с букетиком живых цветов. Это было  так удивительно!.. За кулисами все бросились обниматься друг с другом, целоваться. Это был великий праздник. Все-таки мы сотворили чудо.

 

Вот так наша жизнь и стала продолжаться. Мы воскресли. Шостакович прислал телеграмму, поздравил нас всех.»

 

 

И пришел день 9 августа 1942 года. 355-й день ленинградской блокады.

 

За полчаса до начала концерта генерал Говоров вышел к своей машине, но не сел в нее, а замер, напряженно вслушиваясь в далекий гул. Еще раз взглянул на часы и заметил стоящим рядом артиллерийским генералам: — Наша «симфония» уже началась.

Пройдут годы, и поэт Юрий Воронов, мальчиком переживший блокаду, напишет об этом в своих стихах: «…И музыка встала над мраком развалин, Крушила безмолвие темных квартир. И слушал ее ошарашенный мир… Вы так бы смогли, если б вы умирали?..».

 

«Спустя 30 лет, 9 августа 1972 года, наш оркестр, - вспоминает Ксения Маркьяновна Матус, -

вновь получил телеграмму от Шостаковича, уже тяжело больного и потому не приехавшего на исполнение:

«Сегодня, как и 30 лет назад, я всем сердцем с вами. Этот день живет в моей памяти, и я навсегда сохраню чувство глубочайшей благодарности к вам, восхищение вашей преданностью искусству, вашим артистическим и гражданским подвигом. Вместе с вами чту память тех участников и очевидцев этого концерта, которые не дожили до сегодняшнего дня. А тем, кто собрался сегодня здесь, чтобы отметить эту дату, шлю сердечный привет. Дмитрий Шостакович».

 

 

 

кадры из фильма "Ленинградская симфония"