-1-
Вот уже второй час мы трясемся по высушенной жарким июньским солнцем грунтовой дороге. Вокруг, сменяя друг друга, мелькают чудесные пейзажи Верхневолжья – живописные цветущие луга, сосновые боры, озера и деревеньки с покосившимися от старости избами. Извилистая дорога то ныряет куда-то вниз, в тенистые овражки, сплошь поросшие ольхой, то круто взбирается на пыльные пригорки, с которых то и дело открываются широкие панорамы. На одном из таких подъемов перед нами величаво и гордо вознеслись к небу многовековые ели, подпирая косматыми лапами лазурное небо. Это барская аллея-наследие живших здесь помещиков. В ней тихо и прохладно, через открытые окна в салон машины струятся терпкие запахи смолы и сырости от замшелых стволов елей.
Длинная, пологая горка, шаткий бревенчатый мостик над темной водой и крутой подъем остались позади. Справа - широкое поле, полого спускающееся к блестящей на солнце глади озера, слева - осиновый лес, едва слышно шуршащий вслед нашей машине. И тут глазам отрывается великолепная картина: плавно уходящая вниз дорога, широкое небо и громадный старинный храм на пригорке, прямо передо мной! Даже издалека он огромен - массивный и в то же время очень грациозный силуэт, три этажа и мощная колокольня… Подхожу к храму ближе, и кажется, будто с каждым моим шагом он вырастает все выше из земли, в безоблачное небо. Это и есть то, ради чего стоило ехать в эту далекую деревню, та ее достопримечательность, которую мне непременно нужно было увидеть. Увидеть, чтобы влюбиться в Верхневолжье.
– Ну, как тебе? Останешься у нас жить? – оторвал меня от созерцания прекрасных пейзажей тот, кому я, собственно, обязан своим здесь появлением – настоятель этого храма о.Михаил.
– Да, я бы с удовольствием! Разве что где-нибудь поближе к вам, чтобы, так сказать, деревенскую жизнь прочувствовать…
– Вот и отлично! Сейчас отслужим – и домой, во Вселуки…– обрадовался он– мы гостям только рады. Ну, пойдем в храм.
И вот мы, спустившись под горку, стоим прямо перед громадной колокольней, которая, кажется, плывет по облакам и норовит упасть прямо на нас. Со скрипом отворилась старая, крашеная серебрянкой дверь храма, из-за неё пахнуло древностью – сырым камнем и старым деревом. Ну и ну: такой огромный снаружи, внутри храм отнюдь не просторен! Толстые – до двух с половиной метров – стены первого этажа скрадывают размеры придела, зрительно уменьшая пространство. Покрашенные обычной побелкой стены когда-то, видимо, были расписаны, но сейчас от фресок нет и следа: храм стоял бесхозным около двадцати лет. Сделан своими силами простенький иконостас, иконы – в репродукциях…
– Здесь мы и начинали служить, и сейчас вот служим, – рассказывает о.Михаил – небогато, конечно, но по сравнению с тем что было это – уже прогресс.
– А что, все было так плохо?
– Не то, чтобы уж совсем, но хорошего поначалу было мало. Когда приехали, храм стоял абсолютно никому не нужный, даже не запертый, частично без окон! Внутрь и дождь заливал, и снег зимой лежал везде, а резьба и фрески – они же нежные, все поотваливались, потрескались…
– А иконы?
– Икон к тому времени здесь почти не было. Все растащили, пока храм открытый стоял. Любителей что-нибудь украсть всегда много, а иконы многие были в окладах – железных, медных. Брали, наверное, икону, снимали оклад, сдавали, пропивали, а сами образа оставляли где-нибудь…Так что в 1993-м в храме лишь несколько икон осталось–не смогли или не успели вытащить.
О.Михаил ушел готовиться к службе, а я отправился осматривать храм. Высокая деревянная лестница привела на второй этаж: облупившиеся филенчатые двери тихо раскрылись, обнаруживая за собой красивейший резной иконостас. Везде – вдоль стен, на подоконниках лежат и стоят остатки церковной утвари: подсвечники, аналои, те немногие иконы, что удалось сохранить и найти в музеях. Печально смотрят со стен лепные ангелочки, зияют прорехами росписи и фрески. В просторном алтаре прогнили и провалились полы, на стенах сереют выбоины и непристойные надписи советского времени…Поднимаюсь выше: третий этаж, совсем маленький, был надстроен позже остальных, но по красоте им не уступает: в лучших традициях барокко оформлены деревянной резьбой части потрескавшегося церковного убранства. Стены расписаны – теперь уже не понять, на какие сюжеты.
Лестница на колокольню отворилась с громким стоном, спугнув добрую дюжину голубей; мощные оконные ниши полны панорамами верхневолжской природы. Серебряной лентой блестит озеро, высоко в небо вздымаются медоносные липы и хмурые косматые ели. Пять куполов медленно движутся под облаками, воздвигнув к небу старые кресты, а в глубине колокольни едва слышно, очень умиротворяюще и безмятежно воркуют голуби.
Служба закончена; наспех пообедав в доме церковного сторожа, едем домой к о.Михаилу. Уже середина дня – а еще столько надо успеть! О.Михаил живет «на земле», в одной из многих глухих деревень тверской области. Приехав сюда в 1993 году, он уже никогда надолго не покидал эти места.
¬– Живем мы как в старину, – рассказывает он – до районного центра 15 километров, зато все рядом: леса, озеро. Они нас и кормят, и поют. Детям раздолье, да и сами мы будто всю жизнь здесь живем, все родное…
За такими разговорами о сельском житье-бытье выскочили на шоссе, оставив позади пыльную грунтовку, мелькнул указатель: «Пено-6км». Пено – в бывшем рабочий поселок, возникший при строительстве Бологое – Полоцкой железной дороги в начале 20 века. В 2005 ему исполнилось 100 лет. Когда-то здесь действовал деревообрабатывающий комбинат, один из крупнейших в округе. Но нетрудно догадаться, что после перестройки поселкообразующее предприятие не раз закрывали, потом вновь открывали… Сейчас ДОК едва сводит концы с концами: древесина есть – заказов нет. Немного и рабочих рук, так что местная продукция весьма малочисленна и очень среднего качества.
Проезжая даже по центральным улицам подобных поселков, трудно не заметить обычную для них серость или напротив, чрезмерное до смешного украшательство. Здесь же все хоть и скромно, зато без комичных излишеств, призванных изменить впечатление.
В омываемом водами Волги поселке Пено приятно находиться: ласкают глаз уютные домишки, и невозможно пройти и двух сотен метров, чтобы не блеснула за очередным изгибом улицы гладь озера. Центральная улица носит имя героя Советского Союза Лизы Чайкиной. Эта девушка пожертвовала собой ради партизанского отряда в дни, когда поселок был оккупирован фашистами. Прошло уже много лет, но ее имя увековечено в большом мемориале вместе с именами всех погибших во имя свободы своей родины. Также в поселке есть небольшой краеведческий музей ее имени, где собраны факты об истории Пено и его района – края лесов и озер. Однако меня не покидало чувство, что в поселке нет чего-то очень важного; и я понял, чего, открыв путеводитель по району. В Пено нет храма…
С этим вопросом я обратился к о.Михаилу и получил весьма неожиданный ответ:
Есть в поселке храм. Мы недавно построили, деревянный, во имя Сергия Радонежского. Посмотрим?
– Конечно! – соглашаюсь я. Планировали посетить один храм, а тут еще возможность познакомиться со вторым, совершенно мне неизвестным.
По кривой улочке с остатками дырявого асфальта подъехали к храму: простой, без излишеств, двухобъемный сруб, высокая шатровая колокольня в старорусском стиле. Серебрятся крытые осиновыми лемехами купола, окошки и гульбище обрамляет небогатая резьба.
– Давно этот храм построили? – спрашиваю я.
– Да тут постоянно стройка идет… – улыбается о.Михаил – вот дорожку недавно вымостили, а то весной, осенью грязновато. Остальное тоже, по мелочи делаем. На все сразу денег не хватает. Сам храм в 1999 году заложили, а закончили в 2001.
– А колокольня?
– Колокольню начали в 2006, ну а завершили года полтора назад. Храм без колокольни – это же как человек без языка. А вот теперь перед службой звоним, по праздникам…
Тут только я замечаю, что прямо за храмовой оградой – серый прямоугольник школы.
– Отец Михаил, а как же школьники? Им колокола не мешают?
– Ну что ты!.. Они даже рады, что у них уроки с перезвона начинаются. –смеется он.
Так или иначе, но храм уже крепко вошел в жизнь посельчан: по праздникам жители собираются на крестные ходы, молодые венчаются, родители приводят своих детей, чтобы те приобщались к православию «с младых ногтей»… О.Михаил отмечает, что с открытием храма в поселке стало меньше пьяниц. И хотя их все равно хватает, священник считает, что церковь помогает бороться с алкоголизмом, пусть даже и в масштабах отдельно взятого поселка городского типа.
Итак, мы едем в село Вселуки – именно там живет о. Михаил. Точнее, раньше-то он жил на том погосте Отолово, где мы уже побывали. А потом его назначили священником еще в одном храме, уже здесь, во Вселуках. И молодой батюшка пересмотрел приоритеты: тут и народу побольше (в Отолово вообще кроме его семьи никого не было), и до райцентра в случае чего поближе. Так что теперь он обосновался прямо на берегу верхневолжского озера Вселуг.
Въезжаем по вьющейся между полями грунтовке в деревню. По правой стороне от дороги мелькают несколько заброшенных изб, а слева за высоким забором стоит одна из многочисленных турбаз.
– Странные у них представления об отдыхе–с улыбкой отмечает о. Михаил–Построили несколько рубленых домиков, кафе поставили… и все. Разрекламировали по высшему классу, люди верят, приезжают: а здесь делать-то нечего! Ни проката лодок, велосипедов, ни пляжа обустроенного нет. Зимой хоть на лыжах покататься можно, и то только тем, кто их с собой привез. Вот и ходят эти туристы по деревне взад-вперед. Деньги-то уплачены!
Вот и поворот во двор священника: большой дом, серый от старости сарай, банька. По двору бегают куры, с воинственными криками гоняют друг за другом на велосипедах дети. А уже метрах в пятидесяти, за огородом, поблескивает стальной синевой озеро.



-3-
Рождество
Проснулся я оттого, что кто-то настойчиво тряс меня за плечо. С трудом продрав глаза, я увидел склонившегося надо мной батюшку:
– Ну давай, старик, поднимайся! Пошли сеточку проверим!
Взгляд за окно не дал ровным счетом никакой информации о времени суток: за белесыми морозными разводами – непролазная чернота. Такая же была вечером, когда спустя 5 часов долгой дороги мы ввалились в натопленную избу и после недолгих посиделок легли спать. И вот сейчас – в середине ночи? в утренних сумерках? – мы идем проверять сеть.
– А… Времени-то хоть сколько? – спросил я в надежде прояснить ситуацию.
– Вставай, вставай, мы и так поздно идем! Полседьмого уже.
Ослепительно ярка лампа на кухонном столе; на печке посвистывает крутым паром чайник – хорошо бы сейчас по стаканчику… Но это все потом, когда вернемся.
– Тихонько, ребята спят,– шепотом предупреждает батюшка, хотя я и без того еле слышно стараюсь ступать по скрипучему полу – Пусть спят, а то еще с нами соберутся. Тогда точно не уйдем! – смеется он.
Пока я натягиваю дубовые керзачи, батюшка старательно вырубает изо льда моток веревки, вчера опрометчиво забытый около крыльца.
– Ничего себе приморозило! – удивляется он – Вчера с крыши капало, а сейчас вон как…
Захватив два фонаря, санки, бур, топор и веревку (закоченевшую до состояния стального троса), а также длинный проволочный крюк, хрустим по скользкой тропке все дальше в темноту. Кажется, что мы в космосе: лишь фонарик пляшет по искрящимся свежим настом сугробам, да по белизне снега можно отличить, где верх, где низ. Тишина бьет по ушам… На другой стороне озера сиротливо мигают два одиноких фонаря. Не слышно даже собак… Только хрустит снег под ногами.
На востоке едва-едва начинало светлеть небо, когда мы дошли до середины бескрайнего, покрытого тьмой озера. По каким-то одному ему ведомым ориентирам батюшка нашел майну* с концом сетки.
¬¬¬¬¬¬¬– Ну, проснулся? – усмехнулся он – Вот тебе, так сказать, утренняя зарядочка.. – и торжественно вручил мне бур. Нельзя сказать, чтобы я не умел обращаться с этим инструментом, но за отсутствием практики работать им у меня получалось значительно медленнее.
– Эх… Так мы не успеем! Дай-ка я… – батюшка ловко завертел бур, и через несколько секунд на льду выступила черная лужа воды.

Купол неба уже стал светло-синим, с черной полосой на западе и желтыми отсветами нарождающегося дня на востоке. Из-за храма поднималось раскаленное морозное солнце, когда мы вошли в дом с тремя немаленькими (и абсолютно замерзшими по дороге) судачками. Дети уже проснулись и бойкой стайкой носились по комнатам. Маленькая Анечка подошла к рыбам, аккуратно их потрогала:
– А это папа рыбку поймал?
– Конечно, папа.
Полностью удовлетворенная ответом, она переключилась с улова на братьев и с криком «Ребятки, давайте вместе играть!» побежала за ними.
Судаки в тепле быстро очнулись, и начали скакать по коридору, жадно заглатывая воздух. Пришлось вынести их на веранду, где уже через минуту они вновь заледенели. Ребят позвали завтракать, а мы, выпив горячего чаю, отправились в храм.
Со стоном отворяются зеленые, облупленные двери церкви. Гулким эхом их скрип разносится по церкви и затихает где-то в дальнем приделе. Солнечные квадраты на полу, треск остывающих печей, шорох валенок по полу. Все так мирно и спокойно.. не скажешь даже, что уже вечером здесь будут толпиться добрых полторы сотни прихожан, а под сводами разнесется великий тропарь великого Праздника…
– Ну что ж, последняя затопочка на сегодня! Как думаешь, тепло будет? – спрашивает батюшка.
– Должно бы быть тепло…
На самом деле воздух в храме еще прохладен, хотя печи топятся уже третьи сутки! Не под силу им прогреть толстые своды. То ли дело раньше – в подвалах стояли громадные «Амосовские»* печи… Ух, и жарко наверное было!


Заходящее солнце золотило последними лучами осыпанные блестками ветки ольхи, по перелескам расползалась холодная синяя тень. На улице с каждой минутой становилось морознее, накапавшие за день с прогретой крыши лужицы подернулись ледком.
В соседней комнате батюшка готовился к службе. Вернее было бы сказать «пытался готовиться», потому что дети, только что пришедшие с улицы , веселились как могли: катали друг друга на закорках, задорно кричали, играли в «войнушку», наполняя дом громким, но таким беззаботным и веселым шумом. Их вот-вот должны положить спать – ведь они пойдут с нами на рождественскую ночную службу – вот и развлекаются пред сном.
Батюшка склоняется над книгой; его усталое лицо выражает и глубокую сосредоточенность – он продумывает проповедь. Каждую рождественская служба – одно и то же событие, но рассказать о нем нужно по-разному: чтобы люди поняли, прочувствовали важность события, прониклись духом великого праздника…
Темнеет за окном; ползет вниз столбик термометра. По дому расползаются ароматы приготовленных на разговение, небогатых но по-домашнему сытных явств. Время до службы тянется почему-то мучительно медленно: стрелки еле ползут по циферблату. Чтобы скоротать время, иду в храм закрывать печки. Белая громада храма, освещенная фонарями, величаво и торжественно высится среди иссиня-черного неба; особенно празднично и строго выглядит она в эти часы перед нашим главным праздником – Рождеством Христовым. Поскрипывает под ногами свежий снежок, в теплой глубине колокольни воркуют голуби. Лязгнули печные задвижки: вот теперь тепло не уйдет из-под мощных сводов, которые, впрочем, уже завтра с утра остынут, набрав в себя Рождественский мороз…
В доме суета: приехали к матушке певчие, проснулись дети, все празднично одеты и по избе прямо-таки витает дух приближающегося праздника. Матушка и Елена спеваются за посыпанным мукой (от приготовления просфор) кухонным столом, дети восторженно и нетерпеливо делят подарки. Вот кто больше всех рад Рождеству!
За окнами прогудели автобусы, они приехали из Пено и привезли тех прихожан, что не смогли добраться своим ходом. Возле храма – непривычное для села оживление: множество машин, радостные лица бабушек…

– Во имя Отца… – разнеслось по церкви
– И Сына… – подхватило эхо под сводами
– И Святаго Духа… – прокатилось над головами прихожан
– Ныне, и присно, и во веки веков… – в небольшой сельской церкви молятся за мир во всем мире
– Ами-и-и-инь! – поплыли по старому храму первые многоголосые песнопения великого праздника…
В тесном алтаре – батюшка, беспрестанно поправляющий очки дьякон Федор, Паша с Федей ( оба в стареньких облачениях, которые им давно уже малы), старый, сморщенный чтец Исаич и трое алтарников, среди которых и я. К середине службы ребята стали засыпать, но отказались пойти домой и, полусонные, держась друг за друга, достояли до конца.
И вот уже разносится над толпой прихожан долгожданное и торжественное:
– Рождество Твое, Христе Боже наш…
И вдруг как никогда раньше понимаешь, что вот прямо здесь и сейчас, среди нас, «Возсия мирови свет разума», что везде, по бескрайним снежным полям и безмолвно стоящим лесам, по скованным льдом озерам в эти мгновения разливается благодать Божья… И эта чудесная ночь наполняет тебя такой радостью, что не чувствуешь ни усталости, ни чего еще – только безграничную благодать, сошедшую с небес…
Другими словами – поверьте¬ – я не могу описать то Чудо, что происходит с каждым в Рождественскую ночь.

Четыре часа утра. Батюшка беседует с расходящимися прихожанами, а мы с алтарниками сидим на клиросе, облокотившись на стопку Миней. Очень хочется спать.. ребята, как окончилась служба, тут же крепко заснули. Да так, что их буквально вытрясали из облачения! Вот и сейчас – навалившись друг на друга, сопят на лавке и уже, наверно, видят седьмой сон.
На улице темнота, непонятно: день ли это следующий, или все еще вечер? Не спеша идем по укатанной дороге к дому. Старший – Паша – идет сам, а Федор блаженно посапывает на руках у батюшки.
– Ну что, братья, с праздником! Пойдем завтра колядовать? – устало спрашивает батюшка.
– Конечно, пойдем! – незамедлительно отвечает Павел. И тихонько: – Конфет наедимся…
Дома ребята укладываются спать: Федя со счастливой улыбкой свернулся калачиком, а Павел позвал меня: – Дим, а знаешь, я очень… люблю…Рождество…. И, не договорив, заснул спокойным и крепким детским сном.



*майна – небольшая прорубь, через которую под лед ставится сетка. Через нее же она и проверяется.
* «Амосовские печи» – были изобретены в 1835 г. генерал-майором Н.А. Амосовым. В то время это была наиболее совершенная система, отличавшаяся к тому же большой пожарной безопасностью.