• Авторизация
Дневник елин Лента друзей - Дневник - Полная версия


Без заголовка 19-12-2019 19:12 к комментариям - к полной версии - понравилось!

Это цитата сообщения Bo4kaMeda Оригинальное сообщение

Валентин Серов. Король русского портрета | ЧАСТЬ 4

Bo4kaMeda


В. А. Серов за работой


Свою работу Серов почитал как некое таинство и очень избегал любопытствующих соглядатаев. Однако его старшей дочери Ольге не раз и не два удавалось украдкой присутствовать на сеансах отца, о чем позже написала: «При поверхностном наблюдении можно было не заметить всей силы его творческого напряжения. Была какая-то легкость и гармоничность в движениях. С кистью или углем в руках он отходил, подходил к мольберту, смотрел на модель, на холст, на бумагу, делал несколько штрихов, опять отходил, иногда смотрел написанное в ручное зеркало. Движения были точные, быстрые. Не было ни глубокой складки на лбу, ни каких-либо мучительно напряженных, сжатых или опущенных губ, лицо было спокойное, сосредоточенное. А вот глаза – глаза взглядывали быстро, с таким напряжением, с таким желанием увидеть и охватить все нужное ему, что взгляд казался частицей молнии: как молния, он мгновенно как бы освещал все до малейших подробностей» (Серова О. В. Воспоминания о моем отце Валентине Александровиче Серове. М., 1986).




Мать художника Валентина Семеновна Бергман


Сам же Серов, вечно недовольный собой, постоянно печалился, как ему трудно дается каждая картина, о чем читаем, например, в письмах к жене Ольге Федоровне: «Каждый портрет для меня целая болезнь» (1887); «Кончаю портрет, что мне всегда мучительно» (1910).

Во время сеансов с моделями он совершенно не выносил замечаний, возражений, вмешательств, преждевременных оценок. Так, в сентябре 1905 года он резко прервал работу с Горьким. Причина? С. Н. Дурылин со слов М. В. Нестерова записал: «С Горького Серов писал красками. Превосходно начал. Максим возьми, да и брякни по простоте: “Серов меня делает похожим на дьячка”. А никакого дьячка не было! Добрые люди довели отзыв Горького до Серова, тот никаких суждений от натуры не терпел: сиди смирно!» Так и осталась картина незавершенной, хотя Горькому она очень нравилась.

Жертвами молчаливого серовского гнева оказывались многие, даже сам император Николай II. Об этом скандальном эпизоде, получившем в 1900 году огласку шумную, рассказал Грабарь в своей «автомонографии». На сеанс, который был последним, пришла императрица и, взяв из ящика с красками сухую кисть, «стала внимательно просматривать черты лица на портрете, сравнивая их по натуре и указывая удивленному Серову на замеченные ею мнимые погрешности в рисунке. “Тут слишком широко, здесь надо поднять, там опустить”… Серов опешил от этого неожиданного урока рисования, ему кровь ударила в голову, и, взяв с ящика палитру, он протянул ее царице со словами: “Так вы, ваше величество, лучше сами и пишите, если так хорошо умеете рисовать, а я больше слуга покорный”. Царица вспылила, топнула ногой и, повернувшись на каблуках, двинулась к выходу. Растерявшийся царь побежал за нею, в чем-то ее убеждая, но она и слушать его не хотела. Тогда он вернулся обратно и, очень извиняясь за ее горячность, сказал в ее оправдание, что она ученица Каульбаха, сама недурно пишет и поэтому естественно, что несколько увлеклась». С этого дня, как ни зазывали Серова «в официальном порядке и кружным путем», он от царских заказов отказался навсегда. «Какое гражданское мужество надо было иметь для того, чтобы так разговаривать и так вести себя с царями», – заключил рассказ Грабарь.



Серов Валентин Александрович в летстве


Серов о себе то и дело говорил: «Учить я не умею». Однако, когда его не стало, все те, кто считал, что своим мастерством обязаны ему, написали, какими серовские уроки были важными для них – для Сарьяна и Петрова-Водкина, Машкова и Судейкина, Ульянова и Крымова, Сапунова и Юона… В их мемуарах – десятки афористичных, эмоциональных наставлений учителя. Знакомясь с ними, нельзя не подивиться их многомудрой простоте: «Работать – значит гореть»; «Надо знать ремесло, рукомесло. Тогда с пути не собьешься»; «Сначала будет плохо, появится злость… Ведь злость помогает! Глядишь – потом и интерес появится, вроде аппетита. А там… Да ну же, ну! Попробуйте через неохоту. Нечего ждать вдохновения – сами идите к нему»; «Нужно уметь долго работать над одной вещью, но так, чтобы не было видно труда»; «Растопырьте глаза, чтобы видеть, что нужно. Схватите целое. Берите из натуры только то, что нужно, а не все. Отыщите ее смысл»; «Не лучше ли делать так, чтобы сквозь новое сквозило хорошее старое?»; «Сходство? Похожа? Конечно, это нужно, это необходимо, но этого еще недостаточно. Этого еще мало. Нужно что-то еще. Художество нужно, да, да, художество»; «Нужно, очень нужно видеть хорошие произведения. Эрмитаж – вот что важно для всех нас».

Едва ли не любая встреча Серова с молодыми живописцами становилась для них и уроком. Вот одна из таких встреч, оказавшаяся учительной: будучи в мастерской Исаака Бродского, Валентин Александрович увидел портрет Горького его работы и назвал «хорошим, но скучным». «Когда я ему сказал, – пишет Бродский 20 декабря 1910 года Горькому, – что собираюсь опять писать Вас, он посоветовал, прежде чем начать портрет, мне и Вам напиться вдребезги пьяными и потом начать, и писать, не точно копируя, а так как-нибудь по поводу Горького писать. Это выражение мне ужасно нравится, удивительно тонко сказано».
Совет и впрямь оказался истинно серовским: не копировать (будет фотокопия), а писать по поводу модели, т. е. отражая свой взгляд, свое вИдение, свою концепцию.

Почему же Серов считал себя педагогом неважным, хотя и много лет преподавал (по отзывам учеников, хорошо преподавал) в московском Училище живописи, ваяния и зодчества? Отвечая, он ссылался на то, что вырос вот таким – не очень общительным, совсем не говорливым (за него и за себя очень много говорил его ближайший друг Константин Коровин).



M.А. Врубель, В.Д. фон Дервиз, В.А. Серов. Санкт Петербург. 1883–1884


В компаниях, на дружеских пирушках Серов словно затаивался, старался быть незаметным, «настолько незаметным, – пошутил один остряк, – что на него можно было сесть». «Я не знаю другого человека, который был бы так молчалив, как он. Молча придет и молча уйдет», – таким видел Серова старейший сотрудник Третьяковки Николай Андреевич Мудрогель. Раскрывался Валентин Александрович лишь в кругу самых близких, таких прежде всего, как опять же Константин Коровин. Мемуаристы (А. Я. Головин и другие) писали о них как о «неразлучной паре», которую называли «Малинин и Буренин», «Бобчинский и Добчинский», а Савва Иванович Мамонтов, посмеиваясь, добавлял: «Коров и Серовин». Их дружба длилась до самой кончины Валентина Александровича. Вместе они писали картины (первая из них «Хождение по водам»; 1890), декорации к опере «Юдифь» Серова-отца (1898, 1908), портрет Шаляпина (1904). Вместе совершили творческие поездки во Владимирскую губернию и на Север, были профессорами в одном классе в Училище живописи. Серов создал шесть портретов своего друга.



О.Ф. и В.А. Серовы. Рим. 1911


К «неразлучной паре» вскоре присоединились Врубель и Шаляпин. В общении с ними прошло почти все окончание жизни Серова. «Время проводили они беззаботно и веселились от души», – вспоминает дочь Серова Ольга Валентиновна и приводит в своей книге записку, отразившую характер взаимоотношений друзей – раскованных, жизнерадостных, порой легкомысленных, никак не вязавшихся с обликом всегда, казалось, уж очень серьезного Валентина Александровича:


«Антон!!!
Наш дорогой Антон,
Тебя мы всюду, всюду ищем.
Мы по Москве, как звери рыщем.
Куда ж ты скрылся, наш плут-он.
Приди скорее к нам в объятья,
Тебе мы истинные братья.
Но если в том ты зришь обман,
То мы уедем в ресторан.
Оттуда, милый наш Антоша,
Как ни тяжка нам будет ноша,
А мы поедем на Парнас,
Чтобы с похмелья пить квас.
Жму руку Вам
Шаляпин-бас.
Ты, может, с нами (час неровен),
Так приезжай, мы ждем.
Коровин».


Казалось, этому безмятежному дружеству ничто, никто и
никогда не воспрепятствует. Однако случилось…

6 января 1911 года Шаляпин участвовал в премьерном спектакле Мариинского театра «Борис Годунов». Закрылся занавес, поднялся после взрыва аплодисментов вновь, и зал увидел любимого певца стоящим на коленях перед ложей императора Николая II. Вместе с хором он пел гимн «Боже, царя храни». Как позже выяснилось, таким способом хористы обратились к царю с прошением об увеличении жалованья. Ничего об этом не знавшие зрители истолковали сцену по-своему и многие осудили чрезмерность такого проявления верноподданичества. Потрясенный Серов послал другу вырезки из газет о «монархической демонстрации» и сопроводил их припиской: «Что это за горе, что даже и ты кончаешь карачками. Постыдился бы». Многолетняя дружба двух великих людей прервалась.
В этот же год Серова не стало. Шаляпин, получив горестную весть, послал семье, жене и шестерым «серовятам», телеграмму из Петербурга: «Дорогая Ольга Федоровна, нет слов изъяснить ужас, горе, охватившее меня. Дай Вам Бог твердости, мужества перенести ужасную трагедию. Душевно с Вами. Федор Шаляпин».

«Что другое, а хоронят у нас преотлично», – написал Серов за год до своей кончины, читая вести о том, как почетно, как долго и как торжественно прощалась вся Россия, провожая Льва Толстого в последний путь. Валентин Александрович не мог предвидеть, что скоро, на исходе 1911-го и он будет удостоен таких же «преотличных» всероссийских траурных почестей: во всех уголках нашей большой страны, а также в странах, где он бывал, о нем вспомнят и удостоят высоких слов и благодарственных молебнов. Вот некоторые из газетных публикаций того времени:

«Венков было так много, что ими заполнили четыре колесницы. Тут были венки: из белых лилий – “Горячо любимому другу, незабвенному В. А. Серову – от глубоко потрясенного Шаляпина” <…> от В. Нижинского <…> от М. Н. Ермоловой – “вечная память художнику”» (Похороны Серова. «Раннее утро». 1911. 24 ноября. № 270).

«Вчера на панихиде у гроба В. А. Серова перебывало много представителей художественно-артистического мира. В числе присутствовавших были художники Досекин, Остроухов, Ульянов, Милиоти, Пастернак, Милорадович, Первухин, Переплетчиков, Бакшеев, Ефимов и много других, гг. Эрлих, Мейчик и Могилевский, проф. Игумнов, артист Художественного театра Москвин, ученики Училища живописи и др.

На гроб возложены венки: от московского городского общественного управления, от Императорской Академии художеств, от Музея имени императора Александра III, от попечительного Совета Третьяковской галереи, от Союза русских художников, от Товарищества передвижников, от Московского архитектурного общества, от Общества Свободной эстетики, от М. Н. Ермоловой – “вечная память славному художнику”, от гг. Шаляпиных, от артистов Императорской оперы, от художника Пастернака, от Леонида Андреева, от Лилиной и Станиславского, от Художественного театра, от Литературно-художественного кружка, от “Мира искусства”, от “Русских Ведомостей”, от Кусевицких, от Остроуховых, от Лемерсье – “великому русской живописи”, от Мануйловых, от Боткиных, от учеников художественного училища Рерберга, от семьи С. Третьякова, от Ф. О. Шехтеля и много других.

Сегодня на похороны ожидаются депутации из Петербурга.

Музей императора Александра III поручил по телеграфу попечителю Третьяковской галереи И. С. Остроухову возложить венок на гроб В. А. Серова.

Кружок имени Куинджи в Петербурге в экстренном заседании 23 ноября также постановил возложить на гроб скончавшегося художника венок» (У гроба В. А. Серова. «Русское слово». 1911. 24 ноября. № 270).

«Две наиболее крупные кинематографические фирмы Москвы получили разрешение на снимки с похоронной процессии В. А. Серова» (К кончине Серова. «Вечерняя газета».1911. 23 ноября. № 91).

«24 ноября в годовой день кончины В. А. Серова в церкви Академии художеств в два часа дня по покойном художнике была отслужена панихида, во время которой пел солист его величества Ф. И. Шаляпин. Храм был полон молящихся, среди которых находились все профессора Академии, художники и студенты с ректором Л. Н. Бенуа во главе» («Новое время». 1912. 25 ноября. № 13185).

В заключение знакомим читателей с малоизвестной речью В. Я. Брюсова на вечере памяти В. А. Серова, состоявшемся в обществе «Свободная эстетика» 1 декабря 1911 года (печатается по изданию: «Русская мысль». 1911. № 12).

ПОРТРЕТЫ СЕРОВА – СУД НАД СОВРЕМЕННИКАМИ
Речь В. Я. Брюсова на траурном собрании


Со смертью В. А. Серова перестал жить, быть может, величайший русский художник наших дней… Говоря так, мы не забываем ни И. Е. Репина, творчество которого всего полнее отразило дух иной, уже не нашей эпохи, ни К. А. Сомова, волшебное очарование картин и рисунков которого говорит только одной стороне многообразной современной души, ни тех других истинно сильных и истинно прекрасных художников, деятельности которых русская живопись и все русское искусство обязаны своим блестящим возрождением в конце XIX и начале ХХ века. Мы даже не сделаем исключения для гениального Врубеля, в созданиях которого русская живопись достигла раньше не грезившихся ей вершин дерзновенной фантазии, – вершин, откуда открываются необозримые и влекущие дали… Все другие художники как бы поделили между собой великую область искусства живописи; одни идут по самостоятельным, но узким и маленьким тропинкам, по ее окраине; другие пытаются, или пытались, расширить ее владения, отважно устремляясь в еще неизведанные страны; один Серов вошел в область, принадлежащую живописи, как в свое царство, державные права на которую ему принадлежат по праву рождения, вошел в самую середину ее, вошел бестрепетно по той самой дороге, где еще стоят триумфальные арки Тициана и Веласкеза, Тинторетто и Рубенса.

Сейчас еще не время оценивать творчество Серова в его целом. Его произведения разбросаны по разным городам, вспоминаются только в перспективе лет. Художник ни разу не устраивал сколько-нибудь полной выставки своих полотен, на которой можно было бы сразу обозреть всю его деятельность или хотя бы ее значительную часть. У нас нет даже ни одной обстоятельной монографии о Серове (приготовлена к печати и скоро должна выйти книга о Серове И. Э. Грабаря). Но когда вспоминаешь в разные годы и в разных местах виденные картины и рисунки Серова, невольно чувствуешь великую мощь его чисто художественного дарования. Художник был он – не только прежде всего, но и исключительно; у него была душа художника, глаза художника, руки художника. Мы можем представить себе Врубеля – поэтом, Сомова – автором изысканных новелл, но Серов мог быть только господином кисти. Его глаз видел безошибочно тайную правду мира, и когда его рука чертила рисунок или покрывала красками полотно, оставалось сказать: «Так оно и есть, так было, так должно быть». Серов не любил яркости красок, но своими полусерыми тонами он создавал впечатление многообразнейшей красочности; он еще раз доказал, что сила и правда живописи не в абсолютной яркости красок, и на его серых полотнах горят все цвета, какие только может воспринять наш глаз в этом мире.

Конечно, Серов был реалист, в лучшем значении этого слова. Он искал одного – верности тому, что есть. Но видел не одну внешнюю оболочку видимости, но проникал сквозь нее, куда-то вглубь, и то, что он писал, выявляло самую сущность явлений, которую другие глаза увидеть не умеют. Поэтому так многозначительны портреты, оставленные Серовым. Он умел через лицо подсмотреть душу и это ясновидение запечатлевал на своих портретах, иногда с беспощадной жестокостью. Портреты Серова срывают маски, которые люди надевают на себя, и обличают сокровенный смысл лица, созданного всей жизнью, всеми тайными помыслами, всеми утаенными от других переживаниями. Портреты Серова почти всегда – суд над современниками, тем более страшный, что мастерство художника делает этот суд безапелляционным. Собрание этих портретов сохранит будущим поколениям всю безотрадную правду о людях нашего времени.

Лица, близко знавшие Серова, свидетельствуют, что у него была душа не только глубокая, но и поразительно цельная и красивая. С виду Серов был угрюм и несообщителен, но способен был в иные дни быть неистощимо веселым и остроумным. Он редко говорил иначе, как в кругу друзей, но иногда умел говорить с непобедимой увлекательностью. В словах его всегда была серьезность и убежденность: то, что почитал своим долгом. Биографы Серова расскажут впоследствии, как часто эта античная покорность долгу заставляла его совершать поступки, которые с житейской точки зрения казались безумными.

В общем, душа Серова была из тех, которые в наши дни редки. Он нашел бы больше родных душ среди художников эпохи Возрождения, если не считать их олицетворением вечно ликующего Рафаэля. Несколько тяжелый, молчаливый, сосредоточенный Серов напоминал чем-то Тициана второй половины его жизни. И если бы Серову суждено было писать портрет Карла V, тот, конечно, еще раз нагнулся бы, чтобы подать художнику оброненную кисть.

Автор: Прокопов Тимофей



О.Ф. Серова с сыновьями. Слева направо Георгий, Михаил и Александр. Москва. 1910-е




Изабелла Юльевна Грюнберг 1910
Бумага, карандаш, акварель, белила
66 x 42,5
Местонахождение неизвестно




Константин Дмитриевич Бальмонт 1905
Бумага серая на картоне, пастель
72,5 x 41,5
Третьяковская галерея




Константин Сергеевич Станиславский 1908
Бумага, графитный карандаш
31 x 24
Третьяковская галерея




Лев Самойлович Бакст 1900-е
Бумага на картоне, тушь, гуашь
47 x 34
Русский музей




Мария Васильевна Якунчикова 1887
Холст, масло
35,8 x 24
Музей усадьба «Поленово» (с 1939)




Мария Васильевна Якунчикова Эскиз 1885
Холст, масло
35 x 27
Музей города Мальмё (Швеция)




Мария Павловна Боткина 1905
Бумага серая, итальянский карандаш, мел, сангина
97 x 71,5
Русский музей




Мария Яковлевна Симонович, двоюродная сестра художника 1879
Бумага, графитный карандаш
34,4 x 25,4
Третьяковская галерея




Ольга Константиновна Орлова 1911
Бумага, цветные карандаши, уголь
65,3 x 49,2
Русский музей




Пётр Алексеевич Бахрушин 1898
Холст, масло
106 x 84,7
Омский музей изобразительных искусств




Пётр Петрович Кончаловский 1891
Холст, масло
69 x 64
Екатеринбургский музей изобразительных искусств




Семён Петрович Чоколов 1887
Холст, масло
68 x 54
Русский музей (с 1939)




Сергей Юльевич Витте 1904
Холст, масло
88 x 148,3 x 13 (с рамой)
Музей города Мальмё (Швеция)




Софья Михайловна Драгомирова 1889
Холст, масло
71 x 57
Музей изобразительных искусств Татарстана




Эмилия Львовна Прахова 1879
Бумага,карандаш




Этюд. Женский портрет 1903
Холст, масло
71,0 х 52,5
Волгоградский музей изобразительных искусств имени И. И. Машкова




Елена Петровна Кончаловская 1891
Холст, масло
62 x 58,5
Русский музей



inieberega.ru

.
вверх^ к полной версии понравилось! в evernote


Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.

Дневник Без заголовка | елин - Элин | Лента друзей елин / Полная версия Добавить в друзья Страницы: раньше»