Пока я разглядывал твою фотографию, луна спряталась за тусклые серые шторы. Я отодвинул их, принимая на себе свет яркого светло-жёлтого круга: он был так близко, что были видны все тёмные пятна океанов, светил так ярко, что отражение люстры в окне, едва ли могло быть ярче, а мелкий снег, иногда, очень быстро пересекал его таинственный и нежный образ. Я не мог оторваться, не одна посторонняя мысль не могла проникнуть в моё статичное, замороженное сознание; где-то играли прелестные звуки, где-то внутри черепной коробке виделся твой портрет. Музыка играла всё громче, пронзительный голос звал за собой, и не давал думать, не давал оторвать взгляд от заледеневшего стекла оконной рамы. Луна, чудесная весенняя луна, росла; её размеры становились всё более необычными, но я не обращал на это внимание и верил, что сегодня это и должно было случится. В один момент она вплотную приблизилась к моему окну. Её свет не слепил, не осветил всего квадрата пустой, одинокой комнаты, а наполнил её, холодным туманным светом, какой бывает утром, после ночного, безудержно стучащего по крыше дождя, делавшего моё тёплое шерстяное одеяло вдвое теплей. Мне показалось, я заглянул внутрь себя: твой портрет был всё ещё там, на маленьком письменном столике, в белой, средних размеров рамке. Я подошёл и взял его. Он очень холодный, твой взгляд на нём очень холодный, такой, как прежде, в минуты, когда я заставал тебя плачущей, укутанный в мои простыни, с красными, блёклыми глазами. Думаю, он мне непременно понадобится, там, на луне.
Я не нащупал стекла, оно, как будто бы растворилось в этом туманном, пронизывающим пространство, свете. Я переступил через раму. Новый мир охватил меня: волосы были наполнены новым ветром, ветром свободы, тело ощущало большую близость солнца, чем я когда-либо мог ощутить на Земле, мои босые ноги стояли на сухом и бесцветном грунте. Я побежал, раскинув руки, откинув голову, вбирая в себя этот воздух. Как неправдивы, оказались слова говорящих, что здесь нечем дышать, я дышал, и этот запах щекотал живот, волнующее место, ниже диафрагмы, наполняя лёгкие, которые я напрягал из-за всех сил, чтобы как можно дольше держать в себе этот запах. Горизонт был очень тёмным, не одна из звёзд не показывалась среди темноты. Я трогал эту темноту, которая была материальна и наощупь напоминала волны твоих мягких волос, распространяя тот самый запах, от которого дрожь проступала в руках, не останавливаясь, переходя дальше, по всему телу. Меня несло сильным порывом, я смотрел на бесконечные лунные пустыни, пролетая, трогал их руками, обратной стороной кисти – чтобы нежнее чувствовать их бархат. Глаза закрывались, разум проваливался, когда неожиданно показались звёзды. Твоих бесценных глаз, таящих в себе безумное количество галактик, было лишь два - звёзд было миллионы. Я не знал, на какие из них смотреть, так быстро они переливались, смешивались в единый, прекрасный свет и уносились куда-то далеко-далеко. Но среди них не было твоих глаз, и я закрывал свои.
Маленькая вазочка на столе, приютила у себя тюльпаны, которые своими последними мгновениями недолгой жизни, очаровывают так бесцельно, порой, живущих людей. Их запах не дурманит разум, его не ощутить за несколько десятков метров, он не таит в себе безумной страсти, но я люблю его неуловимые, чувственные оттенки, и я один ценю их аромат, зарываясь носом в каждый нежный, открытый мне навстречу бутон. Ласковый, неповторимый, едва заметный вкус говорит мне о большим, нежели все духи мира, единично и в совокупности.
Я проснулся. Луна уходила всё дальше, моё путешествие было похоже на его тусклый, рассеянный свет. Через минуту я забуду о нём, так же как и луну я потеряю из виду. Но что-то тревожило меня до сих пор, будет тревожить утром, и каждый следующий день. И завтра я снова буду сидеть за этим столом, может быть, я вспомню тебя, свободный и леденящий кожу воздух, бархат которого не достоин не один человек мира - моё чёрное небо с запахом любви.