Вы вообще хоть что-нибудь знаете о том, что такое – потеря?

Олег с детства был очень самостоятельным мальчиком. Когда ему было 12 лет, он получил серьезные ожоги – ждал родителей с работы, варил суп (12летний мальчик варил суп, в голове не укладывается), опрокинул на себя кастрюлю с кипятком, много-много недель был прикован к больничной койке.

Он занимался разными видами спорта и во всем добивался весьма впечатляющих результатов. Лыжи, хоккей… стопка грамот, благодарностей, дипломов. Так и лежат дома у мамы в шкафу. Иногда она достает их, перебирает, вспоминает, как она гордилась им тогда. Как она надеялась на него.

Он хорошо учился в школе. Очень хорошо учился. Все ему давалось легко, без труда. Мама, помню, как-то сказала, что не знала никогда никаких проблем с нами в школе в плане хороших оценок. С дисциплиной были небольшие косяки, но с успеваемостью – можно было не проверять дневник каждый день, достаточно одного раза в конце четверти. Разница была в складе ума, в том, какое полушарие мозга более задействовано у мужчин, какое у женщин. Олег особенно преуспевал в точных науках: физика, химия, черчение. Я – стопроцентный гуманитарий, за урок успевала накатать сочинение не только себе, но и еще парочке подруг. Сочинение на одну тему, но с абсолютно разных точек зрения. Ни разу никто за мое сочинение не получил ниже четверки. Олег же делал лабораторные работы, решал задачи, чертил чертежи.

Когда я пришла в первый класс, он уже учился в 11м. Я гордилась им. Знаете, он же был звездой школы, любимчиком учителей (даже несмотря на свое не всегда примерное поведение). И, конечно, мне нельзя было облажаться. Нельзя было быть хуже него. Во всем. Я старалась. Я очень любила своего брата. Тогда я еще не знала, что почти всю начальную школу мне предстоит отучиться в разных городах, под капельницами. Поэтому я очень, очень старалась учиться хорошо.

Потом он закончил школу и уехал поступать в Чебоксары. Отучился там год, может, чуть больше, перевелся в Питер. Машиностроительный, вроде бы. Инженер. Он мог бы стать блестящим инженером. Блестящим! Если бы учился в 80-е. Но это были 90-е. Тогда стало модно заниматься бизнесом. Появились челноки. Шмотки возили из Турции и Польши. Тогда появился Стас. Олег бросил университет, вместе со Стасом они начали заниматься «бизнесом». Олег приезжал из Питера с подарками, маме – фен, мне – куклу Барби. Я не знаю, что думала мама обо всем этом, я вообще мало виделась с мамой, с Олегом, с папой. Я продолжала борьбу. А жизнь текла мимо.

Однажды из Питера позвонил Олег, разговаривал с ним отец. После этого разговора отец и мама сильно поругались, а потом папа собрался и уехал в Питер. Вернулся он вместе с Олегом. «Бизнес», Питер, учеба.. все кончилось. Олег все потерял. В том числе любимую девушку. Начал пить. Родители сдали его в армию. В прямом смысле.

Он служил на Северном флоте. Несколько раз мы приезжали к нему. И каждый раз у него то нога была сломана, то сотрясение очередное. Его там били. 23хлетнего парня избивали 18летние ублюдки, потому что он отказывался бегать им за водкой. В госпитале лечили кое-как. Если можешь ходить – значит, здоров.

Через несколько месяцев после возвращения мама устроила его к себе на работу. На Атомных станциях есть цеха, в которых дезактивируют одежду работников «грязной зоны». Другими словами, мама у меня всю жизнь очищала от радиации спецкостюмы. Туда же попал и Олег. Работа считалась очень хорошей. Приличная зарплата, раз в два года оплачиваемый проезд к месту отпуска плюс бесплатные путевки в самые лучшие санатории России и зарубежья. Мама потратила много времени, денег и сил, чтобы его туда устроить. А он начал пить снова. У него была девушка, которая ждала его из армии. Дождалась. Любила выпить в шумных компаниях. В общем, все это.. Ни к чему. Просто одним вечером я уже ложилась спать, как увидела, что Олег на своем диване как-то странно.. трясется. Подошла ближе и увидела белки. Вместо зрачков.

Вот и всё.

Спустя еще год ему сделали первую трепанацию. Опухоль оказалась доброкачественной, но это уже ничего не могло изменить. Эпилепсия. Сначала 3, теперь уже 1 группа инвалидности. Еще операция, еще и еще. Надо ли говорить, что девушка бросила его? Надо ли говорить, что ни о какой работе и речи идти не может?  Осталась только музыка. Его песни. Все, что у него осталось – это только гитара, горстка людей, которым он нужен. Наркотики (против судорог). Невозможность иметь детей. 

Сейчас, вот прямо сейчас, ему делают еще одну операцию. Опять ковыряются в голове. Вчера вечером он отключил телефон, чтобы никто ему не звонил. Подписал документ, в котором соглашается с тем, что предупрежден о шансах остаться в живых в соотношении 50/50.

Он потерял все.  Я не хочу его терять.

Пожалуйста.