Все в мире волшебство от начальства происходит (с)

Однажды заходит ко мне Алексей Степаныч Молчалин и говорит:

– Нужно, голубчик, погодить!

Разумеется, я удивился. С тех самых пор, как я себя помню, я только и делаю, что гожу.

Вся моя молодость, вся жизнь исчерпывается этим словом, и вот выискивается же человек, который приходит к заключению, что мне и за всем тем необходимо умерить свой пыл!

– Помилуйте, Алексей Степаныч! – изумился я. – Ведь это, право, уж начинает походить на мистификацию!

– Там мистификация или не мистификация, как хотите рассуждайте, а мой совет – погодить!

– Да что же, наконец, вы хотите этим сказать?

– Русские вы, а по-русски не понимаете! чудные вы, господа! Погодить – ну, приноровиться, что ли, уметь вовремя помолчать, позабыть кой об чем, думать не об том, об чем обыкновенно думается, заниматься не тем, чем обыкновенно занимаетесь… Например: гуляйте больше, в еду ударьтесь, папироски набивайте, письма к родным пишите, а вечером – в табельку или в сибирку засядьте. Вот это и будет значить «погодить».

– Алексей Степаныч! батюшка! да почему же?

– Некогда, мой друг, объяснять – в департамент спешу! Да и не объяснишь ведь тому, кто понимать не хочет. Мы – русские; мы эти вещи сразу должны понимать. Впрочем, я свое дело сделал, предупредил, а последуете ли моему совету или не последуете, это уж вы сами…

Да... Каждое слово - золото)). Трудно удержаться от того, чтобы не цитировать все подряд. И тут даже комментировать ничего не надо, текст говорит сам за себя:

Чудак ты! (рассказчик) Сказано: погоди, ну, и годи, значит. Вот я себе сам, собственным движением, сказал: Глумов! (гл. герой) нужно, брат, погодить! Купил табаку, гильзы – и шабаш. И не объясняюсь. Ибо понимаю, что всякое поползновение к объяснению есть противоположное тому, что на русском языке известно под словом «годить»

Шедевр.

Друзья, а кто автор? И это начало романа, а как он называется? 

Думается, вопрос не простой. Этого романа в школьной программе нет, более того, даже  в Вики отдельной статьи не удостоен. Правда другие сочинения этого автора в школе "проходят".  Одно из  них даже в 6-м классе. 

Ну, какие соображения? Я как-то говорил, что великий русский писатель - это прежде всего уникальный и великий повествовательный язык. Так, по языку угадает кто-нибудь автора?

Хорошо. Это Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, роман называется "Современная идиллия" (СИ) и писан он в 1877-1881 годах. 

Удивительно. Роман, без всяких оговорок, гениальный. Но вот уже 150 лет он стоит, никем не замеченный на задворках русской культуры. Там же, где и "Дневник провинциала в Петербурге", еще одно сочинение Салтыкова, которое СИ не уступает. 

Да, конечно, благодаря школьной программе мы знаем, что есть такой писатель, и у него есть сказки и "История одного города". Между прочим, этого уже не мало, чтобы составить представление о Салтыкове. Сказки у него ведь тоже, по большей части, гениальные. 

"Видят мужики, что хоть и глуп их помещик, а разум ему дан большой" (Дикий помещик). 

Почитайте на досуге. Они совсем короткие. Помянутый "Дикий помещик", "Либерал", "Пропала совесть", "Медведь на воеводстве", "Орел-меценат". Ну, христоматийные "Премудрый пескарь", "Как один мужик двух генералов прокормил" это понятно, но и эти, малоизвестные, прочтите тоже. И тут тоже виден парадокс: на слуху пара-тройка сочинений Салтыкова, и все. Остальные, такого же качества, в культурный процесс не вовлечены.   

Почему? Думаю по идеологической причине. СИ - это абсолютно точный и беспощадный диагноз, поставленный русскому народу и государству на десятилетия вперед. Он был точен и при царях, и при генеральных секретарях, хирургически точен он и  сейчас. А такой диагноз лучше замолчать, сделать вид, что его нет. "За эти годы мы научились оперативно реагировать на вызовы времени, но иногда проколы случаются"... Как-то так.

Оцените еще один эпизод СИ: 

- Благопристойность вводить хотят. Это конечно… много нынче этого невежества завелось, в особенности на улицах… Одни направо, другие – налево, одни – идут, другие – неведомо зачем на месте стоят… Не сообразишь. Ну, и хотят это урегулировать…

– Чтобы, значит, ежели налево идти – так все бы налево шли, а ежели останавливаться, так всем чтобы разом? – выразил Глумов догадку.

– То, да не то. В сущности-то оно, конечно, так, да как ты прямо-то это выскажешь? Нельзя, мой друг, прямо сказать – перед иностранцами нехорошо будет – обстановочку надо придумать. Кругленько эту мысль выразить. Чтобы и ослушник знал, что его по голове не погладят, да и принуждения чтобы заметно не было. Чтобы, значит, без приказов, а так, будто всякий сам от себя благопристойность соблюдает.

Иначе говоря: принудительная вакцинация? Боже, упаси! Неконституционно! САМ против нее.  Никакой принудиловки. Ее у нас нет. А вот обязательная есть. Кто откажется - того лишим средств к существованию. 

Ай да обстановочка! 

- У нас всё по закону. Коли есть закон — шабаш, коли нет закона — милости просим в кутузку.

- Стало быть, и коли есть закон, и коли нет его...

- Ну, да. Ну уж это во всяком случае. 

Вот так вот ловко бюрократия российская народ на кривой козе объезжает. И, собственно, такая ловкость, да еще творческое обращение с казенными деньгами - суть все, что русская бюрократия и умеет. Понятно - публиковать подобные вещи, ставить их в фокус культурного процесса, бюрократии не с руки. И благонамеренным властителям дум, которые оным процессом рулят, тоже не с руки. Ну как тому же Михалкову сказку "Либерал" читать, где сведующие люди, в конце-концов, советуют Либералу действовать "применительно к подлости" ? Она же про него. Неприятно, согласитесь, сознавать, что еще 150 лет назад г-н Салтыков появление Михалкова предсказал и всю подноготную господ Михалковых насквозь видел.

Впрочем, и при жизни Михаила Евграфовича  подобных персонажей хватало.  Да вот, наше все №2 Федор Михайлович Достоевский. Был он по молодости лет либералом, посещал кружок Петрашевского, в каковом кружке молодые люди, его составляющие читали письмо Белинского Гоголю. За что их Царь-батюшка приговорил к смертной казни. А тех, кто знал о петрашевских чтениях и не донес, тоже приговорил. И вывели Федора Михайловича на плац, поставили во вторую очередь, первой очереди уже колпаки на голову надели и... объявили Всемилостивейшую замену смертной казни на каторгу. Вот так, за чтение писем одного писателю другому сначала казнь, а потом каторга. 

И выпал Федору Михайловичу, Высочайше помилованному, клифт полосатый с бубновым тузом на спине (С). Но хорошо хоть так, а не в гроб. Правда... Думается мне , что состоялась все-таки казнь над г-ном Достоевским. Молодой вольнодумец, демократ с инженерным образованием погиб, а его оболочку занял клерикальный монархист, которого по всему миру чтут как величайшего гения. А если разобраться, каково содержание всех его гениальных сочинений после петрашевцев?  Оно очевидно: Федор Михайлович изо всех сил пытается доказать, что быть холуем русскага православнага Монарха - высшее счастье на свете, и как же он, Федор Михайлович, был неправ, когда читал письмо Белинского.  

нельзя перенести оскорблённого чувства истины, человеческого достоинства; нельзя умолчать, когда под покровом религии и защитою кнута проповедуют ложь и безнравственность как истину и добродетель.... Россия видит своё спасение не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиетизме, а в успехах цивилизации, просвещения, гуманности. Ей нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, столько веков потерянного в грязи и навозе, права и законы, сообразные не с учением церкви, а со здравым смыслом и справедливостью, и строгое, по возможности, их выполнение. А вместо этого она представляет собою ужасное зрелище страны, где люди торгуют людьми,...страны, где, наконец, нет не только никаких гарантий для личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей.

Пожалуй, за такие письма и сегодня если и не расстреляют, то в иноагенты запишут точно. Удивляюсь, как Белинского еще не квалифицировали экстремистом и нежелательным элементом. Наверно, потому, что  как и Салтыкова, Белинского современные благонамеренные если и не совсем сдвинули на периферию, то изрядно выхолостили изучение его наследия. Во всяком случае письмо Гоголю в школе не изучают. Считается, что его как бы и нет. 

Да, пострадал, Федор Михайлович, пострадал... И переродился. Стал благонамеренным. Сейчас это называется патриотизмом. 

Повторяю: мы совсем упустили из вида, что, по первоначальному плану, состояние «благонамеренности» было предположено для нас только временно, покуда предстояла надобность «годить». Мы уже не «годили», а просто-напросто «превратились». До такой степени «превратились», что думали только о том, на каком мы счету состоим в квартале.

Интересно, что думал, читая СИ Федор Михайлович?

Ничего хорошего. Он и Салтыков были двумя главными антагонистами в литературных кругах постреформенной России. А когда-то состояли если не приятелями, то добрыми знакомыми, в кружок Петрашевского похаживали оба. Но Салтыков еще до разгрома кружка, а разгромили его по доносу внедренного полицейского агента, был сослан в Вятку. За что? Снова за литературу, в марте 1848 года он опубликовал повесть "Запутанное дело", а уже в апреле обнаружил себя к канцелярии вятского губернатора)).  Прослужил он там 7 лет, потом, ему, наконец разрешили вернуться в Питер, на службу в МИД, в каковой службе настолько хорошо продвинулся, что получил должность Рязанского, а, затем, Тверского вице-губернатора. 

Похоже, вольнодумство ему в служебных делах не так о уж и помешало. До статского советника дослужился Михаил Евграфович, до (почти) генеральского чина. 

Почему? 

Видимо, и в этом глубокое отличие Салтыкова от Достоевского, дело в происхождении. Салтыков - столбовой дворянин. Не мелкопоместный, не магнат, а ровно посередине, средний класс среди дворян, становой хребет российского государства. Отец Салтыкова - коллежский советник, полковник по армейски, тверской помещик.  Такие дворяне и управляли, и воевали, и на земле хозяйствовали.  И везде, во всех департаментах, присутствиях, коллегиях была у них родня, сослуживцы, приятели. Этакая служилая корпорация, где каждый каждого, пусть и через десять рук знает, где своего всегда простят. А вот Федор Михайлович дворянством похвастаться не мог. Отец у него семинарию закончил, потом служил врачом, мать - из купеческого сословия.

Разночинец Федор Михайлович. А такие люди к административным вопросам в царской России не допускались. Поэтому и России подлинной не знали, не ведали скрытых пружин которые ею движут,  и придумывали всякие про нее сказки. 

Кстати Толстой ведь тоже по происхождению далеко не Салтыков. Толстой - магнат, высшая знать. Как и Пушкин. И эти властители дум России не знали, потому как черновой работой не занимались никогда. 

От того-то все их персонажи, даже сугубо реалистичные суть ментальные конструкции, выдумки. Они не производят впечатления реальных людей. Много ли вы в российской действительности встречали Болконских, Безуховых, Мышкиных, Раскольниковых и прочих Настасей Филипповн? Так мало, что не одного. А вот Органчиков или Угрюм-Бурчеевых... Да на каждом шагу. Включишь зомбоящик, тут тебе и Органчик нарисуется. Правда, сейчас кроме "не потреплю" и "разорю" программы у них расширилась, обогатились новыми словами типа "укрофашисты", "суверенитет", "переписывание истории", "русский мир"... И послушать их - на людей похожи, а в натуре - сущие органчики.  Смешно даже. Угрюм-Бурчеев Глупов разрушил, и на новом месте построил Непреклонск. Открываем РБК , и видим, как некий полководец, без профильного (полководческого) образования предлагает построить в Сибири 5 городов - миллионников, и перенести в Сибирь столицу. Отличная идея. Главное, абсолютно реалистичная. Предлагаю сии города назвать: Путиград, Кужугетовск, Газпромгород, Ротенбург, Сечинск. 

...Живые у Салтыкова персонаж и узнаваемые, даже самые фантастические среди них. 

Почему?

А потому, что вот такие люди как Салтыков, они то административную лямку и тянули, да не в столице, а в провинции. Вот они отлично понимали, что такое Россия, как она живет, как управляется и какие в ней порядки заведены. 

Заграничная благопристойность имеет характер исключительно внешний (не сквернословь! не буйствуй! и т. п.), тогда как наша благопристойность состоит не столько в наружных проявлениях благоповедения, но в том главнейше, чтобы обыватель памятовал, что жизнь сия есть временная и что сам он – скудельный сосуд. Так, например, плевать у нас можно, а "иметь дерзкий вид" – нельзя; митирологией заниматься (т.е. публично материться) – можно, а касаться внутренней политики или рассуждать о происхождении миров – нельзя.

Вот какие порядки... 

А их первейший и главный принцип: "Ученость - вот чума, ученость - вот причина" (С). Соответственно:

Никаких я двух систем образования не знаю, я знаю только одну. И эта одна система может быть выражена в следующих немногих словах: не обременяя юношей излишними знаниями, всемерно внушать им, что назначение обывателей в том состоит, чтобы беспрекословно и со всею готовностью выполнять начальственные предписания!

Сотни печатных листов исписал Федор Михайлович, но разве писания его не исчерпываются этом одним абзацем из СИ? Все эти сотни листов - суть обстановочка, а смысл, который обстановочка прикрывает - он в этих четырех строчка Салтыкова. 

Однако, что же делать человеку, если он, в силу происхождения и образования получил привычку к учености и излишним, с точки зрения благонамеренных, знаниям? Да еще если благонамеренные рылы лезут изо всех щелей, и в душу заглядывают? 

Вот как раз "что делать" - на это СИ и отвечает. Приспосабливаться. И наши герои... Кстати, обратили внимание на уникальный для русской литературы художественный прием? Главные герои в СИ безымянный рассказчик и Глумов. Глумов из "На всякого мудреца довольно простоты" Островского. А еще в тексте нам встречаются Молчалин ("Горе от ума"), полководец по найму Редедя ("Слово о полку Игореве")... В других романах Салтыкова мы видим все того же Молчалина, а сверх того Чацкого и Хлестакова ("В среде умеренности и аккуратности"). Творчески подходил Михаил Евграфович к литературному наследию... А почему бы и нет? Ведь все перечисленные персонажи они же архетипы русской культуры. Как же ими не пользоваться если пишешь сочинение, в котором преобладает мысль народная? 

Так вот, наши герои, чтобы не услышать: фьюить - и в Пинегу на поселение, начинают приспосабливаться.  Тем более, что Алексей Степанович Молчалин, который у Салтыкова служит в департаменте... ну, скажем так - профильным по вопросам благонамеренности, решительно советует погодить. 

Начинают они с... ну, сейчас бы это назвали внутренней эмиграцией. Ни с кем кроме друг друга не общаются, ежедневно совершают моцион по Петербургу, играют в карты и чревоугодничают. Заметим, как бы в скобках, что в теме русского застолья Гоголь и Салтыков вне конкуренции:  

Подавали на закуску: провесную белорыбицу и превосходнейшую белужью салфеточную икру; за обедом удивительнейшие щи с говяжьей грудиной, потом осетрину паровую, потом жареных рябчиков, привезенных прямо из Сибири, и наконец – компот из французских фруктов. Само собой разумеется, что при каждой перемене кушанья возникал приличный обстоятельствам разговор.

"Приличный обстоятельствам" означает: "никакого вольнодумства". 

И все бы, вроде, ничего, был человек, стала свинья, но, оказывается, чтобы сведущие люди тебя не цепляли, градус благонамеренности надо постоянно поднимать. Это стержневая мысль и СИ, и в других своих романах Салтыков ее проводит. "В среде умеренности и аккуратности" он много пишет о холуях, о том, как холуи обхаживают свой предмет, какие приемы применяют, и чего, в итоге добиваются. И там тоже эта мысль прослеживается: нельзя льстить и угождать предмету однообразно, степень угодливости должна расти. Если ты сегодня называешь начальника титаном, завтра надо уже звать его полубогом, а послезавтра - Юпитером, иначе инициативу перехватят более креативные холуи. 

Так что пассивной благонамеренности уже мало, и герои заводят дружбу с кварталом, играют в карты со шпиками, кормят-поят квартальных и городовых, выполняют деликатные поручения околоточного надзирателя. И результат не заставляет себя ждать. 

Словом сказать, из области благонамеренности выжидающей я перешел в область благонамеренности воинствующей и внушил наконец такое к себе доверие, что мог сквернословить и кощунствовать вполне свободно, в твердой уверенности, что самый бдительный полицейский надзор ничего в этом не увидит, кроме свойственной благовоспитанному человеку фривольности.

Но, вот беда - деликатность поручений все время растет, и в один прекрасный день, герои понимают, что сейчас им предложат стать статистиками, то есть осведомителями, доносчиками. И вот ведь беда какая. Если человек когда-то, пусть по молодости, вольнодумствовал, всегда он будет у сведущих людей на подозрении.  Не поверят они что он истинная свинья, а не с виду свинья. Они-то как раз свиньи истинные, и чужака нутром чуют. Отличный пример - Пушкин А.С. Лет в двадцать написал он оду "Вольность", загремел за это в ссылку, после чего как бы и исправился, написал "Клеветникам России", горячо защищал крепостное право, и всячески царю-батюшке верноподданические чувства выражал. И все равно, Бенкендорф после смерти невольника чести обвинял Жуковского в том, что Василий Андреевич вынес из квартиры поэта кипу документов. Предосудительного содержания. Ибо, ничего компрометирующего у Пушкина не нашли. Не нашли, потому что и не было - в это Бенкендорф не верил. Человечек то с душком)). 

Собственно, поэтому и нужно градус благонамеренности повышать. Иначе не отстанут. 

Но вот тут, к чести героев, на самое дно они, все же, не падают, и просто бегут из Петербурга. Роман тут распадается на две части, петербургскую и провинциальную. И если петербургская, она о подвиге внутренней благонамеренности, то провинциальная о том, как эта внутренняя благонамеренность проявляется вовне. Повествование утяжеляется, мрачнеет, наливается свинцом "мерзостей дикой русской жизни" (С). Видели картину "Тройка" или "Сельский крестный ход на Пасху". Ну вот то же самое только словами. Простыми словами:

Как в гробу живем

говорит героям один из провинциальных персонажей. Луше и не скажешь. Как в гробу. Лет четыреста уже, если не пятьсот. И как только крышка гроба чуть-чуть приподнимается, с поросячьим визгом наваливаются на нее благонамеренные, твердокаменные, патриоты, зовутся они по разному, но суть то у них одна - могильщики русского народа и начинается привычное хрюканье: "не потерплю, разорю, самодержавие, православие, народность. 

И это огорчает меня. 

ПС. Если речь идет о Салтыкове, нельзя не остановиться на одной его особенности: совершенно уникальный язык. Просто почитайте наугад взятые отрывки  

Но Кшепшицюльский понес в ответ сущую околесицу, так что я только тут понял, как неприятно иметь дело с людьми, о которых никогда нельзя сказать наверное, лгут они или нет.

На днях у нас обыватель один с теплых вод вернулся, так сказывал: так там чисто живут, так чисто, что плюнуть боишься: совестно! А у нас разве так возможно? У нас, сударь, доложу вам, на этот счет полный простор должен быть дан!

При встрече с лицами высшими предоставляется выражать вежливое изумление и несомненную готовность претерпеть; при встрече с равными – гостеприимство и желание оказать услугу; при встрече с низшими – снисходительность, но без послабления.

К стыду отечества совершить очень легко, – сказал он к славе же совершить, напротив того, столь затруднительно, что многие даже из сил выбиваются, и все-таки успеха не достигают. Когда я в Проломновской губернии жил, то был там один начальствующий – так он всегда все к стыду совершал. Даже посторонние дивились; спросят, бывало: зачем это вы, вашество, все к стыду да к стыду? А он: не могу, говорит: рад бы радостью к славе что-нибудь совершить, а выходит к стыду!

Сложена она была как богиня; бюст не представлял ни без толку наваленных груд, ни той удручающей скатертью дороги, которая благоприятна только для скорой езды на почтовых. Все было на своем месте, в препорцию и настолько приятно для глаз, что когда я мельком взглянул на себя в зеркало, то увидел, что губы мои сами собой сложились сердечком.

Вообще, нынче как-то совсем разучились жить покойно. Всякий (не исключая и несомненных гороховых шутов) пристраивает себя к внутренней политике и, смотря по количеству ожидаемых пирогов, объявляет себя или благонамеренным, или ненеблагонамеренным (особенный политический термин, народившийся в последнее время, нечто среднее между благовременною благонамеренностью и благонамеренностью неблаговременною).

Невозможно в реку нечистоты валить и ожидать, что от сего вода в ней слаще будет.

Микс канцелярии, архаики, публицистики, городского романса, сказки - в нем вся полнота русской жизни. Оттого то он настолько угловат и парадоксален. И совершенно неповторим. Язык Гоголя, кстати, к Салтыкову весьма близок, хотя звучит и по иному. Эти два писателя стоят на вершине русской словесности. Они подлинно "наше все", а не распиаренные АСП, МЮЛ, ФМД, ЛНТ. Ибо.  Лучше Гоголя и Салтыкова никто Россию не понимал. Только горьким было то понимание. 

Как в гробу живем, господа. Как в гробу.