В конце рабочей недели – подборка веселых и курьезных историй из церковной жизни от матушки Анны Рымаревой.
Это я. Оказывается. Сама только сегодня узнала. Наша прихожанка представила меня своей знакомой. Это, говорит, матушка Александра Второго. В голове сразу молниеносно отмена крепостного права и вообще – Освободитель. И сразу там же: матушка Царя-Освободителя? Кто? Здесь? Тупа, извините. Все проще. У нас на приходе два отца Александра: постарше и наш. Постарше в народе зовется Александр Первый, а наш значит Александр Второй. Освободитель, ага.
Попросите, чтобы в следующую свою поездку по требам батюшка взял вас с собой. Всё. Больше делать ничего не надо. Все само начнет делаться, когда скорость бибики разовьется до 160 и выше, и она начнет безудержно вышивать. И тогда вы сами себе удивитесь: откуда вдруг берется такое молитвенное вдохновение? А всё очень просто. Просто пассажирам запрещено вопить и хвататься за водителя. Остается, во-первых, крепко зажмуриваться (в прямом смысле то есть), а, во-вторых, отдаться внезапно накрывающей молитвенной деятельности. (Мы, экономисты, называем это внутренней мотивацией. Ее резервы непознаны, но результаты поразительны. И главное – все очень экономно.) Удачи!
- Батюшко, я монахом хочу стать.
- Так.
- И клобук уже купил.
- Так.
- Можно мне его носить?
- А он у тебя освященный?
- Нет, не освященный. Я его заранее купил.
- Ну, тогда носи конечно. Прямо сейчас можешь надевать и носить.
Папо вчера. Читал проповедь. По череде. Великопостную. И завис на пятнадцать минут и даже больше. Они уже в алтаре и кашляли. И поднос роняли. Типа, че за балет? Давай уже, заканчивай. А на папу нашло. Просветление. Еле к берегу прибился. Народ от счастья готов был его расцеловать. Не могли уже.
Еду на маршрутке на пасхальную службу. Ранняя весна, метет снег. Напротив меня сидят двое пьяных мужичков. Громко прошу водителя остановить рядом с храмом. Один из мужичков умилительно смотрит на меня и вздыхает: ”Да, ну и погода-то… Вот тебе и Рождество…”
- Батюшко, я хочу Вам стихи почитать.
- Стихи?
- Да, стихи. Собственного сочинения. Про Александра Невского.
- Про Александра Невского можно.
- Они небольшие. Минут сорок от силы…
- Батюшко, какой у Вас крест красивый, блестящий.
- Он просто новый.
- А старый где?
- Старый? Старый матушка носит.
Был у нас псаломщик Сима. Читал невнятно, гнусавил. За что получил прозвище Декламатор. Имел характер шутошный до безудержности. Бежит бывало батя на службу. Торопится. Влетает в алтарь. Бегом суется в подрясник. А – никак. Сима рукава узлом завязал. Или опять же хватятся ковшиков запивочных. Сима, не видал? Видал. Отец диакон в кармане унес. Как унес? Отец, диакон, ты ковшики запивочные взял? Покажи карманы! И точно, в карманах среди канона ковшики запивочные. Сима подложил. Для шутки. Очень его за это не любили. Не знали прямо, как избавиться. Хоть ненадолго. А он взял и умер. Насовсем.
- Батюшко, благословите составить завещание.
- Благословляю.
- А Вы сами-то будете завещание составлять?
- Конечно буду.
- А что Вы отцу Н. завещаете?
- Матушку.
- Но он же монах!
- Вот именно.
Завел новую манеру молиться с возздетыми руками. Откуда набрался, неведомо. Решили, что притащил из очередной заграничной поездки. И начал манерничать. А наши не оценили. И пока он на амвоне красиво воздевал, они за его спиной соборно кто ухо чесал, кто в глазу тер, кто зевал в кулачок. Короче, извели весь пафос на нескучное. Любо-дорого поглядеть. Народ остался доволен.
Есть в офицерской культуре такая фенечка, называется “пошитая на заказ фуражка”. Чем выше чин, тем шире тулья, больше длина окружности, а залом драматичнее. Одним словом, иная фуражка уже вовсе и не фуражка, а модель аэродрома в приближенном масштабе. У нас же камилавки. Тоже фенечка, однако. Но фасон другой, поэтому модники стараются. Один обрезал на греческий манер и превратил в совершенную таблетку. Другой попросил пошить повыше, и теперь совсем как думский боярин. А у другого все камилавки зимой и летом фиолетовые. Однако корреляция с чином пока что не выявлена. Продолжаем наблюдать.
Как известно, на любом корпоративе первым набирается и выходит из строя отдел бухгалтерии. Почему так бывает, никто сказать не может, но факт остается фактом. Танцует на столе, поет караоке и спит в салате либо главный бухгалтер, либо бухгалтер-кассир, либо бухгалтер по счету 50, либо бухгалтер по работе с дебиторской задолженностью, либо бухгалтер Таня. И так далее, их тьмы. У нас вместо бугалтерии хор. И тоже никто не знает, почему – ведь чудес на свете не бывает. Однако к тому времени, как все бегом добрались до трапезной, хор уже давно там и во всю празднует. Как так? Только что пел и ругался между собой шопотом – и вот он уже почти все съел и выпил. Причем, давно. Больше всего обидно нашим бухгалтерам, холера ясная.
Она приходит в храм и покупает много свечек. В руках держать не любит. У нее для этого два кармана на груди и один на сумке. Вот в них она ровными рядами и вставляет свечки. На груди таким образом получаются гызыри, а на сумке – патронташ. Живописно и завораживающе. Кажется, что она сейчас выдернет из кобуры ружье и начнет молниеносно стрелять. Свечками. А они будут со свистом лететь, втыкаться в подсвечники и самовозгараться. А потом она с гиканьем пустит коня вскачь… Так и стою, открыв рот и глядя на нее зачарованно.
.
Наш кажется подхватил простуду и все рождественское послание прогундел неразборчиво. Народ уже стал засыпать, когда посреди всего вдруг услышал: “…как сказал оппосумм…”, – и проснулся. Конечно, всем интересно знать, что сказал оппосумм. Хотя в переводе с заложенного носа это означало лишь привычное “как сказал апостол”. Тем не менее, все проснулись и радостно ожидали следующего упоминания оппосумма. Больше никто не спал.
На двунадесятые перед службой тьмы исповедников. Несколько аналоев и к ним длинные очереди. Когда вдруг выносят еще один, то ситуация как в Макдональдсе – “свободная касса!” – и изо всех хвостов нетерпеливые перебегают к нему. В новую короткую очередь. Сдавать грехи. Кто крайний? Им важно, чтобы скорее. Свои постоянно причащаются, им спешить некуда – а эти выдерживают сроки, томятся, копят. Жалко их. Такую тяжесть притащили. Пусть уж сдаются скорее.
На крещенское водосвятие храм заполняют водяные. Это такие специальные люди. Не прихожане. Они спят в своих кроватях, набираясь сил – и лишь раз в году просыпаются и со всех концов земли стекаются к храму. В предрассветной дымке. За водой. Это их святая обязанность и неотъемлемое право. Всю литургию они стоят вне храма на морозе в героической очереди таких же как и они водяных. Стойкие и суровые. Обвешанные пятилитровыми пластиковыми баллонами, они стоят за водой. Не мешай им, о смертный, пробираясь к причастию! Они не ходят по водам – но вода ходит по ним.
Ананасы дают во всех храмах и во все праздники, когда есть водосвятие и народ окропляется водой. Пока батя идет сквозь народ и машет на всех кропилом, ему со всех сторон кричат: ”А_на_нас?”. Вот только не понятно, кто кому ананас должен: он им или они ему. Неувязочка однако.
На следующий день после победы “Зенита” в чемпионате. Псаломщик: “Ну, что, отче, праздничный прокимен? Прокимен, глас девятый, гимн Зенита: “Город над вольной Невой…”
Он не знал, что означает поставленное в скобках 40 раз: “Господи, помилуй (40 раз)”. Хотя с другой стороны все ясно. По-русски же написано. В общем, расспрашивать не стал. А его возьми и назначь псаломщиком. И тут же идти читать в центр храма. Поэтому, когда встретилось это недоуменное место, он без раздумий прочел: “Господи, помилуй сорок раз”. Мы сначала ушам не поверили, а потом ничего. Даже понравилось.
Она причащается за каждой литургией. Маленькая сухонькая старушонка. Сгорбившись, она подходит к Чаше и на весь храм неожиданно громким голосом провозглашает: “Тайная монахиня Мария!”
Хор располагается в левом приделе. У солеи. У хора есть стулья, на которых во время службы можно сидеть. И все уже привыкли, что хор сидит. Поэтому прямо за хором окопались наши немощные прихожане. Со своими стульчиками. Они приносят их с собой, а после службы забирают. Получился такой немощный партер. Вышел перед службой и наскочил аккурат на них. И удивился: “А чё это…”. Объяснить было некому, поэтому сам себе ответил: “Солисты… наверно”.