Прошло только четыре послевоенных года, когда своим первым плачем возвестила о своем приходе в этот мир маленькая девочка. Отец сказал: "Полина или Леокадия". Мать знала, что спорить с ним не стоит, да она никогда и не спорила с ним. Так уж повелось в этой молодой семье. Она еще не совсем пришла в себя после смерти почти друг за другом доченьки и сыночка. Молока, как и раньше, было мало и она боялась, что снова малышку надо будет прикармливать. От Полины она сразу отказалась. Это она, Полина, еще перед войной увела от нее мужа. Но и Леокадия ей не нравилась. Еще долго она не могла называть доченьку по имени: хотелось какое-нибудь короткое ласковое имя, Мила, Ната, Вера. Да мало ли красивых русских имен! Язык не поворачивался крошку называть Леокадией, и она стала придумывать ей коротенькое имя. Несколько дней звала дочку Лео, но ей казалось, что это имя больше для мальчика подошло бы. Потом звала Лека, Када ... . Нет все не то! И стала она называть доченьку Лада. И постепенно привыкла к своей Ладушке. Муж почти не подходил к девочке и никак не называл ее. Через полтора месяца молоко пропало - девочка часто кричала. То от голода, то от резей в животике.
Сын хозяйки надумал жениться и нужно было срочно искать новое съемное жилье. Нашли отдельную комнату, правда комната эта оказалась подвалом. Отец освободил подвал от всякого хлама, который хозяйка держала там. Кто-то из его друзей сложил что-то наподобие русской печи, настелили пол, побелили стены и потолок и перешли, как оказалось на целых семь лет. Своя была только железная кровать. Кто-то из друзей дал тумбочку, которая на многие годы стала и столом. Хозяйка дала кухонный стол-шкаф, пару табуреток. Скамью отец сделал сам. Подвал был небольшой: слева - печь и кухонный стол; справа тумбочка и кровать, а между ними детская кровать и высокий детский стул. На стене висели часы с гирями, которые по вечерам отец подтягивал и тогда маятник весело качался из стороны в сторону.
Подвал он и есть подвал. Два квадратных окошечка: одно выходило на улицу, а другое - во двор. Окошечки были высоко и в них ничего не было видно, иной раз только ноги редкого прохожего. В подвал вели ступеньки из кирпича. Когда Леокадия подросла она боялась этих ступенек потому, что они были высокими для ее маленького роста и еще там не было света, и упирались ступеньки в какую-то страшную дверь, за которой тоже не было света. Спускались в подвал со спичками или с фонариком. Внизу, слева была спасительная дверь, за которой было и светло и тепло. Правда свет появился не сразу, года через три-четыре. Но какой это был праздник для маленькой Лады. Девочка не видела как включался свет: выключатель был где-то за одеждой, которая висела на стене. А до этого были свечи и керосиновая лампа. И еще она помнит, как у отца на голове что-то пищало. Она бегала вокруг отца и не могла понять, где ЭТО и что ЭТО, которое пищит. ЭТО (резиновую игрушку пищалку) отец клал под фуражку, а придя домой просто прижимал голову к потолку, и игрушка пищала. Затем, пока девочка не видела доставал очередную игрушку. Отец был высокого роста, а потолок был невысоким; поэтому Лада долго не могла понять откуда берутся игрушки и почему они пищат? Иногда она с ожиданием смотрела на пришедшего с работы отца: будет ли сегодня у него что-то пищать? К тому же было интересно, кого же он сегодня подарит? В основном все игрушки были зверьками. И всех их Лада считала живыми, разговаривала с ними, знала, кто из какой сказки пришел. И это был ее мир! Она очень любила свои книжки и игрушки, не рвала и не ломала их.
Кушать частенько готовили на керосинке. Наверное, потому, что летом было жарко топить печь. А еще был самовар и всякие чугунки, которые с вкусной едой мама вынимала из печи. А по воскресеньям на сундук ставили медную ванну и Лада купалась вместе со своими зверушками. Правда после ванны нельзя было играть на полу и она играла в своей кровати.
(продолжение будет)