уроки гибкости

танцуй, танцуй на моей могиле:
Ave Maria - течет латынь.
послушай же, вряд ли меня любили
так, как любила ты.
танцуй, мне приятны удары пяток
о злую землю и нервный грунт.
все еще помнятся свежие пятна,
когда встревожена грудь.
змеиной кожей посмертно таю
под каблуками. танцуй, танцуй!
оставлю для многих, но эту тайну
я с собой унесу.
твой танец бережно-подвенечен,
вдова-невеста, моя жена.
расслабься, ладони забрось на плечи –
ты слишком напряжена.
ты слишком траурна, но напрасно,
смотри, как яростно-пестр венок!
бродяг и кошек зови на праздник,
меня вспоминай вином.
я здесь, с тобой, я в воздухе пьяном:
надгробная нежность, ласковый труп.

как сладостно было бы слиться с ядом
твоих побелевших рук.

про нас?

ощущаю тебя, как шип,
исковеркавший рот резец.
я постигла науку лжи
алфавитно: от A до Z.
заигралась с собой в слова,
заласкала оскалы рифм,
угадала, что целовать
даже проще, чем говорить,
чтоб не верить календарям,
жаждать-ждать из последних жил,
алфавитно: от А до Я
я познала искусство лжи.
кто-то ночью зайдёт ко мне,
избегая огласки. но -
ощущаю тебя. как мех,
на который легла спиной.

пока?

все, чем закончимся, я унесу с собой:
полоска на бедрах, корабль над головой,
цаплей в изгибе неба подъемный кран.
ты не заметишь. четыре часа утра.
и город, чужой и нежный ко всем чужим
беззвучно прольется из синеватых жил.

песенка в голос

в картонных домах, начиненных чужими страстями, как нежной взрывчаткой,
я тебя дожидаюсь. я съедена этим упрямством.
влюбленность томительна и горяча чрезвычайно.
не спасет даже пьянство.
одурев от любовниц, слепой казанова бредет по каналам, на трость опираясь.
я тебя дожидаюсь. я режу ладонь о секунды.
Как томатная кровь, эта псевдомедовая радость,
сок тягучей цикуты.
забываю тепло и других, превращаясь в съедобного кая под сахарной пудрой.
я тебя дожидаюсь. я льдом провожу по морщинам,
мне 75, как когда-то и где-то кому-то,
и глаза очень щиплет.
в картонных домах, начиненных чужими страстями, как мальчик-тореро,
я тебя дожидаюсь. я мулету обгрызла по краю.
остается пластинка. подвластное возрасту ретро.
до тебя догораю.

Ланчоусы

к деликатесам она привыкала легко и вскоре
яишшницу из оранжевого солнечного желтка
могла в лицо ему запустить во время ссоры,
хлопнуть дверью навылет и пойти по мужикам.
а он, идиот, продолжал every morningъ вылизывать с небосклона
излишнюю облачность, плавно переходящую в дождь,
чтоб ей не было грустно от пасмурного и злого
февралика, когда по утрам она заводила свое авто.
не то, чтоб он был неудачник или через чур начитался Уайльда.
не то, чтоб она была сукой настолько, чтоб использовать тыл.
но так сложилось, ма шер, и оба не виноваты.

ни я. ни ты.

3уголочка на память

режу лопатки в поисках крыльев:
где-то же жалили, где-то же были.
шкуру - на шубу, клыки - на подарки.
ты испугалась? не нападаю.
падаю, пулей навылет отмечена...
комья земли и помельче, помельче, ну,
сыпь, не стесняйся. я так благодарна
пуле, а то, что навылет - подавно.
легкость отныне лишь признак прощанья.
режу лопатки... нежней... затрещали
и вырываясь из кожи, из пыли
тысячи кож, обнаружились крылья.
больно и сладко, и солоно нёбо.
движенье без тела размашисто-ново.
я брежу тобой бездыханно и мертво
как швейной машинки стук, звук пулемета...
девочка, нежность цветущих актиний,
как ты любима... так не любили
даже христа...

крестик и нолики

узкие уста усталости.
узкие уста у старости.
одиночки сбились стаями,
чтоб растаять. не растаяли.
так и бродят неприкаянно,
озираясь: "где рука его?
и, какого черта, господи,
мы тебе горланим госпелы?"

в каждой глотке скрыто зернышко.
в каждой падчерице - золушка.
по краям хрустальных туфелек
отпечаталось алтуфьево -
не спеши, ну что ж ты, девица,
от тебя к кому он денется?
зимовали непотребно мы:
стариков карали тремором,
а лолиточек-леденчиков
заносили в ежедневничек,
оставались после пятнами
смутными и непонятными
на подолах и на полочках:
так-то дожидаться полночи!
уходи, уже не выдержу:
в лоб ласкать, стоять навытяжку,
воровато гладить холочку,
целый день звенеть на холоде,
ожидать тебя, румяную...
дети выли, кошки мяукали.
одиночки сбились стаями,
чтоб растаять. не растаяли.

прикусывая до железа

это – не любовь вовсе. это – ралли париж-даккар.
здесь все очевидно безумцам и дуракам.
не называй нас иначе, не смей.
ах, хочешь красивостей, тогда – зови это страстью.
твой рот так ярок и так несмел...
причем тут любовь? за окном «да здравствует!»
и ор парижаночек. твой слюдяной оскал
ласкал десятки других оскалов. ла скала
стоит неподвижной скалой в миланской мыльнице.
там кто-то поет твои стоном, но не меняет лица
при чем тут любовь? просто курятник, и мы – в яйце,
как близняшки отчаянно нагло совокупляемся.
я без тебя уже не выживу. это факт.
но гонщики бьются за десять кругов до финиша.
хочешь ребенка? бэйбика? джаст фор фан.
хочешь? заказывай... я добровольно выношу,
отдам тебе все. и всех, кто был до тебя,
сложу гербарием в кляссер тисненой шкуры.
причем тут любовь? по бедрам твоим - табак
я много курю, легкие штукатурю.
при чем тут любовь? ты не сможешь спать не со мной.
другое плечо не примет правильной формы
твоей головы, но только подушку сомнет,
оставит запах еденький, канифольный...
при чем тут любовь? мы только срослись в плавниках
и боремся сами с собой в изумительном танце.
ты плачешь? любимая? весомое небо никак
не может отвыкнуть от вечных дождливых нотаций

лас.

я срываюсь темной птицей
тихой, дикой, нелюдимой.
нелюбимой, но напиться
мне тебя необходимо.

пусть воруя по-вороньи,
по-сорочьи, по-собачьи...
тонким клювом небо рою –
будто ангелы рыбачат
и находят грозном, грязном,
грозовом до спазма небе:
синий пруд, покрытый ряской,
в нем усопший академик,
как офелия. а мне бы
до тебя дорваться клювом,
тем, что тщетно роет небо.

не я не я не я

вот что странно: повсюду была не я.
не я глотала дешевый коньяк.
и губ ее перечных якобы яд
был тоже сцежен совсем не в меня.
+ не я боялась, что чай остыл -
ты кашляешь, что развели мосты,
что невские девочки ближе богинь,
что скажешь однажды не мне: "не покинь!"
+ не я забывала их имена,
коньяком из строчки второй пьяна;
не меня проклинали, когда темно
и болели тоже не мной не мной.
+ не я подарила ей два ребра
(щедрей, чем богу) за стыд и брань,
за перец выше помянутых губ,
за слабое сладкое "нет, не могу"...
не я - по ямам и по репьям.
но сейчас-то что нам до этих ям
и этих колючек. душа моя,
представляешь: повсюду была не я.

вытосковавшись до дырочек

я молюсь за тебя. ты только не смейся,
не возражай теологически точно.
иногда мне хочется молочные смеси
купить. и, как ребенка, тебя ими потчевать.
от себя ни на шажок не отпуская,
ни на минуту. мне же немного осталось.
офис такой электрический: стонет сканер,
одинокий без тани, а может, одинокий и с таней.
а я молюсь за тебя. воздух перетираю губами,
перебираю, как четки. хотя не знаю про бога.
ты только не смейся, ладно? я погибаю,
когда ты не рядом. работа... работа... работа...

после

сердце на сотни ударов рваное -
горстью бери, рассовывай по карманам его;
разбрасывай, как монетки туристы, в воду...
да, и прости, что я так долго вою.

никак не могу успокоиться - нервы
шалят, шалавы. потому что весна? наверное.
коньяк тает на языке, разламывается в жилах
на утренние истерики. ты не заслужила их.
самострелом - в висок: пах! глупые, юные
мальчики мрут. их ладошки собой убаюкивают
женщины в черном, весенним горем намазанные
иконоподобно. недолюбленные, недоласканные
женщины в черном. и я содрогаюсь от мужества -
отдернуть дуло.

филёсофИ

не с теми пили на брудер
не с теми давили шафт
но так красиво на блюде
распластывалась душа
и голубая каемка,
и золотистое дно
и новогодняя елка
не с теми не с теми но
они для чего-то были
их помнились имена
их странно назвать любыми
что в принципе верно на
них надевались руки
и губы лепили лав
в оранжевой мясорубке
вся братия полегла
теперь никого не помним
настойчиво по часам

нежирный кефир на полдник
по радио чио сан

Последнее стихотворение * Взгляд* - Марины Цветаевой

[596x25]

[показать]
Лунный цикл 
Яшка в ЖЖ
Яшка в Википедии

проза http://gondola.zamok.net/077/77kazanova.htm