Прбки в городе, это самая большая проблема для автомобилистов, именно поэтому в Москве за МКАД можно проезжать не всем автомобилям с грузами, а только тем, у которых есть пропуск. Бизнес уже давно приспособился доставлять товары своим потребителям по самым уникальным схемам доставки, сегодня так же действует пропускная система для автомобилей с грузами.


Я лишь хочу вам рассказать, где можно оформить необходимые документы здесь Пропуск на МКАД могут оформить лица сопровождающие и доставляющие грузы с баз оптовой торговли до мест реализации. Итак, вам лучше всего пройти на данный сайт, для вас там есть специальная информация и номер для звонка, что поможет разрешить все трудности в рамках существующих правил.






Простыть она не могла, была одета тепло — в толстый спортивный свитер, на который еле налезло пальто, в отцовские яловые сапоги, но ее все колотило и колотило, пока ей не удалось плотно вжаться в ворох сена, укрыть им плечи и спину, что-то подалось в ней, дрожь отпустила, испарина обдала ее всю, и ничего ей не хотелось, как только уснуть, забыться.
Но она никак не могла прикрыть отекших от слез и бессонницы век. и смутная чреда событий, начавшаяся вчерашним утром в типографском клубике, дотянулась к ней и в это нереально зыбкое, временное убежище. Ее привел сюда Григорий Иванович сразу, как они похоронили отца, и вот только что ночью у нее не было страха средь смутно различимых крестов и надгробий в темени кладбищенских дубов, мощно уходящих в небо. И два старых полуразвалившихся склепа близ маминой могилы, которых Аннушка обычно страшилась — ходили слухи, что в них ночуют бродяги,— не вызвали боязни; а лишь напомнили о чем-то невозвратимо утраченном...
Хоронили отца в ночь после его гибели. Наспех сколоченный Григорием Ивановичем гроб везла Горощиха — на тележке с двумя большими узкими колесами, на которой обычно возили уголь и дрова в «панки». Несколько раз визг ржавых колес привлекал внимание немецких патрулей. они возникали из тьмы, но, узнав в чем дело, торопились уйти, находя, видимо, какое-то исключение из пунктуально исполняемой инструкции о комендантском часе. Гроб везла Горощиха, не дозволившая этого ни Григорию Ивановичу, ни Аннушке, берегла их, да Аннушка и не смогла бы осилить той бездны, в которую ее повергало, когда она дотрагивалась до коротких оглобелек, и через них от тележки, от гроба шел ясно ощутимый, будто бы живой ток. Аннушка шла рядом с впрягшейся в тележку Горощихой, та тяжело, твердо ступала, и от этой гулко отдающейся поступи, от высокой кряжистой фигуры снова веяло какой-то, наверное, самой необходимой на земле верой, и Аннушку исподволь томила вина перёд Горощихой.
Могилу, тоже хлопотами Григория Ивановича, успели вырыть; Аннушка, заглянув в нее, почувствовала жуткую близость мамы — она была похоронена рядом, но теперь яму вырыли второпях, неглубоко, это чувствовалось по шедшему со дна несырому дыханию, и Аннушка только подумала, сколько же страданий нужно принять человеку, чтобы обрести право на эту жалкую обитель...
Что было дальше, она помнила плохо, что-то у нее насильно отнимали, Григорий Иванович внушал ей, что так надо, а когда уходили с кладбища, торопил, говорил, что уведет куда-то, что ей нельзя оставаться дома, и вот тогда она с ужасом почувствовала разверзшийся за ее спиной обрыв, провал, теперь-то там осталось все. И ее стало знобить.
Они долго плутали по темному городу, боясь нарваться на патрулей, прислушиваясь и слыша лишь сухой шорох листьев, прибиваемых к заборам слепым ветром. Наконец Аннушка стала узнавать окраннные улицы — Григорий Иванович вел ее в направлении своей семстанции, и совсем уже за садами и огородами, над светящимися в скупом лунном свете бурьянами призрачно выросло перед ними угрюмое строение; по запаху навоза, сена, коровьего стойла, как бы пришедшему из полузабытого лета, которое она провела в мамином отчем селе, Аннушка поняла, что это клуня, и само слово «клуня» было оттуда, издалека, с украинской земли. Они подошли к двери, она была заперта на большой висячий замок, Григорий Иванович все же потянул ее на себя, дверь немного отошла, и Аннушка услышала тяжелое, протяжное дыхание, мерные жевательные звуки; там была корова, живое существо, и Аннушке стало от этого легче.
Пошли вокруг клуни. У одной стены лежала большая, сухо пахнущая навозная груда, и над ней, присмотревшись, Аннушка различила темное
МИХАИЛ ГОРБУНОВ
пятно дыры, через которую, видимо, выбрасывали навоз из стойла. Нужно было прощаться с Григорием Ивановичем. Последние дни стояли сухие, да, наверное, и не до чистки стойла было хозяевам клуни, Аннушка, забравшись на навозную кучу, ощутила под ногами твердую прель; Григорий Иванович был рядом, пытался подсадить Аннушку, и она почувствовала, как он стар, н вот тоже остался один теперь, без Марии Федоровны. Она обняла его, Григорий Иванович в растерянности срывался на старческий фальцет, повторял:
— Ну что ты. что ты. Возьми вот. Это сухари, случайно оказались в кармане... Не выходи отсюда никуда. За тобой придут. Ты слышишь?
Аннушка никак не могла оторваться от щуплого, как у отца, тела, с Григорием Ивановичем тоже уходило от нее что-то очень дорогое.
— Я никуда не уйду... буду ждать. Спасибо вам за все.
Внутри клуни было темно и прохладно, Аннушка почувствовала твердый, утрамбованный пол. она поняла, что это ток. ей почудился запах зерна, и из того же прошлого возникло на мгновение: двое, батько с сыном. оголенные по пояс, молотят цепами жито, и так ловко, с легкой скользецой приходятся удары по расстеленным на плотной, будто вымазанной глиной, без единой соринки земле, а на размахе битчик от неуловимого движения рук делает правильную петлю, чтоб встать в самый раз для удара, и легкая, пахучая соломенная пыльца медленно уходит в широко раскрытую дверь, в желтое знойное небо...
И в этой клуне земляной пол был гладок и тверд, кто знает, сколькими отцами и сыновьями, умевшими держать в руках цепа, битый. Но мысль об этом только мелькнула, Аннушка, еле держась на ногах; искала себе пристанище. Протянув вперед руки, пошла на коровье дыхание, на запах жвачки и навоза, нашарила решетчатую дверь с заткнутой колышком щеколдой, проникла за нее и, протянув руки сквозь планки, вставила колышек на место. Она не забыла этого сделать, и корова, влажно дыша и жуя. надвинулась на нее из кромешной тьмы: Аннушка обхватила большую, доверчиво прислонившуюся к ней голову и с минуту гладила, продолжая сквозь эту нежность думать о прибежище. -
Она почуяла тонкий запах сена, он шел сверху, и когда Аннушка подняла голову, то не увидела, а угадала крохотное оконце и тут же вспомнила внутреннее расположение клуни, в которой молотили хлеб отец с сыном: там, наверху, должно быть в самом деле сено, оттуда его сбрасывали скотине. Аннушка нашла перекладину, послужившую опорой для ноги, взобралась наверх, убаюкивающая мягкость, кружащий голову запах сена обняли ее, но вот только колотила противная во всем теле дрожь, а потом все, что она испытала за день, снова пришло к ней, и от этого некуда было деться.